Тик, тик, тик.

Тик, тик, тик.

Эти гребаные часы вот-вот встретятся с серыми кирпичными стенами, которые окружали меня, с такой силой, словно грузовой автомобиль столкнулся с микроавтобусом.

Тик, тик, тик.

Каждый. Блять. День.

Я неподвижно лежал на белоснежных простынях из органического хлопка, насчитывающих восемьсот нитей, которые окружали меня, и боролся с желанием стереть зубы в пыль, ожидая шести утра, чтобы заняться своими делами, где-нибудь подальше. Это было худшее время дня. Когда ярость, которая жила во мне, провела ночь, пируя в моей почерневшей душе и уничтожая то, что ее питало.

Я спал в кровати, которая стоила дороже, чем некоторые автомобили, на простынях ручной работы, которые менялись ежедневно, в моем собственном частном храме с самым живописным видом, какой только можно себе представить, и это не имело ни малейшего значения. Я не спал всю ночь... вообще.

Из динамиков, спрятанных за изголовьем моей кровати, наконец-то донеслись мягкие звуки "Лунного сияния" Дебюсси, и я медленно выдохнул, открывая глаза.

Сводчатая крыша церкви, которую я называл своими личными покоями, открывалась надо мной, толстые балки стропил сужались к небесам. Они говорили, что за деньги нельзя купить всего, но я уверен, что в подгузнике не так уж много такого, чего они не могли бы купить. Я бросил один взгляд на общежитие, которое они выделили мне, когда я приехал сюда, и сказал им "ни хрена себе". Я ни с кем не делю комнату. Я также ни с кем не делю стены.

И когда моя семья пригрозила забрать меня - и их пожертвования – из школы, директор Браун предложил решение. Эта церковь пришла в упадок и серьезно нуждалась в ремонте. Благодаря пожертвованию от моих родителей это место было готово в течение недели.

И действительно, старая церковь была идеальным местом для жизни Сэйнта, хотя люди, которые молились у моего алтаря, не были склонны к набожности. Но я все равно с удовольствием принимал услуги девушек, стоявших на коленях пять раз в неделю. Но не здесь, в доме. Никогда.

Храм был моим безопасным убежищем. Никто не переступал этот порог, кроме меня и других Ночных Стражей. И моя личная горничная, Ребекка, но она приходила и уходила, как призрак, всякий раз, когда меня здесь не было, поэтому мне нравилось притворяться, что дом просто сам содержит себя в безупречной чистоте, и игнорировать ее существование.

Я сел, проведя рукой по своим туго вьющимся волосам и выглянул в огромное витражное окно в дальнем конце церкви, выполненное в форме распятия. Моя спальня находилась на уровне балкона старой церкви, и деревянные перила располагались в изножье моей кровати, откуда я мог смотреть вниз.

Классическая музыка окутала меня, и я сделал еще один глубокий вдох. И еще один. Мой утренний ритуал был таким, сколько я себя помню.

Я дожидался шести утра, а затем работал над восстановлением тщательно возведенных стен, которые я постоянно поддерживал вокруг своего сердца и души.

Когда песня подошла к концу, я выскользнул из кровати, натянул серые спортивные штаны и подошел к краю балкона.

У Блейка и Киана также были здесь кровати. Их комнаты были внизу, в задней части здания, и они спали здесь, если не находили девушку для секса. Потом они уходили куда-то еще, шли куда угодно, мне было все равно куда, лишь бы мое святилище оставалось незапятнанным.

Я оперся предплечьями о деревянные перила и посмотрел вниз, в открытую гостиную. Огромная комната была оформлена в серых тонах, которые говорили о том, что это пещера человека. В поле зрения не было ни единой разбросанной подушки или ароматической свечи, и мне это нравилось.

Киан растянулся на пятиместном диване, как гребаное животное. Его темно-каштановые волосы свободно падали на лицо, и он снял рубашку, чтобы показать мириады татуировок, покрывавших его кожу. Его черные джинсы были расстегнуты, и его рука была засунута в них, крепко обхватив свои причиндалы, пока он спал.

Я говорил ему больше раз, чем мог сосчитать, чтобы он не засыпал на этом гребаном диване, но разве его это волновало? Ни единого раза. Даже ухом, блять, не повел. Если бы я не знал, что он будет рад драке, я бы надрал ему задницу за это, но чувак жил, чтобы драться, так что я бы только осуществил его желание, ударив его.

Я прикусил язык и посмотрел вниз, на темную кожу своей груди, где черные чернила одной из двух моих татуировок изгибались над грудными мышцами закрученным шрифтом. Дни длинные, но ночи темные. И я, блядь, разве не знал об этом.

Другая моя татуировка была на затылке - племенная стрела со свисающими с нее перьями, выделяющая меня как Ночного Стража. У Блейка и Киана тоже были свои метки, каждая из наших стрел немного отличалась, но была достаточно похожа, чтобы быть четко связывающей. И с ними, вытатуированными у нас на затылке, всем остальным было ясно, кто мы такие. Братья, связанные чернилами и поклявшиеся друг другу на крови. Может, мы и не были родственниками, но они были единственными двумя людьми в этом мире, на которых мне действительно было не наплевать, так что, да поможет бог любому, кто когда-либо попытается встать между нами.

Я босиком спускаюсь по изогнутой лестнице, раздраженно поглядывая на Киана.

До меня донеслось его тяжелое дыхание, когда я приблизился к нему и пересек огромное пространство перед огромным витражным окном, чтобы встать над ним.

Восьмидесятидюймовый телевизор на открытой кирпичной стене все еще светился, на экране игра про зомби стояла, в которую он играл на Xbox прошлой ночью, но поставил на паузу, а наушники, которые он носил, сейчас висели у него на шее.

Я ногой задел что-то, лежащее на полу рядом с серым диваном, и я взглянул на бутылку "Джека Дэниэлса", которая была пуста более чем наполовину.

Вчера вечером он пригласил меня выпить с ним, но я был не в настроении. Так что, очевидно, вместо этого в меню была вечеринка для одного. Его не было здесь, когда я ложился спать прошлой ночью, и я предположил, что он появился в один из тех часов, когда я действительно спал.

Блейк тоже таинственным образом отсутствовал. Что означало, что Киан, скорее всего, побывал в городе.

Он пошевелился во сне, и я подождал, пока с его губ сорвется неизбежная бессмыслица.

— Надень розовые стринги…лучше всего смотрятся на арбузе, и ты это знаешь...

Я фыркнул от смеха, когда он пошевелился во сне, свободной рукой почесывая череп, который он вытатуировал на ребрах, прежде чем упасть неподвижно.

Мой пристальный взгляд скользнул по его разбитым костяшкам пальцев, и мои подозрения относительно его местонахождения прошлой ночью подтвердились.

В прошлом году группа ребят из ближайшего городка, Мерквелла, пригласила его присоединиться к игорной компании, которая делала ставки в старом сарае недалеко от горы Сахале. Им нравилось тратить свои кровно заработанные доллары, делая ставки на нелегальные бои, которые проводились там каждые несколько недель, и Киан нашел отдушину для своего монстра.

Он водил нас туда раз или два, но это была не моя сцена. Кучка головорезов, потягивающих дешевое пойло прямо из бутылки и делающих десятидолларовые ставки на придурков, выбивающих дерьмо друг из друга, просто не привлекало меня. Ставки, на мой вкус, были недостаточно большими, а от запаха тела и влажной соломы у меня скручивало живот.

Но Киану все еще нравилось приезжать туда и выбивать дерьмо из подлых ублюдков, не сомневающихся в их предназначении в жизни. Ему также нравилось трахать местных девушек, предпочитая держать свои особые предпочтения подальше от этого места и мельницы слухов о богатых и могущественных. Хотя он утверждал, что причина заключалась в том, что богатые девушки не любили трахаться достаточно грязно для него.

Когда я приехал в Мерквелл, я выделялся, как больной палец на ноге, завернутый в дизайнерское пальто и прикрытый сверху толстым слоем претенциозной задницы. Это было все, что они могли видеть; деньги, привилегии, права. Но каким-то образом Киан ускользнул от их внимания, сумел сблизиться с ними. Они знали, что ежемесячно в его трастовый фонд вносится больше денег, чем большинство из них зарабатывают за год, но вели себя так, будто это не так.

И несмотря на то, что он должен был быть не более способным, чем я, общаться с простолюдинами, он старался, чтобы это выглядело легко.

Не то чтобы он был даже симпатичным; монстр Киана был гораздо заметнее моего. Он всем своим видом показывал, какой он есть на самом деле. Но, возможно, в этом и был ключ ко всему. Люди точно знали, почему им следует его бояться. Все, от убийственного взгляда в его глазах до постоянной хмурости, запечатленной на его лице, и позиции "Мне-насрать", которую он носил как броню, кричало «беги, нахуй» любому нормальному мудаку. Но со мной было куда сложнее точно определить, почему тебе захотелось обделаться в моем присутствии. И, честно говоря, Киан может выбить из тебя все дерьмо и оставить истекать кровью в канаве в луже своей собственной мочи. Но если ты станешь моим врагом, ты можешь просто исчезнуть, насовсем.

Я отвернулся от одного из двух единственных людей в мире, которые по-настоящему знали меня, и направился мимо кухни, захватив бутылку воды из холодильника, прежде чем спуститься по лестнице в старый склеп.

Спускаясь, я включил свет, и холодный бетон под моими босыми ногами напомнил мне об изначальной причине существования этого здания.

Пространство прямо под старой церковью было расчищено и оборудовано тренажерами. В каменном зале всегда было холодно, но я никогда не утруждал себя попытками обогреть его. К тому времени, когда комната начинала бы прогреваться, моя тренировка все равно была бы завершена, так что в этом не было особого смысла.