И когда он отпустил её и отошёл от стены, она почувствовала острую боль разочарования. Она хотела, чтобы он боролся ещё больше. Ей нужно было, чтобы он больше боролся. И что-то внутри неё хотело, чтобы он отомстил — наказал её за непростительные чувства, бушующие внутри.

— Что случилось, Калеб? — спросила она. — Ты что, не знаешь, что теперь делать?

Его глаза потемнели, но он не двинулся с места.

Она сделала ещё один шаг к нему, подстрекая его, вопреки всем доводам здравого смысла. Но что-то внутри неё брало верх, желая сломить вампира, который стоял перед ней. Вампир, который осмелился заключить с ней сделку из-за её сестёр, который осмелился держать её против воли. И их равное положение усиливало её возбуждение. Это чувствовалось освобождающим — настолько освобождающим, что она не заботилась о последствиях. Тихий голос внутри неё кричал, чтобы она остановилась, но она не могла. Как в споре влюбленных, она знала, что зашла на один шаг слишком далеко. Она знала, что пожалеет об этом, но не могла это контролировать.

— Ты боишься меня, Калеб? — спросила она, делая ещё один шаг к нему. — После того, как ты посмел назвать меня жалкой за то, что я испугалась тебя?

Он отвёл взгляд, прищурив глаза.

Она должна была прочитать сигнал. Ей следовало бы обратить внимание на то, как сжались обе его руки, на то, как напряглись его челюсти, но возбуждение было слишком сильным.

— Подумать только, сколько лет я провела в страхе перед тобой. Перед всем твоим видом. И посмотри на себя... ты даже не знаешь, что делать с собой, не говоря уже обо мне. Не слишком ли много для тебя одной серрин? Неужели ты окончательно утратил своё самообладание именно тогда, когда тебе это больше всего нужно?

Его взгляд метнулся к ней и встретился с её взглядом. Его зелёные глаза потемнели настолько, что по её телу пробежал холодок.

❄ ❄ ❄

Вызова в её глазах, не говоря уже о воинственных оскорблениях, которые так легко слетали с этих красивых губ, было уже более чем достаточно, чтобы воспламенить вампира внутри, когда она осмелилась высмеять то, что считала слабостью.

Это было слишком сильным напоминанием. Дом, в котором они сейчас стояли, мало чем отличался от того, к которому серрин привела его в первый раз. Кровать, которая, как он знал, находилась наверху, была совсем рядом с металлическим приспособлением, к которому она привязывала его в течение тех мучительных недель — где она пытала его, наслаждаясь болью и унижением, которые причиняла ему физически, сексуально, эмоционально. Всё это время принося сердца убитых ею вампиров — как молодых, так и зрелых, — которые она с удовольствием скармливала ему.

Он чувствовал, как вспыхивает гнев, потребность в контроле переполняла его.

— С меня хватит твоих извращённых игр, — добавила она. — Ты всё делаешь по-своему, когда хочешь. Давай покончим с этим. Давай закончим с этим сейчас. Укуси меня. Подведи меня к Краю.

— Ты думаешь, я этого не сделаю?

— Я не боюсь столкнуться с этим лицом к лицу, Калеб. А ты?

— Ты думаешь, что сможешь справиться со мной? Ты не видела и малой доли того, на что я способен.

— И это должно меня отпугнуть?

— Отступи, Лейла.

Она резко выдохнула. Она осмелилась скрестить руки на груди, вызывающе приподняв брови.

— Я ни от чего не отступаю. Давай, Калеб. Ты привёл меня сюда. Доведи уж начатое до конца.

— Ты хочешь, чтобы всё закончилось именно так? В каком-то захудалом доме на задворках?

— А какая разница? Какое всё это имеет значение? — она сделала ещё один шаг ближе к нему, опустила руки по швам. — Да ладно тебе, Калеб. Сделай это.

— Ты здесь не командуешь.

— Нет? Тогда докажи это.

Одна капля раскаяния в её глазах, и он мог бы поддаться искушению отказаться от всех мыслей, которые крутились у него в голове, но не сейчас.

— Ты стала такой самодовольной, потому что не считаешь, что я способен причинить тебе боль?

Её карие глаза встретились с его взглядом.

— Я так не думаю, я это знаю. Тебе нравится играть большого, плохого вампира, потому что этого требует твоя репутация, но когда дело доходит до сути, ты боишься столкнуться со мной лицом к лицу на Краю.

— Ты будешь умолять меня остановиться ещё до того, как мы дойдём до этого момента, — заметил он.

— Не рассчитывай на это.

— За пять минут до того, как ты начнёшь молить меня о пощаде.

— Пять минут, прежде чем ты поймёшь, что не справляешься с этой работой.

— Твоя неопытность приведёт тебя к гибели.

— Твоё высокомерие будет твоей.

Он схватил её за руку, притянул к себе. Он почувствовал, как только обнял её. Она не притворялась, что не боится — она действительно не боялась. Эта одышка, этот учащённый пульс не имели ничего общего со страхом. Её вспышка была вызвана не только гневом. Это спровоцировало и кое-что ещё.

И, чёрт возьми, в ущерб ей, это было настолько опьяняюще, насколько это возможно, и пробуждало в нём все низменные желания.

— Одного искушения слишком много, — прошептал он.

Было легко дотащить её до лестницы.

Она не осмеливалась бороться с ним, не хотела терять лицо, сопротивляясь. Но когда они поднялись по лестнице, он почувствовал, как она невольно отшатнулась, увидев ржавую металлическую кровать, свисающие с неё приспособления, изношенный и в пятнах матрас.

Но ей так не повезёт.

Он протащил её мимо обшарпанной балюстрады к открытой двери в ванную, по пятнистому кафельному полу.

Он окинул взглядом знакомые стены, испачканные кровью и граффити, разорванную одежду, сваленную в кучу. Он был там всего пару раз, пару свиданий, но этого достаточно, чтобы понять, что цель будет достигнута.

Когда он потянул её к глубокой и широкой чугунной ванне, она слегка отстранилась от него.

— Что, чёрт возьми, ты делаешь? — потребовала она.

Он потянулся к смесителю для душа, и ледяные струи брызнули в их сторону. Он с лёгкостью поднял её вместе с собой в ванну, прямо под струи. Ледяная вода испугала её, заставив задохнуться.

Она попыталась высвободиться, но, несмотря на скользкое основание, на котором они стояли, хватки его ботинок и его равновесия было достаточно, чтобы удержать их в вертикальном положении, несмотря на её отчаянную борьбу.

Он делал это всего три раза — два по просьбе, ещё один, как с Лейлой, в качестве наказания.

У тех двоих по запросу была очень разная реакция. Ту, которую ему пришлось прервать на полпути, её слёзы и рыдания заставили её содрогаться под ним. Другая была самой опытной мазохистской, с которой он когда-либо сталкивался. Для неё это был наивысший кайф, сексуальные акты, которые они совершали во время этого, только усиливали её экстаз.

— Холодная вода сужает кровеносные сосуды, — прошептал он, убирая волосы с её шеи. — Замедляет частоту сердечных сокращений. Она с такой лёгкостью останавливает накачку крови. Что это делает кормление намного более болезненным.

Он услышал, как у неё перехватило дыхание.

— Ты думаешь, что знаешь меня? Ты думаешь, что у тебя всё получилось? Я собираюсь кое-что сделать с тобой, Лейла. Кое-что очень плохое. Пока ты не начнёшь умолять меня остановиться. Потому что ты будешь умолять меня.

Он закрыл глаза, подумал обо всех раздражителях, которые могли бы усилить его гнев настолько, чтобы причинить ей боль — сделать всё возможное, чтобы заставить её сломаться. Она не будет той, кто победил его. Не будет.

И он не станет доказывать, что она права. Он знал, что она предполагала, что он не сможет причинить ей боль. Он знал, что она рассчитывала на это проявление человечности.

Она верила, что он был тем, кто отступит.

Но он ей покажет. Она будет умолять его, и он покажет ей, что не знает пощады. Он покажет ей, почему он прожил так долго. Он покажет ей, почему судьба выбрала его. Почему это сформировало его таким, какой он есть. Потому что, если он дрогнет сейчас, какие шансы у его вида? Если он не мог даже принести свою собственную жертву — свою дерзкую, приводящую в бешенство, воинственную маленькую жертву, — тогда он не имел права претендовать на это положение.

Когда он почувствовал, как в нём нарастает ярость, его резцы вытянулись в готовности.

Он мог сделать это ради Сета, ради своего вида, вопреки Высшему Ордену, вопреки её вида; он мог и докажет, что она неправа. Он не проявит слабости, а сострадание было слабостью.

И она была его слабостью. Он даже не сомневался в этом, хотя ему и не хотелось в этом признаваться. И каждый раз, когда он приближался к ней, она всё больше ослабляла его.

Но он этого не допустит.

Он делал это всю свою жизнь — делал трудный выбор, отстранялся от себя. И он снова погрузится в эту тьму. Но на этот раз тьма не будет контролировать его — он будет контролировать её, и от этого он станет ещё более могущественным.

Сжав в кулак её волосы на затылке, он обнажил свои резцы и жестоко укусил её в шею. Лейла вскрикнула, когда он глубоко вонзил свои заострённые резцы в её плоть.

Он пил глубоко и жадно, не выпуская её из своих рук. Не было постоянного притока, не было возможности дать её кровотоку время приспособиться. Он оттягивал кровь от её сердца, и всё её тело протестовало, паниковало за своё выживание, а её сердце тем временем работало против него, пытаясь удержать тот небольшой контроль, который у неё был против него.

Но он подведёт её к Краю только тогда, когда сам будет готов, а не тогда, когда она подтолкнёт его к этому.

Он продемонстрирует ей самообладание. У серрин ничего не было против него.

И он покажет ей, каким жестоким ублюдком он может быть. Сладкий вкус её тёплой крови, её тело, покорённое ему, вновь выпустит тьму на волю.

Если дерзкая маленькая ведьма не собиралась уступать ему, он накажет её ещё сильнее.

Он убрал свои резцы.

Он развернул её к краю ванны, готовый поставить на колени, но вместо этого она ударила ногой о бортик ванны.

И оттолкнулась назад со всей оставшейся силой.