– Ты в порядке?

Я? Я не в порядке. Может, мне стоит открыть окно. Конечно, на улице дождь, но здесь как в духовке. И, да, я, чёрт возьми, на грани обморока. И ошеломлена. Я едва могу говорить. Что такое слова?

– Ты такой влюбленный, братан.

Кто бы это ни был, он хихикает. Он берет телефон в руки.

– Я совершенно уверен, что ты симпатичная американка. Луна, верно? Я Рекс.

– Ей всё равно, приятель, – Генри выхватывает у него телефон. Рекс смеется за кадром.

– Этот придурок не затыкаюсь говорит о тебе!

– Рекс, – это предупреждение, голос грубый и глубокий.

То, как сужаются глаза Генри и слегка подергивается его челюсть…Я бы не сочла это таким...таким...

– Чёрт возьми, – Рекс хихикает, снова пытаясь приблизиться к телефону. – Ты бы его слышала. Луна такая умная и такая красивая, и я хочу, чтобы наши дети— АХ!

Телефон отлетает и падает лицевой стороной вниз. На заднем плане возобновляются ругань и удары.

– Прекрати! Генри! Я скажу маме!

Когда Генри возвращается к телефону, он самодовольно и торжествующе ухмыляется.

– Прости за это.

Если бы я могла пройти сквозь телефон, чтобы поцеловать этот изгиб его губ, я бы это сделала.

Шаркая ногами, он выходит из спальни и направляется по длинному коридору. Когда загорается свет, он оказывается в большой гостиной. Она просторная. На стенах картины современного искусства. Серый диван, оранжевые подушки.

– Я не был уверен, что ты ответишь на мой звонок, – начинает он, проводя рукой по волосам.

– Я...тоже не была уверена.

Его ослепительная улыбка тускнеет. Когда он садится, выражение его лица меняется, и тень того, что произошло за последние недели, пробегает по его чертам. Он вдруг выглядит таким усталым.

– Хорошо. Э-э, тогда мне пора.

– Нет, пожалуйста! – я заикаюсь, пытаясь подобрать слова, которые имели бы смысл. – Прости. Я не ожидала…Ты можешь подождать? – спрашиваю я.

Я выключаю звук в телефоне и кричу в подушку.

Луна, перестань вести себя как маленькая испуганная засранка, habla con él! (с исп. Поговори с ним)

Ладно, как бы я написал эту сцену, если бы она была в моей книге? Это даже не имеет смысла, потому что я не могу контролировать его реакцию. Но я могу контролировать свою. Я поднимаю телефон, радуясь, что Генри всё ещё терпеливо ждет. Уголок его рта приподнимается, когда он видит меня.

– Генри, мне жаль. За то…какой я была...

– Тебе жаль?

Серьезность в этих красивых карих глазах успокаивает мои растущие опасения.

– Да, жаль. Просто я...иногда очень нервничаю, – выпаливаю я, затем делаю глубокий вдох. – Говоря о чувствах и прочем – моих чувствах. Не о чувствах других людей. Я действительно хорошо умею слушать. Но не очень умею делиться, – говорю я бессвязно.

Улыбка Генри становится ещё шире.

– Я ценю, что ты поделилась этим, – говорит он, затем откидывается на подушки дивана, заложив руку за голову. – Итак, скажи мне, Л, как часто ты лайкаешь мои посты, а потом убираешь этот лайк? – ухмыляется он.

Мне требуется секунда, чтобы осознать внезапную смену темы. Его мышцы отвлекают меня. Но именно его улыбка распутывает узел тревоги в моей груди.

– Чувак, такое было только раз.

– Луна, – он ухмыляется, очевидно, что он мне не верит. Я сглатываю.

– Хорошо, два раза.

Он смеется. Надо мной. Со мной? Беззаботный звук, который согревает меня до глубины души. И я тоже начинаю смеяться. Это не смешно, на самом деле, нет. Я чувствую больше сладостное облегчение от того, что снова разговариваю с ним. Генри не спрашивает о вещах, о которых я думала. Вместо этого он делится новостями за последние недели. О своих проектах и путешествиях. Упоминает, что составил для меня ещё один плейлист.

Как ему всегда удается заставить меня чувствовать себя особенной? И всё же я позволила своей неуверенности в себе всё испортить.

Но больше такого не будет.

Я спрашиваю, что он делает в Германии, и узнаю, что он там на серии встреч с Зои Хэтэуэй и её партнерами. Это что-то важное, о чём он не может говорить по телефону.

– Эй, Л, – Генри снова садится. – Никакого давления или чего-то такого, но, возможно...когда я вернусь...

– Ты будешь в Лондоне на вечеринке по случаю окончания съемок? – перебиваю я его, сердце подскакивает к горлу. Его брови взлетают вверх.

– Ты идешь?

Я киваю.

– Тогда мы можем поговорить...Если хочешь?

Ладно, я сказала это вслух, и это хорошо, но у меня такое чувство, что я вот-вот потеряю сознание, а это плохо.

– Ни за что на свете не пропустил бы это.

Некоторое время мы молчим. Генри снова откидывается назад, пристраивая телефон на подушках. Я делаю то же самое в своей постели. Его дыхание замедляется, а глаза закрываются. Я украдкой делаю снимок экрана, но звук будит его.

– Не могу уснуть, – бормочет Генри. – Сегодня первая ночь… – он зевает. – Хочется спать...

Я наблюдаю за ним на экране. Такой красивый, спокойный и совершенный. Мои веки тоже тяжелеют. Вскоре я засыпаю, слушая тихое дыхание Генри. Когда я просыпаюсь, мой телефон разряжен. Мне это приснилось? Или это было на самом деле?

Я схожу с ума! Это было на самом деле! Генри позвонил, я ответила, и мы поговорили! Затем мы договорились продолжить разговор на вечеринке! Откуда я это знаю? Фотография, которую я сделала, скриншот, где он так мирно спит и выглядит так очаровательно, сохранен в моей фотогалерее. Я схожу с ума!

Я отправила сообщение своей сестре. Она не ответила. Сказала Хейзел и Майе, что всё-таки иду на вечеринку, вот почему Хейзел корчит рожи у моего шкафа, разглядывая мой гардероб.

– Твоя проблема в том, что ты всегда прячешься. У тебя такая тонкая талия, такие бедра и такая попка. Это нужно подчеркнуть. Покажи всё это. Я закатываю глаза, но она продолжает. – Прежде чем ты начнешь спорить, просто знай, что в этом году скромность не в моде.

– Что ты наденешь?

– Костюм-тройка. Бро, почему тебе вообще нечего надеть? – бормочет Хэйзел. – Я пишу Наталье.

Час спустя раздается звонок в дверь.

Майя и Хейзел исчезают, как только мы останавливаемся на огромной парковке. Я замечаю бесконечную вереницу блюд, ди-джея на противоположной стороне и столики между ними. Примерно половина актерского состава и съемочной группы уже здесь.

Я буду скучать по ним, по этим людям, с которыми я работала, одаренным, умелым и вдохновляющим. И я буду скучать по съемочной площадке и шведскому столу.

– Горько-сладкое чувство, не правда ли? – заявляет доктор Харрис.

Я киваю, когда она встает рядом со мной.

– Как продвигается вторая книга?

– Первый черновик готов.

Выражение лица доктора Харрис меняется с удивленного на впечатленное.

– Значит, мы можем повторить это через год или два?

– Я надеюсь на это, – отвечаю я, радуясь такой перспективе.

Она цокает языком.

– Ты должна была сказать, что обратишься туда-то и туда-то или только если вы заплатите. Знай себе цену, мисс Луна. Если ты чему-то и научишься у меня, то только этому.

– Ты права, – соглашаюсь я. – Давай поговорим об этом позже.

– Уже лучше, – она ухмыляется и уходит, возле сцены появляется её жена.

Линь краснеет, когда видит доктора Харрис. Они такие милые вместе. Души не чают друг в друге, держатся за руки, шепчутся. Они выглядят как молодожены, а не как люди, собирающиеся отпраздновать свою десятую годовщину.

Направляясь к бару, я слышу, как Сири разговаривает с кем-то с ярко-оранжевыми волосами.

– Говорю тебе, он би.

Холодная дрожь пробегает у меня по спине.

– Генри? Генри Джонсон? Лучший человек на свете...Ты уверена? – спрашивает девушка.

Что.За.Чёрт.

Я не думаю, я просто встаю между ними, игнорируя возгласы рыжей, которую прервали и оттолкнули в сторону. Схватив Сири за руку, я тащу её прочь.

– Луна, привет. Эй, что...что ты делаешь?

Я останавливаюсь за углом, подальше от большинства людей.

– В чём, чёрт возьми, твоя проблема? – рычу я, приближаясь к её лицу.

– О чём ты говоришь? Это потому, что я сказала, что мне не нравится, как ты описала Вивиану, и что я бы предпочла, чтобы это сделали Хейзел и Майя?

Esta mensa. (с исп. Эта дура)

– Мне насрать на это. Как ты смеешь раскрывать такую чью-либо личную информацию?

Она моргает, смотря на меня, как будто понятия не имеет, о чем я говорю.

– Ты сейчас серьезно? – я закипаю, желая стереть это глупое растерянное выражение с её лица. Её глаза расширяются, и она прикрывает рот обеими руками.

– Он не рассказывал об этом? – заикается она. – Я не знала, клянусь, я не знала. Он никогда не просил никому не говорить.

– Он не должен был этого делать. Это не твое дело! Или чьё-либо ещё, – заявляю я.

Когда она кивает, я поворачиваюсь, чтобы уйти, прежде чем совершу какую-нибудь действительно глупость. Когда я ухожу, Руби догоняет меня.

– Так ты прочла статью? – спрашивает она, в её темно-карих глазах читается беспокойство. – Ей не следовало так говорить о твоём творчестве или твоей книге.

Я почти спрашиваю, что ещё она сказала, когда бросаю взгляд ей за спину и замечаю, что люди переводят взгляды с Сири на меня. Дерьмо. Ну что ж, я бы предпочла, чтобы они думали, что я разгневанный писатель, чем позволю им узнать, о чём мы на самом деле говорили.

– Это довольно запутано, – говорю я.

– Мне очень жаль, – Руби сочувственно улыбается мне. – Пойдем, возьмем немного пирожного. И потом можем потанцевать.

– Спасибо тебе, Руби, – выдыхаю я, ища глазами Тадаши, чтобы сказать ему, чтобы он перестал быть тупицей.

Я набиваю рот выпечкой и блюдами индийской кухни, когда кто-то легонько хлопает меня по плечу. Я поворачиваюсь к Максу, который держит Патрика за руку.

– Луна, я бы хотел познакомить тебя с моим парнем Патриком.

– Она знает, кто я, – Патрик закатывает глаза, но выглядит так, будто в любую секунду может наброситься на Макса.

– Она не знала, что ты мой парень.

– Потому что ещё пять минут назад я им не был.

– И кто же в этом виноват? – спрашивает Макс, но они оба едва сдерживают свои очаровательно глупые улыбки.