— Я рада это слышать, — сказала мама, — но не думай, что разрешу тебе халтурить. Следующие две недели ты будешь выполнять работу по дому. Уберешь дом сверху донизу, помоешь всю посуду, протрешь пыль со всех поверхностей, подстрижешь траву и выдернешь сорняки в саду.

— Ладно. Я готова. — Я провела большим пальцем по зеркальцу. — Как настоящая диснеевская принцесса сделаю все с улыбкой и песней.

Хартли ходила на несколько уроков драматического искусства, и сейчас они ей пригодились, когда она притворилась, что я ударила ее ножом в самое сердце.

— Если ты начнешь петь, Тор будет завывать, а соседи вызовут полицию, уверяя их, что кого-то убили.

Мама покачала головой, соглашаясь, пока не заметила зеркальце, которое я нечаянно подняла. Она замолчала и нахмурилась.

— Ладно, никаких песен, — сказала я, надеясь вернуть разговор в нужное русло.

Хартли поцеловала меня.

— Это для твоего же блага, Эверли. — Маме она сказала: — У меня есть идея. Моя подруга устраивает вечеринку сегодня вечером. Забудь об уборке. В качестве наказания ты должна заставить Эверли пойти со мной.

Я простонала.

— Я лучше займусь уборкой.

— Родители твоей подруги будут дома? — спросила мама.

— Конечно, нет, — сказала я. — Уверена, все будут пить пиво, принимать наркотики и заниматься сексом.

Мама выгнула бровь, как Шерлок Холмс, только что нашедший разгадку.

— Ты планируешь пить или принимать наркотики, Эверли?

— Нет, — проворчала я. Да и напивалась только один раз. Летом я пошла на вечеринку и выпила слишком много рюмок. Я ненавидела терять контроль.

Не успела мама вынести свой вердикт, как дверь со скрипом захлопнулась. В кухню вошел Николас в своем обычном костюме и галстуке с портфелем в руках.

Мама просияла, увидев его.

— Пусть твоя звезда сияет ярко, любовь моя. — Ее стандартное приветствие.

— Пусть твоя звезда сияет ярче, Принцесса. — Он поднял ее руку и поцеловал костяшки пальцев, затем повернулся к нам лицом и кивнул. — Здравствуйте, девочки.

— Привет, — сказали мы в унисон.

Николас был высоким, стройным, с золотистыми волосами, с великолепной внешностью, которая часто заставляла мою маму мечтательно вздыхать. Однажды я услышала, как она сказала: «Внешность не главное, но лицо Николаса… его тело… это, конечно, не лишнее».

У Николаса были деньги. Много денег. Ему не нужно было работать, но он работал, трача свое богатство, помогая другим и управляя приютом для беженцев и иммигрантов. Место надежды. И все же люди, при виде его, склонны бояться или ненавидеть.

Кроме мамы. Она практически сразу же растаяла. Может быть, именно поэтому ему так нравилось баловать ее. В прошлом году он купил ей этот двухэтажный фермерский дом.

Снаружи голубые ставни обрамляли витражные окна, внутри дизайнерские шторы украшали каждое окно. Причудливые обои и золотистая краска украшали… все. В каждой комнате, даже в ванной, висела хрустальная люстра. Внизу винтовой лестницы резные львы стояли на страже.

— Как прошел твой день? — спросила мама.

На мгновение он изобразил раздражение, и мне пришлось запечатлеть этот момент. Такое случалось впервые. Должно быть, его день был отстойным.

Мама обхватила его лицо руками.

— Расскажи мне, что случилось, любимый.

Они склонили головы, касаясь друг друга носами.

— Один из моих проектов столкнулся с… препятствиями. Ничего такого, с чем я не могу справиться. Теперь скажи мне, в чем причина твоего расстройства, и я сделаю все, чтобы это исправить.

Как я завидовала их отношениям. Они поддерживали друг друга, никогда не предавали друг друга.

После того, как мама рассказала о происшествии в школе, Николас сказал:

— Хочешь, чтобы отстранение от занятий отменили? Без проблем. Я поговорю…

— Нет, нет. — Мама покачала головой. — Я расстроена, потому что Эверли сломала нос мальчику, а насилие — это не выход.

— Верно. Да. Конечно. — Он кивнул, как будто все это время знал, что она имела в виду. — Но она проявила большую сдержанность, не так ли? Мальчик смог уйти. Его не пришлось нести. Давай праздновать победу, какой бы она ни была.

Черт, мне нравился этот парень.

Он не просто подходил ей. Он подходил и мне. Каждый раз, когда он учил меня самообороне, то делал упор на грязные, подлые приемы, гарантирующие, что противник окажется в больнице. (Мама об этом не знала.)

— Иди вымой руки, милый. — Она отмахнулась от мужа. — Ужин будет готов через полчаса.

— Зная Обри, то стоит подождать еще час. — Он поцеловал ее в лоб, взъерошил волосы Хартли и ущипнул меня за нос.

Хартли рассмеялась.

— Он тебя раскусил, мама. Если бы ты носила часы, они бы всегда опаздывали.

— Я не настолько плоха, — сказала она.

Она была еще хуже.

— Можно я побуду у себя в комнате до ужина, мама? — Что угодно, лишь бы избежать ее вердикта о вечеринке КБ. Кроме того, я хотела провести время с Ангелом.

— Нет, не можешь. — Она помахала морковкой в мою сторону. — Посиди и подумай над своим поведением.

Прекрасно. Я только хотела заглянуть в свое зеркальце.

Стараясь, чтобы никто не заметил, что я пытаюсь сделать, я нагнулась под столешницу и настроила себе обзор. Наконец, смогла хорошо рассмотреть стекло.

Я не видел Ангела.

Я видела свою мать.

Страх охватил меня, и мне пришлось сдержать крик. Она выглядела изможденной и больной, словно была одной ногой в могиле. Ее темные волосы свисали спутанными прядями, а обычно загорелая кожа была бледной. Из ее носа вытекала кровь, а губы посинели. Она похудела, ей не хватало нескольких килограммов.

В реальной жизни Тор лаял и бегал вокруг моего стула, собирая пену в уголках рта. Я едва слышала его, мои уши заложило.

Хартли схватила меня за плечо и слегка встряхнула.

— Что случилось? Ты в порядке?

Николас быстро вернулся, как будто почувствовал что-то неладное.

«Дыши, просто дыши». Настоящая мама стояла по другую сторону столешницы, как и раньше, такая же красивая. Но она побледнела, на ее лбу выступили капельки пота.

Нахмурившись, она посмотрела на свои дрожащие руки и вцепилась в столешницу, как будто боялась, что упадет.

— Мама, ты в порядке? — потребовала я.

— Небольшая слабость, — пробормотала она. — Я в порядке. По крайне мере, буду в порядке.

«Она умирает?»

У меня заурчало в животе. Наши роли только что поменялись местами. Произошло что-то странное, и я представляла ее на пороге смерти, а она утверждала, что все в порядке.

Мне казалось, что теперь я немного лучше понимаю парадокс кота Шредингера. Не зная, что произошло, я верила в то, что видела маму в зеркальце, и не верила, что видела ее там. Выбор был за мной.

«Чему мне верить?»

Лучше спросить: «Что мне с этим делать?»