Глава 3 1

Я устраиваюсь на диване, натягиваю одеяло на ноги и открываю страницу, на которой остановилась в своей книге.

Дверь в комнату открывается, и входит Титус, неся два кувшина, в его глазах светится что-то, что я могла бы принять за волнение, если бы думала, что этот человек способен на такие эмоции. Он направляется на кухню, где ставит кувшины на столешницу, прежде чем порыться в шкафчиках.

Любопытство заставляет меня последовать за ним, и я вижу, как он наливает жидкость из одного из кувшинов в стакан.

После недолгого нюхания он отпивает глоток, резко качает головой и опрокидывает остаток обратно.

Я подхожу сзади, привстав на цыпочки, чтобы заглянуть ему через плечо. 

— Что это?

— Домашнее вино из бузины. Он наливает еще один бокал и протягивает его мне, который я нюхаю, точно так же, как и он.

Мощный.

Я никогда не пробовала никакого алкоголя, кроме вина для евхаристии, святой крови Христа, вкус которого, насколько я помню, был божественным. Моя мать всегда говорила мне, что вино - это приобретенный вкус, и я всегда шутила, что, должно быть, была вампиром, хотя мне и нравился его вкус.

Она, конечно, не нашла это смешным.

Я наклоняю стакан, чтобы сделать маленький глоток, и мой язык поджимается в тот момент, когда он соприкасается, землисто-терпкий аромат танцует на моих вкусовых рецепторах. Облизывая губы, я закрываю глаза и открываю их в улыбке.

— Еще.

Изогнув бровь, Титус наливает еще немного в стакан, затем берет отдельный стакан для себя, который наполняет почти доверху.

— Где ты это нашел?

— В сарае, в первый день здесь. Там есть несколько бутылок этого.

— На вкус как абсолютный грех. Восхитительно.

— Это также ударит тебя по заднице, если ты не будешь осторожна.

— Я очень осторожна. Я беру на себя смелость наполнить свою чашку до краев и несу свой напиток в гостиную, улыбаясь, когда его взгляд провожает меня. Я плюхаюсь на диван, чуть не расплескивая вино, когда оно расплескивается по бокалу. 

— Я не позволю надавать мне по заднице.

Титус садится на пол напротив меня с бокалом в руке. 

— Ты снова читаешь?

— Да. Хочешь, я почитаю вслух?

— Да.

— Я не наскучила тебе до слез в прошлый раз?

В его глазах появляется застенчивость, когда он опускает взгляд на свой напиток. 

— Мне нравится звук твоего голоса.

Пряча улыбку в стакане, я делаю большой глоток, проглатывая жгучий запах алкоголя, который у меня теплеет в животе. Я продолжаю с того места, на котором мы остановились, читая ему, и поверх книги время от времени ловлю его пристальный взгляд, прежде чем он быстро отводит его.

Как будто он смущен.

Всю мою жизнь меня заставляли верить, что альфы - это сексуально заряженные звери, которые берут без спроса. Однажды я подслушала, как соседская девочка, чей отец работал в Калико до того, как она закрылась, говорила о них как о бессердечных, безмозглых машинах, которые нацелились на женщин, когда совершали набеги на ульи, и вынюхивали всех девственниц, чтобы разграбить.

Тем не менее, этот парень даже не может смотреть на меня, не отводя взгляд.

С каждой главой мои мышцы становятся теплыми и мягкими, а голова светится от растущего веселья. Вскоре я напрягаюсь, чтобы разглядеть слова на странице, и замечаю легкую невнятность своего голоса, которая вызывает некоторое раздражение. Однако, чем больше я сосредотачиваюсь, тем хуже, кажется, становится.

В середине предложения у меня в горле возникает икота, и я нелюбезно фыркаю, прикрывая рот рукой. 

— Упс.

То, что кажется легкой улыбкой, растягивает губы Титуса, и я опускаю книгу, полностью очарованный этим зрелищем. Я впервые вижу, чтобы Альфа так улыбался. Может быть, вообще.

— Ты ... удивлен? Я тону в волнах янтаря, когда он поднимает на меня свой пристальный взгляд.

— Очень.

— Было так смешно? Я прочищаю горло в жалкой попытке быть серьезной, что только усиливает его улыбку.

— Ты пьяна.

— Нет. Пьяная. Я… Что? Я даже не знаю, к чему я клоню с этой мыслью. И я не осознаю, что вскочила на ноги, пока не делаю шаг вперед и не замечаю, как вздрагивают мышцы Титуса, как будто он пытается поймать меня. 

— Я просто ... собираюсь включить музыку.

Он поднимает колени, плотно прижимая ноги к телу, расчищая мне путь к проигрывателю компакт-дисков. 

— Я же говорил тебе полегче с вином. Оно крепкое.

— Я Дочь .... Я выпила много вина. Кровь Христа и все такое . Я машу рукой в знак отказа и, спотыкаясь, бреду вперед.

Титус фыркает, отворачиваясь от меня, и качает головой, что я воспринимаю как насмешку или неодобрение.

Прежде чем я даже осознаю это, я стою над ним. 

— Ты думаешь, кровь Христа забавная? Он умер.

Для о'синов.

— Нет, я не думаю, что Кровь Христа" смешная". Юмор в его голосе неожиданный и странный, если только это не просто мое душевное состояние, интерпретирующее это таким образом. 

— Тем не менее, ты забавляешься.

— Поняла, кто я такой?

Он поднимает свой бокал, чтобы сделать еще глоток, но я вижу ямочки на его щеках, которые говорят мне, что он снова улыбается.

Слегка обеспокоенная его весельем, я ковыляю к проигрывателю компакт-дисков и нажимаю кнопку воспроизведения. В тот момент, когда начинается музыка, я раскачиваюсь в такт "Останься со мной" Бена Э. Кинга. Напевая слова, которые я помню с детства, я танцую, направляясь к своей чашке, чтобы сделать еще глоток. Когда я поворачиваюсь, Титус все еще стоит на коленях, его полупустой бокал с вином болтается в его руке, голова наклонена, когда он наблюдает за мной.

Щелкая пальцами, я пересекаю небольшое пространство и дергаю за руку, которую он опирает на свое вытянутое бедро. 

— Давай. Потанцуй со мной.

— Я не танцую.

Я беру у него стакан, ставлю его на пол рядом с ним и сильно дергаю, что, если бы он сам не приложил к этому немного усилий, вообще не сдвинуло бы его с места.

С большой неохотой гигант поднимается на ноги, качая головой. 

— Я не умею танцевать.

— Я не хочу. Я не могу. Если бы я сказала так же сегодня раньше, ты бы пожурил меня за то, что я не пытаюсь.

Кажется, никакой уровень концентрации не способен убрать невнятность моих слов. Я поднимаюсь все выше, на цыпочки и хватаю его за плечи, которые ощущаются как твердые стальные шарики в каждой руке.

— Встань здесь, - говорю я, используя его же слова, сказанные ранее на нашей тренировке с ножом. 

— Используй эту руку во так. Скользнув рукой под его подмышку, я вытягиваю ее наружу и беру его руку в свою.

— Эта рука очень устойчива. Когда он кладет другую руку мне на талию, у меня в животе щекочет, особенно когда он собственнически сжимает пальцы. Делая паузу, чтобы восстановить самообладание, я прочищаю горло. 

— Теперь раскачивайся. Взад-вперед.

Жесткими, негибкими движениями он раскачивается взад-вперед на ногах.

— Хорошо. Видишь? Проще простого.

Напевая музыку, пока мы танцуем, я наслаждаюсь простотой, по которой мне так сильно не хватало.

Он крепче прижимает мое тело к своему, и моя спина напрягается от более интимного контакта, каждый выдох через нос становится более дрожащим. Даже будучи навеселе, я чувствую, как между нами горит электричество. Тепло, исходящее от его кожи, впитывается в мою. То, как его твердое тело прижимается к моим более мягким частям.

Я не привыкла к такого рода взаимодействиям с мужчинами, особенно с таким сильным, как Титус.

Рядом с ним я чувствую себя маленькой. В безопасности. Защищенной.

Мой личный Альфа.

Нелепая мысль, учитывая, что эти люди были созданы для усиления армий. Чтобы дать им преимущество над врагом и обеспечить победу. Оставить его для себя было бы все равно что сохранить свое личное подразделение спецназа.

Прижимаясь щекой к его груди, я прислушиваюсь к тому, как ровно бьется его сердце, и я могла бы заснуть в его объятиях прямо сейчас, если бы мои нервы не были так напряжены. Наше покачивание замедляется. Медленнее. Я не осознаю, что обняла его, пока не замечаю, что он стоит рядом со мной.

Я откидываю голову назад, поднимаю взгляд и обнаруживаю, что он смотрит на меня сверху вниз. Безмолвно приподнимаясь на цыпочки, я обвиваю руками его шею, притягивая к своим губам. При первом прикосновении его губ к моим он отстраняется, и я хмурюсь, сбитая с толку.

— Человек поменьше воспользовался бы тобой прямо сейчас.

— Что тебя останавливает?

— Ничего, кроме тонкой нити.

Улыбаясь, я провожу пальцами вверх по его затылку к линии роста волос, отчего, кажется, его глаза закатываются, прежде чем они закрываются. 

— Как насчет того, если я помогу тебе разорвать эту нить на кусочки?

Он снова открывает на меня глаза. 

— Я думаю, ты пожалеешь об этом.

— Я думаю, ты ошибаешься. Я снова притягиваю его сзади к шее и прижимаюсь губами к его губам. Когда в моем животе взрывается стая бабочек, я резко втягиваю воздух. Даже в состоянии алкогольного опьянения я чувствую, как что-то движется во мне. Все мое тело покалывает и ощущается легким, с приливом тепла, которое согревает мои щеки.

Это что-то новенькое.

Другое.

Неожиданное.

Я провожу ногтями по его затылку и чувствую, как его стон вырывается у меня изо рта, его пальцы обхватывают мои бедра. На вкус он такой, какого я неосознанно жаждала всю свою жизнь. Как алкоголь и опасная похоть. Вкус, в котором я слишком долго себе отказывала.

Когда он прерывает поцелуй, он прижимается своим лбом к моему, и я чувствую, как его руки сжимаются вокруг моих рук, как будто он хочет выдавить из меня жизнь. Наши дыхания смешиваются, мы оба тяжело дышим в борьбе за воздух.

— Я не могу этого сделать, - говорит он хриплым голосом, отталкивая меня.

— Не можешь или не хочешь?

— И то, и другое.

Под воздействием алкоголя ползучие усики унижения поднимаются по моей шее сзади, готовые ударить меня по голове. 

— Ты .... Тогда я была неправа .... Я такая глупая . Смущение вспыхивает у меня под щеками, и я вырываю руку, чтобы высвободиться, чтобы найти дыру, чтобы пролезть внутрь, но его хватка только усиливается.