Глава шестая

По мере того как отряд двигался на запад по утоптанному грунту, тучи рассеялись, и над землей ярко засветило солнце, согревая замерзшую грязь. Коричневые листья гнили под деревьями, и, пока они шли по приятной долине волнистых холмов и лесов, полных птичьего пения, можно было ненадолго забыть, что они все еще воюют в Британии. Две группы людей под командованием Фигула ехали впереди колонны, а Хельва действовал как разведчик на небольшом расстоянии перед основным отрядом. Молодой легионер был прирожденным наездником, обладал острым глазом и острым слухом, отточенными в детстве охотой на отцовской ферме, и имел задатки разведчика.  За легионерами ехал Тренагас и его свита. За будущим верховным правителем следовала четверка его личных телохранителей: покалеченные бывшие гладиаторы, которых он завербовал для своей безопасности во время своего пребывания в Нарбоненсисе.  В конце колонны шли обозные мулы, отягощенные переметными сумками и кормовыми сетями, набитыми сеном.

К утру Фигул постепенно начал осваивать свою лошадь, вспоминая правильное положение в седле и, как править скакуном. К полудню его лошадь была послушна, откликаясь на его подсказки, и оптион уже уверенно ехал во главе колонны, когда они направлялись к Клаузентуму, процветающей прибрежной деревне, где в форте они должны были остановиться на ночь. Ясное небо помогло поднять настроение солдатам, и Блез развлекал нескольких своих товарищей, рассказывая истории о своих разгульных ночах.

- Вы бы видели размер ее груди, - хрипло сказал он. – Вот такие, говорю я вам. И тут в комнату вошла ее сестра…

Остальные солдаты рассмеялись. Фигул оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Блез делает глоток из бурдюка. Легионер вытер губы тыльной стороной волосатой руки и усмехнулся.

- Клянусь собачьей шерстью, господин. Это местное пиво. Цетег дал мне с собой кое-какой припас, прежде чем мы разошлись. И что с ним делать? -  Он предложил бурдюк Фигулу. - Хотите капельку?

Фигул покачал головой. - Мы в отряде сопровождения. Лучше убери.

- Да, ладно, господин. Мы просто выпьем, и все. В этом нет ничего плохого. - Блез взмахнул рукой по широкой дуге перед собой. - Кроме того, мы на дружественной территории. Кто нас здесь побеспокоит? Местные фермеры? Овцы в большей опасности, чем мы! - Он рассмеялся собственной шутке и сделал еще глоток из бурдюка.

Фигул задумался. – Может оно и так, ребята. Просто ведите себя потише, ребята!  - Со понимающим  кивком головы он повернулся в седле и посмотрел вперед. Краем глаза он заметил, что Рулл неодобрительно взглянул на него. Ветеран покачал головой и подождал, пока Блез возобновит рассказ. Затем он наклонился к Фигулу и пробормотал себе под нос: - Вы не должны потакать им, господин.

- Почему?

Рулл тщательно подбирал слова:  - Вы хороший солдат, господин. И однажды вы станете центурионом. Но если эти ребята подумают, что вы легкомысленны, как, вы думаете, дисциплинировать их, когда один из них выходит за рамки?

Фигул вдруг понял свою ошибку. Иногда он признавался себе, что находит шаг от оптиона до командира гораздо более тяжелым испытанием, чем он себе представлял. Руководить другими было противоестественно для здоровенного галла. Некоторые люди в легионах были рождены, чтобы быть офицерами, но Фигул всегда был более счастлив в должности заместителя командира, выступая в качестве жизненно важного буфера между рядовыми и центурионом. Его веселый характер сослужил ему хорошую службу в этом отношении: легионеры спокойно излагали свои обиды добродушному галлу, который, в свою очередь, передавал их центуриону. Но теперь он руководил этими людьми, и та же приветливая манера работала против него. Не помогало и то, что он был на несколько лет моложе большинства других легионеров, которые по-прежнему считали Фигула скорее юным соратником, чем вышестоящим офицером. Вернувшись в походный лагерь на Вектисе, легат Целер пообещал ему звание центуриона по завершении этой миссии. Фигул понял, что если он действительно хочет этого повышения, ему придется вести себя как центурион.

Когда над землей сгустилась тьма, отряд остановился на ночлег в Клаузенте. Командир гарнизона тут же предложил Сцилле и Тренагасу ночлег, когда узнал об имперских связях посланника, в то время как Фигул и его люди остались спать на соломенных подстилках в кладовой.

На следующий день они отправились в сторону Сорвиодунума, последнего крупного поселения перед пересечением границы с территорией дуротригов. В то утро погода испортилась. Густые гряды свинцовых облаков низко висели в небе, раздуваясь, словно хотели разорваться. Ледяной холодный ветер дул с юга, доставая мужчин, которые туго закутывались в плащи, пытаясь согреться.

Каждые три-четыре мили колонна сопровождения проходила мимо военного сигнального поста: небольшие строения с деревянными стенами, окруженные земляными валами и заостренными деревянными частоколами, с гарнизоном из горстки солдат одной из вспомогательных когорт. Крепости были сильным напоминанием о том, как Рим выигрывал свои войны: не за счет безрассудных атак на поле боя, а за счет кампании неуклонного и непрерывного поглощения территории. По мере того как легионы продвигались все дальше и дальше вглубь земли врага, они возводили сети дорог, земляных валов и легионерских баз, пока их врагам некуда было бежать. Масштабы вторжения никогда раньше не приходили в голову Фигулу, но пока они шли по ухабистой дороге, он был немного в восторге от осознания того, что он и его товарищи-солдаты совершили на этом острове, и от того, что они потеряют, если дуротриги добьются успеха.в изгнании их с их земли.

Во второй половине третьего дня отряд прошел через деревню, расположенную на границе между регни и дуротригами. Даже здесь, вдали от вненационального окружения Новиомага, были признаки растущего влияния Рима; некоторые мужчины сбрили бороды или коротко подстригли волосы по моде мужчин из-за моря. Один предприимчивый туземец даже наскреб несколько сестерциев и открыл маленькую гостиницу, чтобы обслуживать измученных жаждой солдат, проходивших мимо. Жители деревни вышли из своих развязок, чтобы поприветствовать солдат, и Фигул приказал отряду спешиться и дать своим лошадям возможность поесть и отдохнуть, прежде чем продолжить путь на запад. Тренагас низко натянул капюшон на голову, чтобы скрыть свою личность. Его прибытие в Британию было тщательно охраняемым секретом, и Сцилла беспокоилась о том, что потенциального правителя узнают какие-либо жители деревни, которые могли быть верны Кенатаку. Его телохранители сжимали рукоятки мечей в ножнах, держась рядом с ним, выискивая глазами в толпе любую очевидную угрозу. Но большинство жителей деревни, казалось, не замечали этого и их не интересовала  фигура в капюшоне.

Люди Фигула воспользовались случаем, чтобы размять ноги, слезли со своих лошадей и  стали пережевывать полоски вяленой говядины. Несколько детей помахали солдатам. Теплый прием местных жителей приятно изменил тревожное настроение, которое было у Фигула и его людей, и он немного расслабился. Он заметил одного застенчивого ребенка, наблюдавшего издалека, и жестом пригласил его подойти. Фигул потянулся к кошельку и достал единственную медную монету, опустился на колено и приготовился показать фокус, которому научился еще в Каллеве. Держа монету между большим и указательным пальцами, Фигул поднес другую руку к вершине монеты и произнес несколько магических слов на финикийском языке. Затем он убрал руку. К его удивлению, единственная монета не смогла волшебным образом превратиться в пару больших сестерциев. Фигул снова попытался проделать этот трюк, на этот раз особенно тщательно обращаясь с волшебными словами. И все же трюк не сработал. После третьей неудачной попытки Анкаста заметила, как он напрягся, и подошла к нему.

- Дай сюда, - сказала она. - Позволь мне.

Взяв у него монету, Анкаста деликатно положила ее между своими тонкими большим и указательным пальцами. Ребенок наклонился поближе, чтобы лучше рассмотреть. То же самое сделал и явно озадаченный Фигул. Затем Анкаста пару раз взмахнула другой рукой над монетой и, не говоря ни слова, раскрыла ладони, в каждой из которых лежал сестерций. И Фигул, и местный ребенок с открытым ртом уставились на две монеты. Анкаста бросила обрадованному мальчику одну из монет. Его широко распахнутые глаза мгновенно загорелись, он крепко сжал монету в руке и помчался обратно к родителям. Фигул оглянулся на Анкасту.

- Но… как вы это сделали?

- Я ездила в Рим с моим отцом, когда он ходатайствовал перед императором о восстановлении его власти. По утрам я спускалась на форум и училась фокусам у киренакийского продавца духов. Это город, полон неожиданностей, …  Рим. Очень… интересное место. Ты был когда-нибудь там?

- В Риме?  - Фигул покачал головой. - Нет, моя госпожа. Был слишком занят истреблением врагов.

Выражение ее лица внезапно стало жестким:  - Ты имеешь в виду моих собратьев-британцев.

- Извините, - пробормотал он, внезапно осознав свою ошибку. - Моя госпожа, я только имел в виду…

Анкаста грустно улыбнулась. - Не волнуйся, о. Я прекрасно знаю, как римляне смотрят на мой народ. Я знаю, как они относятся к таким туземцам, как я, какие оскорбления шепчутся у меня за спиной, когда видят вот это. - Ее пальцы слегка коснулись торка, обмотанного вокруг ее шеи. - Правда в том, что мы, британцы, не извлекли для себя никаких уроков.

- Что вы имеете в виду, моя госпожа?

- Мы целыми  поколениями  вели мелкие стычки друг против друга. Наши вожди предпочитали регулировать нелепую кровную месть, чем пытаться работать вместе, поэтому, когда ваши драгоценные легионы вторглись, не было нормальной армии, чтобы бросить им вызов, не было сплоченных рядов, чтобы помешать Риму объявить эту землю своей собственностью. Наши правители были слишком заняты самосохранением, чтобы отреагировать на угрозу, в то время как наши отважные воины бросались на ваши копья и мечи, предпочитая славное поражение позорной победе. И так было везде на нашей земле. Итак, видишь ли, оптион, я не виню римлян в нашем затруднительном положении. Вина полностью лежит на нашем собственном народе. Мы были слишком эгоистичны, чтобы объединиться против нашего общего врага. Будь я римлянкой, я бы тоже вторглась.