Дыши.

Я почти слышу, как Титус шепчет это слово мне на ухо.

Продолжай дышать. Несмотря ни на что.

Резкий свет бьет мне в глаза. Резким рывком мое тело поднимают с пола и тащат по цементу вверх по лестнице.

Я снова оказываюсь в комнате Ремуса.

На этот раз у меня есть немного энергии, чтобы пинать и извиваться против моих похитителей, но они все еще сильнее. Они укладывают меня лицом вниз на кровать, связывая мои руки и лодыжки. Я издаю крик, и один из охранников засовывает мне в рот кляп, запах несвежей воды ударяет мне в горло. Мои штаны, как и прежде, спущены, и секундой позже Ремус, прижимаясь ко мне, шепчет пошлости мне на ухо.

Напротив нас Агата сидит в своем кресле, наблюдая за происходящим и потягивая свой напиток. Ее нога небрежно покачивается, и она нетерпеливо вздыхает.

Я ускользаю в темному, спокойному морю и бумажному кораблику. К Титусу.

И тогда все кончено.

Ремус отталкивается, оставляя после себя жжение от его нападения у меня между бедер, и меня возвращают в камеру, где наконец-то вынимают кляп.

Оказавшись внутри, охранники привязывают мои лодыжки к толстой цепи, и давление поднимается в пазухи, когда они поднимают меня вверх ногами. Извиваясь и брыкаясь, я испытываю жгучую боль по всей коже, там, где кандалы трутся о кости. Я хочу кричать, но моя голова, кажется, вот-вот взорвется.

— Это позволяет сперме перемещаться в твою матку, - говорит Агата с порога, и от ее звонкого смешка у меня на глазах наворачиваются слезы.

Вскоре Титус находит меня снова, его теплые золотистые глаза подобны солнечному свету в этом темном месте.

И вскоре я улетаю с ним.

Я не могу сказать, как долго они оставляют меня висеть, только то, что к тому времени, как охранники опускают меня обратно на пол, моя голова раскалывается от мучительной боли.

Кажется, проходят всего несколько часов, прежде чем дверь снова открывается, и мое тело слабеет от страха.

Это одна и та же процедура снова и снова, дважды в день, судя по смене солнечного света и темноты, когда я прохожу мимо окон каждый раз, когда меня вытаскивают из камеры, всегда с кляпом во рту, чтобы я молчала по пути к Ремусу. После этого я переворачиваюсь с ног на голову, и каждый раз мне легче, чем в прошлый, проскальзывать в то пространство между сознанием и смертью, где я улыбаюсь напротив Титуса, как он ведет лодку в каком-то неизвестном направлении. Только он, я и открытое море.

Я спокойна здесь, где мир не может коснуться меня.

Каждая секунда в этом месте уменьшает мое желание жить. Высасывает мою волю, как медленно просачивающееся сито. Темнота. Тишина. Изоляция. Я чувствую, как он цепляется за мой череп, затягивая меня в тайники. Огромная пустота, где не существует ничего, кроме бесконечной ночи.

— Она не хочет есть. Она отказывается. Голоса пробуждают меня из черной пустоты, и слабый всхлип вырывается из моей груди.

Моя мать часто говорила мне, что Бог дал мне только то, с чем я могу справиться. Возможно, Он забыл обо мне. Оставил меня в этом месте, потому что с каждым восходом и заходом солнца моя воля к борьбе с ними ослабевает.

Лежа на боку, я царапаю неровный бетон, мои пальцы ободраны и горят в этом месте, кровоточат, скользя по мокрому следу, оставленному позади.

— Заставь ее поесть. Звук голоса Ремуса вызывает во мне волну паники, и я сворачиваюсь в клубок, как животное, пытающееся стать меньше, чтобы он меня не видел.

Услышав щелчок двери, я отползаю в угол комнаты. Один из охранников хватает меня за ногу, и я бью его ногой, треск при ударе говорит мне, что я попала хорошо.

— Ах, черт! Он отпускает меня, и я цепляюсь за побег.

В конце концов, во мне все еще осталось немного борьбы.

Вспышка раскаленной добела боли проносится вверх по моему животу, когда кто-то дергает меня назад. Я переворачиваюсь на спину с двумя охранниками по обе стороны от меня. Боль пронзает мои запястья в тот момент, когда они зажимают меня коленями. Пальцы впиваются в мою челюсть, и я издаю крик, пока они открывают мой рот.

Холодный бульон брызгает мне на лицо и заполняет рот, прежде чем мои губы соприкасаются. Я кашляю через нос, обжигающая жидкость проникает в носовые пазухи, и я проглатываю то, что скопилось в задней части моего горла.

Задыхаясь, я поворачиваю голову в сторону, и грубые руки снова крепко держат меня за подбородок.

Рот приоткрывается во второй раз, я втягиваю воздух, прежде чем в мой рот попадает еще больше жидкости. Они делают это снова и снова, пока в чаше ничего не остается, и когда они заканчивают, они отпускают мои руки.

Лицо мокрое от бульона, я переворачиваюсь на бок, кашляя и задыхаясь.

Когда дверь, наконец, снова закрывается, я срываюсь.

Ледяной холод пробегает по мне, когда я стою обнаженная в своей камере, руки не в состоянии прикрыть все мои интимные места. Я смотрю на мерцающую лампочку надо мной, где вокруг нее порхает мотылек. Часть меня задается вопросом, ускользнет ли насекомое из этого места. Другая часть меня знает, что этого не произойдет, и в этом вся трагедия. Эта вспышка света - последняя. Ложная надежда.

Даже это у меня отняли. Как будто я смотрю сквозь окно пустой оболочки.

Моя душа была съедена, оставив только жирные пятна от их пожирания на моей плоти.

Щетка с жесткой щетиной скользит по моей коже, и запах щелока наполняет мой нос. Агата ударяет тупым концом рукояти по костяшкам моих пальцев, и я вскрикиваю, когда острая боль пронзает мои кости.

Она проводит щеткой между моих бедер, потирая чувствительную плоть там. 

— Господи Иисусе, от тебя пахнет конской мочой, - говорит она, убирая с лица упавшие волосы. 

— Надо было приказать стражникам вымыть тебя.

Позади нее стоят два охранника, один из которых улыбается, наблюдая за происходящим.

 — Я рад сменить вас, если хотите, мэм.

— Ты мужчина. Ты бы не знал, как правильно мыть женскую пизду, если бы к этому прилагалась инструкция. Макая щетку в ведро на полу, она выплескивает на мое тело еще больше холодной воды и продолжает скрести.

Когда его улыбка превращается в оскал, я смотрю на пистолет в его руке, направленный на меня. Что, если бы я напала на нее прямо сейчас? Выстрелил бы он в меня? Я бы сделала это, если бы думала, что он согласится. К сожалению, я думаю, он знает, что Ремус убил бы его, предложи он мне такой милосердный конец всему этому. Нет, я уверена, что этот пистолет предназначен для того, чтобы ранить меня.

Замедлить меня. Оттягивая это страдание так долго, как только сможет.

Несмотря на это, я не могу оторвать от нее глаз, мои мысли погружаются в глубины, на которые я никогда раньше не отваживалась. Неизведанный мрак, который уводит меня от света. Каким блаженством было бы закрыть глаза и никогда больше не просыпаться рядом с Ремусом.

Закончив, Агата бросает мне комплект чистой одежды, которая падает на мокрый пол. Когда они втроем выходят из комнаты, я остаюсь одеваться в темноте.

Рука обнимает меня. Рука скользит вниз, в мои штаны, и мягкими, нежными кругами я выползаю из сна. 

— Шшшш. Это Титус, шепчет он, прижимаясь грудью к моей спине.

Надо мной нависает туман замешательства, и я не хочу открывать глаза, боясь оставить его, моего нежного гиганта. 

— Ты здесь. Я не могу сдержать слезливую улыбку в своем голосе. Облегчение, которое окутывает меня изнутри, от того, что я снова так близко к нему.

— Ты скучала по мне?

Из уголка моего глаза вытекает слеза, стекая по виску, и я киваю. 

— Очень.

Губы наклоняются к моим, в то время как его пальцы скользят вверх и вниз по моему шву, пробуждая скользкую влажность, которая принадлежит только ему.

— Забери меня отсюда, Титус. Пожалуйста.

— Приди за мной, и я это сделаю. Я увезу тебя далеко. Я обещаю тебе, - шепчет он.

Не отрывая глаз от сна, я киваю, скользя рукой вниз по его руке в свои штаны.

Почувствовав отсутствие пальцев, я вздрагиваю и просыпаюсь, задыхаясь. Веки открываются в комнату Ремуса, и я убираю руку.

Жестокий смех эхом отдается в моем черепе, и я качаю головой, когда реальность того, что я натворила, овладевает мной.

— Стража, свяжите ее. Ремус встает с матраса позади меня, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, как он раздевается.

Я бросаюсь к краю кровати, но падаю на живот, когда чьи-то руки хватают меня за лодыжки. Они тянут мое тело назад. Я брыкаюсь в пустоту. Мои руки схвачены, мое тело сильно прижато к изголовью кровати. Деревянная рама ударяется о мою голову, когда я брыкаюсь, пытаясь освободиться.

— Она поцеловала меня. Ты видел? Ремус стоит рядом с одним из охранников, который фиксирует мои запястья и толкает его локтями. 

— Заставил ее немного пошевелить языком.

Охранник усмехается и отходит от кровати. 

— Думаю, ей это понравилось.

— Она определенно это сделала. Наклонив голову, Ремус проводит тем же пальцем, которым он ласкал меня, по моей щеке, от этого ощущения мой желудок выворачивается наизнанку. 

— Больше, чем она хочет признать.

Ярость и унижение горят внутри меня, мои глаза мокры от слез. 

— Ты никогда не станешь тем человеком, которым был Титус. Ты слабак. Такой чертовский слабак!

Вспышка движения на периферии моего зрения - единственное предупреждение, прежде чем в угол моего глаза попадает удар, от которого гремят кости. Комната темнеет по краям и растворяется в булавочном уколе.

Римус отталкивается от меня в десятый, или около того, раз - я сбилась со счета. Мои бедра в синяках и ноют, как обычно, но я смотрю на белую стену, молясь, чтобы она стала черной.

На этот раз Агаты нет. Возможно, ей наскучили нарушения. Возможно, моя апатия ко всему этому лишила меня возбуждения. В конце концов, на этот раз они не сочли нужным затыкать мне рот кляпом.

— Ты родишь моего ребенка. Создашь совершенную версию меня. А после рождения я передам тебя своим людям, чтобы они сделали с тобой все, что пожелают. Это будет моей местью. Окончательная месть твоему незаконнорожденному отцу .