Глава 3 0

Боль пронзает меня, когда я лежу на кровати, свернувшись калачиком. Я уже выплакала так много слез, что во мне ничего не осталось. Я чувствую пустоту. Даже кровотечение прекратилось, ребенок вышел из моего негостеприимного чрева, и во время купания сегодня утром я заметила, что мои груди больше не чувствительны. Тошнота утихла вместе с болью в животе.

Как будто мое тело жаждет вернуться в свое нормальное состояние, в то время как мой разум, кажется, не может так легко сдаться.

— Тебе что-нибудь нужно? Последние несколько дней Титус стоял в стороне, наблюдая, как я оплакиваю потерю и перевариваю страх того, что меня чуть не съели заживо. Мы должны были уже уехать, быть на пути в Шолен, чтобы вернуться к моей жизни, где я растила бы ребенка в безопасности.

С высохшими слезами, жгущими мои глаза, я качаю головой, чтобы ответить Альфе, глядя через окно туда, где верхушки деревьев раскачиваются на ветру. Природа говорит мне, что мир будет продолжаться.

— Ты знаешь, я проклята. Мой голос охрип от того, что я мало пользовалась им последние пару дней.

— Как же так?

— Когда я была маленькой, может быть, четырнадцати лет, я помогала своей бабушке принимать роды. Пока она мыла и накладывала швы матери, я держала ребенка на руках. Только когда я передала ее обратно матери, мне сказали, что она мертва . Я хмурюсь при воспоминании, вспоминая шок и неверие.

 — Я держала мертвого ребенка на руках минут двадцать и не знала. Если бы я знала, моя бабушка, возможно, спасла бы его, но она не смогла.

— Ты был молода, как ты и говорила.

— Я никогда не была в восторге от младенцев. В моих руках она была не в большей безопасности, чем если бы моя бабушка оставила ее на полу, пока шила. По крайней мере, тогда она могла бы заметить, что ребенок не двигается.

— В чем смысл всего этого?

Я прерывисто выдыхаю, все еще глядя на деревья. 

— Что из меня получилась бы ужасная мать. Я эгоистична, и упрямая.

— Ты такая. Но так же храбрая и умная.

— За исключением того момента, когда эти Бешенные гнались за мной. Я никогда в жизни так не боялась.

— Страх и храбрость не являются взаимоисключающими.

В своем молчании я вспоминаю тот момент, когда он появился, с какой легкостью он избавился от них.

Как, владея одним клинком, он за считанные секунды уложил еще полдюжины Рейтеров. Чего бы я только не отдала, чтобы не оказаться в чьей-то власти. Не полагаться на то, что тебя каждый раз спасают. Чего бы я только не отдала, чтобы иметь возможность защищаться.

Когда Титус уходит, я переворачиваюсь на другой бок в кровати.

— Подожди.

Он останавливается на полпути и оборачивается.

— Ты воин. Один из лучших, кого я когда-либо видела.

— Ты видела много воинов?

— Мой отец иногда брал меня с собой в тренировочный центр. Он позволял мне остаться, чтобы посмотреть, как тренируются его люди. Я мечтала быть такой же сильной , как они. Так же быстро обращаться с оружием.

— Итак, почему он не научил тебя?

— Мой отец ... был хорошим человеком. Со своими недостатками. Он чувствовал, что в женской руке не место оружию.

— Звучит так, как будто он хорошо подготовил тебя к этому миру.

Я даже не хочу думать о том, насколько по-другому все могло бы быть, если бы он это сделал. 

— Честно говоря, я не думаю, что он когда-либо представлял, что они бросят меня на съедение волкам. Он работал над своим званием, чтобы обеспечить нам комфортную жизнь в Шолене. Возможно, прямо сейчас он переворачивается в могиле . Или нет. Может быть, он сказал бы мне, что все эти события были последствиями моих действий. Мой отец тоже не всегда был мягок в своей честности. 

— Я хочу, чтобы ты научил меня.

— Научить тебя чему? Он скрещивает руки на груди, мышцы натягивают рубашку на его бицепсах и служат еще одним напоминанием о его силе.

— Как сражаться.

— Зачем?

— Что ты имеешь в виду, зачем? Чтобы защитить себя.

— Достаточно просто. Научись бегать быстрее.

— Нет. Владеть ножом, как ты.

Его брови взлетают вверх. 

— Значит, ты хочешь убивать.

— Иногда убийство необходимо для защиты, не так ли? И это будет полезно для меня, на случай, если мы снова столкнемся с Ремусом по дороге в Шолен.

— Кстати говоря, по моим оценкам, завтра мы должны быть в пути.

— Мы можем остаться здесь, всего на пару дней, чтобы ты показал мне, как пользоваться ножом. Когда он нахмурился, я продолжаю:

— На днях, с Рейтерами ... и мое время, проведенное с Ремусом .... Я чувствую себя очень уязвимой. Это ужасно - быть неспособной защитить себя. Я хочу учиться.

Двигая челюстью, как будто пережевывая просьбу, он отводит взгляд. 

— Если это то, чего ты хочешь. Я могу научить тебя.

— Это то, чего я хочу. Когда мы можем начать?

— Когда тебе больше не будет больно.

— Тогда мы начинаем сегодня.

— Тебе нужно время, чтобы исцелиться. Подготовка к бою требует больших физических усилий.

Время исцеления только повергнет меня в состояние ненависти к себе и вины, а это не по мне.

Мысленно я боец. Пришло время стать им и физически. 

— Все, что я делала последние несколько дней, это лежала здесь, думая о том, как все могло быть по-другому.

— Не обрекай себя на эту мысль. По-другому могло и не быть.

Нет. Он неправ. Я не сомневаюсь, что многое было бы по-другому, если бы у меня была возможность защитить себя. 

— Я каждый день буду осуждать себя за то, что остаюсь слабой и неспособной сражаться.

На поляне за домом Титус указывает на место в десяти ярдах прямо перед деревом. 

— Встань там.

По его команде я делаю шаг туда, куда он меня направляет, наблюдая, как он кружит позади меня. 

— Будет лучше, если ты сможешь научиться убивать на расстоянии. Его грудь прижата к моей спине, его массивные руки обхватывают меня сзади, поглощая мое тело, когда он поднимает мою руку, чтобы вложить рукоять клинка в мою правую ладонь, затем он толкает мое левое колено.

— Ты выбрасываешь противоположную ногу, которую выставляешь вперед, чтобы не упасть. Грохот его голоса в моем ухе немного отвлекает, пока он размещает мои конечности там, где они должны быть. 

— Используй верхнюю часть тела.

Киваю - это все, что я могу сделать, чтобы не обращать внимания на то, как его грубые мозолистые руки касаются моей кожи, когда он берет меня за запястье. То, как мои кости могут легко сломаться в его хватке, когда он отводит мою руку назад.

Когда его другая ладонь ложится на мой живот, я резко втягиваю воздух от соприкосновения, и он опускает руку.

Покачав головой, я возвращаю его руку туда, где она была, поворачивая голову ровно настолько, чтобы почувствовать его теплое дыхание у своего уха. 

— Я в порядке.

Он отпускает мою руку для броска, чтобы вытянуть мою руку без броска, ударяя по моей ладони тыльной стороной своей. 

— Используй эту руку для инерции. Снова беря мою руку с ножом, он проводит пробный бросок для демонстрации, и я киваю.

Расположившись как и прежде, он отводит мою руку назад и выбрасывает ее вперед с достаточной силой, чтобы лезвие вырвалось из моей хватки. Сила в его руках почти отбрасывает меня вперед, но его хватка на моем животе удерживает меня прижатой к нему. Клинок отлетает в сторону от дерева.

— Снова. Толчок сзади - это мой сигнал собрать выпавший нож, и когда я возвращаюсь на свое место, он восстанавливает мои руки и ноги, поднимая мою импульсную руку немного выше, чем раньше. 

— Еще раз. Представь, что это дерево - Рейтер, который напал на тебя.

Мысль об этом наполняет меня решимостью, только на ум приходит не Рейтер, а Ремус. Воспоминание о том, как он связал меня и бил кнутом, пока у меня не пошла кровь. Я скриплю зубами, и вместе мы бросаем его снова.

Еще один промах, но ближе к цели, чем предыдущий.

Я бросаю его снова. И еще раз. Еще дважды. После этого полдюжины раз. Каждый промах только разжигает мой отказ сдаваться. И каждый раз, когда я возвращаюсь на свою позицию после того, как подобрала упавший клинок, Титус находится рядом, чтобы изменить мое положение и направить следующую попытку. Он терпелив так, как никогда не был терпелив мой собственный отец, поощряя меня взять себя в руки и взяться за дело снова, пока не пройдет половина дня и солнце не начнет припекать нам шеи.

Запыхавшийся и вялая от изнеможения, я снова поднимаю нож и занимаю свою позицию, точно так же, как десятки раз до этого.

— На этот раз, говорит он низким голосом, - я хочу, чтобы ты представила, что это я.

Стоя к нему спиной, я хмурюсь на это. 

— Я не хочу.

— На твоем лице написано негодование за то, что я сделал с Уиллом. Если ты не собираешься нанести мне удар настоящим клинком, тогда притворись.

— Я понимаю, почему ты это сделал, Титус. Это было не из злого умысла или ненависти. У тебя не было выбора.

— У меня действительно был выбор. Твоя жизнь или его. Я выбрал твою. Учитывая результат, от его слов у меня не должны пробежать мурашки по затылку, а кожу не должно покалывать, когда он поднимает мою руку, чтобы отступить для следующего броска. 

— Сейчас. Представь, что я твоя цель.

Пристально смотрю на ствол дерева передо мной, я тяжело сглатываю, затем выставляю лезвие вперед.

Пуля попадает точно в центр коры.

Часть меня хочет порадоваться первому успеху, но большая часть меня боится правды в этом.

— Если бы мне пришлось выбирать снова, ничего бы не изменилось.

— Я не ненавижу тебя. Я должна, учитывая тот факт, что он убил моего лучшего друга. Но я не могу.

Он обхватывает своей большой ладонью мою руку там, где находится клинок, и отводит мою руку назад, на этот раз поднимая нож выше.

Натягиваю хлопчатобумажную рубашку на грудь, отчего мои соски под ней затвердевают.

Невольно по мне пробегает покалывание, и я не могу не задаться вопросом, каково это - быть полностью во власти его внимания. Быть поглощенной этими золотыми глазами. Обласканный такими сильными и обветренными руками.

— Сосредоточься, - приказывает он, как будто может услышать мои размышления. Мои бедра сжимаются от его воображаемых прикосновений, но вместо этого он похлопывает меня по ноге, чтобы подвинуть ее вперед, призывая меня вернуться в форму. Запах металла и пота ударяет мне в горло, рот наполняется слюной, и я провожу взглядом по длине его вытянутой руки, замечая жилистые мышцы под его кожей.