ЭПИЛОГ

ЗАК

МЕСЯЦ СПУСТЯ

Я просыпаюсь от удара локтем по ребрам.

Вместо ответа я подталкиваю Фэрроу сзади, откидывая ее волосы с глаз.

— Малыш, ты не спишь?

Выдохнув, я смотрю на часы на тумбочке. Пять пятнадцать утра.

Сплю ли я?

Зависит от обстоятельств.

Проснусь ли я, чтобы услышать от Осьми, что мама снова умоляла ее рассмотреть возможность свадьбы в Нью-Йорке, хотя Фэр явно хочет остаться в Потомаке?

Нет. Это может подождать до утра.

Но проснусь ли я для третьего раунда прижимания моей невесты к стене в душе?

Да, конечно.

В конце концов, гигиена - моя страсть.

Фэрроу дотягивается до тумбочки и берет вибрирующий телефон. Она смотрит на экран.

— Зак. — Она пихает меня локтем посильнее, вызывая легкое ворчание. — Скажи мне, что ты проснулся.

Я закрываю глаза, прижимая ее ближе к груди. Я догадываюсь, что она собирается сказать, и мне не хочется вставать с постели ради этого.

На самом деле, я был бы счастлив продолжать делать то, что мы делали последний месяц. Не выходить из дома.

Каждый раз, когда Даллас приходит, чтобы вытащить Фэрроу на девичник, я борюсь с желанием прицепить пончик к удочке и вывести ее обратно на дорогу, как овцу.

— Зак. — Осьми вертится в моих руках, проводя кончиком пальца по моему носу. — Проснись.

Я не могу сомкнуть веки.

— Это не смешно.

Никакого ответа.

— Давай займемся сексом.

Мои глаза распахиваются. Я набрасываюсь на нее, покрывая поцелуями каждый сантиметр ее лица.

— Ах ты, похотливая собака. — Она хихикает, вырываясь из моих объятий. — Даллас рожает. Нам нужно срочно ехать в больницу.

— Почему? Не от нас она забеременела.

Я целую ее шею, обнимаю ее грудь и подношу сосок ко рту.

По понятным причинам мы спим голыми. Не было ни одной ночи, когда бы мы не проснулись, потные и нуждающиеся, чтобы заняться сексом, просто чтобы напомнить друг другу, что мы можем.

Теперь, когда я больше не боюсь прикосновений, мой общественный долг - наверстать упущенное.

Фэр откидывается и вскакивает на ноги.

— Это экстренное собрание.

Я опираюсь головой на кулак, наблюдая за ней с нашей кровати.

Даллас сказала, что хочет, чтобы все присутствовали, чтобы мы могли окончательно определиться с именем.

— Меня не волнует, захочет ли она назвать ребенка в честь своего любимого ресторана. — Фэрроу бросает на меня предупреждающий взгляд. Моя улыбка сходит на нет. — Нет, скажи что это не так.

— Она хочет. — Она морщится и направляется к гардеробной, чтобы вернуться с безразмерной серой толстовкой и джинсами, в которых она все еще выглядит как модель. — В ее защиту скажу, что ресторан называется "У Антонио".

Я смотрю на нее и ухмыляюсь. Одного наблюдения за ее существованием достаточно, чтобы я возбудился.

Она застегивает джинсы и наклоняет голову набок.

— Закари.

— Мэм?

— Оденься. Мы едем в больницу.

— Мне даже не нравится Даллас, — вру я.

Она нормальная, я думаю.

Для человека.

Фэрроу хватает свой рюкзак и перекидывает его через плечо.

— А вот я тебе нравлюсь.

— Ты мне не просто нравишься, Фэрроу Баллантайн. Ты мне чертовски нравишься.

По коридору родильного отделения разносится ровное тиканье больничных аппаратов.

Кроссовки Фэр скрипят по линолеуму пола. Она крепче прижимает к груди коробку с пончиками, мчась быстрее, чем того требует ситуация.

Я сопровождаю каждый ее галоп явным вздохом, хотя никогда не был так счастлив за всю свою чертову жизнь.

Фэрроу уже постучалась в палату Даллас, когда я проскользнул рядом с ней. Как обычно, от приветствия Даллас и Ромео мне хочется отбелить уши.

Осьми проносится мимо двери еще до того, как Ромео успевает сказать: "Открыто".

— Как и моя вагина, видимо. — Даллас поднимает свое одеяло, как будто нам нужно визуальное подтверждение. — Эй-йо, разрыв третьей степени.

Убейте меня сейчас.

Почему эта пара так назойливо рассказывает о себе?

Я не могу представить, что подпущу кого-то к Фэрроу так скоро после рождения моего ребенка.

Но я очень живо представляю себе ситуацию, когда она рожает нашего ребенка.

— Вот. — Моя невеста протягивает Даллас коробку из кондитерской. — Две дюжины пончиков , как ты и просила. Выглядишь потрясающе.

Она не выглядит потрясающе. Она выглядит так, будто только что вернулась после борьбы с медведем. И проиграла.

Но я ценю то, что у Фэрроу всегда найдется доброе слово, когда речь идет о людях, которых она любит.

Я обнимаю Ромео - это произошло недавно, но нежелательно.

— Поздравляю.

— Спасибо, чувак. — Честное слово, кончики его ушей краснеют.

Я обвожу взглядом просторную комнату.

— Кстати, а где ребенок?

— Медсестры забрали его, чтобы дать мне немного времени отдохнуть. — Даллас запихивает пончики в горло. — Он скоро вернется, и мы все сможем увидеть его и выбрать имя. — Она вскакивает на ноги и швыряет пончик в грудь Ромео, чтобы похлопать. — Я отобрала тридцать имен.

Господи.

Это будет долгий день.

Ромео застывает на месте, его ладонь останавливается на середине кисти над его мятой рубашкой.

— Все?

Оливер и Фрэнки врываются в дверь без стука. На них одинаковые растрепанные лица. Волосы в беспорядке. Помятая одежда. По подбородку Фрэнки тянется полоска красной помады.

Мое первое предположение, конечно, - горизонтальное танго.

Мое второе предположение - более безумное и, следовательно, вероятно, правильное.

И, конечно же, в воздухе раздается чириканье.

Нет, они не улетели.

Даллас запихивает пончики в рот, слишком занятая, чтобы заметить состояние двух своих посетителей.

— Привет, ребята. Спасибо, что пришли.

Олли заправляет рубашку в брюки и прочищает горло.

— Мне очень приятно.

Никто, кроме Даллас, не замечает этого намека.

Фэрроу бросает на меня испуганный взгляд «Какого хрена». И не зря.

Оливер и Фрэнки - плохая идея. Мало того, что она скандально моложе его, так еще у них обоих нет ни морали, ни принципов.

Эти два изверга готовы поджечь весь мир, если им захочется поджарить стейк.

К счастью, все так, как я и ожидал, и Фрэнки достает из-за спины банку, наполненную сверчками, и ставит ее на журнальный столик в другом конце комнаты.

— Извините, мы опоздали. Мы поймали их в одиночку.

Оливер смахнул травинки с плеча.

— Чуть не умер, борясь с одним из них.

Фрэнки рушится на диван, прикрывая рукой лоб.

— Зак сказал нам, что сверчки - это символ удачи и хорошее предзнаменование для большого количества детей.

— Я не говорил ловить их. — Я отталкиваю Олли указательным пальцем, когда его покрытая грязью задница проносится слишком близко для комфорта.

Видите? Страстно забочусь о гигиене.

Оливер заглядывает под больничную кровать.

— А где же маленькое прибавление в семействе?

Ромео одной рукой вытирает крошки со своей рубашки, а другой гладит Даллас по голове.

— На пути.

Фрэнки бросается к мини-холодильнику в углу и достает из него две бутылки с водой.

Она проводит рукой по лицу.

— Боже мой. Мне одной так жарко?

Олли высовывает голову из-под кровати, как сурок.

— До ядерной точки, детка.

Она протягивает ему воду, и они выпивают по глотку.

— Здесь довольно прохладно. — Даллас наморщила носик. — Но, может, это потому, что я порвала кожу между влагалищем и прямой кишкой, так что, в общем, я чувствую себя как индейка на День благодарения, которую собираются начинить луком, сладким картофелем и зеленью. — Она хмурится. — Боже, как вкусно звучит.

Как только Оливер рухнул на диван, вся комната погрузилась в хаос. Я сижу в углу и листаю свой телефон, пока все суетятся и препираются, нависая над Даллас, словно она только что вернулась из четырнадцатимесячного путешествия на Марс.

— Еще обезболивающего?

— Ты пила воду? Тебе нужна вода, Дал.

— Ты жаждешь праздника Дня благодарения? Уверен, в феврале тоже сезон тыквы.

Стук прерывает безумие.

Я поднимаю глаза от телефона и успеваю заметить, как медсестра вкатывает прозрачную люльку. Оливер, Фрэнки и Фэрроу столпились вокруг нее, затаив дыхание.

Я пробираюсь к ним, решив посмотреть, к чему вся эта суета.

Я не люблю детей. Они шумные и совершенно бесполезные, даже по человеческим меркам.

Однако я вынужден признать, что ребенок, которого произвели на свет Даллас и Ромео, очень симпатичный. В отличие от большинства новорожденных, он не похож на горького политика, ругающего низкорослого сотрудника.

Он чуть поворачивает голову, предлагая мне лучший обзор. На его лице проступают лучшие черты Даллас и Ромео.

От Даллас - нос пуговкой и выдающиеся красные губы в форме клубники.

А от Ромео - копна черных волос, покрывающих его маленькую голову, и ресницы, способные согреть стадо лам.

— Боже мой! — Фрэнки прижимает руку к груди, высунувшись всем телом в люльку. — Сестренка, он великолепен!

— Я знаю. — Даллас с ухмылкой сползает с кровати и катит люльку в сторону Ромео. — Он разобьет много сердец.

Ребенок крепко спит, как и положено в такое время.

— И бейсбольные биты. — Оливер передразнивает качели. — Эти папаши не будут знать, как обращаться с малышом Костой.

Ромео и Даллас с ухмылкой смотрят на своего сына. Внезапное желание произвести на свет наследника вместе с Фэрроу захлестывает меня.

Я не хочу ждать завтрашнего дня.

Я хочу сделать это сегодня.

— Давайте пройдемся по тридцати именам. — Даллас прочищает горло, распутывая список, который явно длиннее тридцати.

Фэрроу качает головой, не сводя глаз с ребенка.

— Лука.

— А? — Даллас вскидывает голову, ее рот приоткрыт. — Нет, этого... этого даже нет в моем списке. — Она вертит в руках валик с записками, бумага развевается на ветру.

— Подумай об этом. — Фэрроу встречает ее взгляд, на ее губах появляется небольшая улыбка. — Лука.

— Лука. — Ромео размышляет над этим именем, произнося его несколько раз. Он проводит костяшкой пальца по щеке сына. — Мне нравится, как оно звучит. Сильное. Итальянское.

— Означает "приносящий свет". — Даллас открывает свой поиск в Google. — Он действительно принес много света в мою жизнь, даже до своего рождения.