Глава четвертая

Последние галеры причалили к берегу, когда фиолетовые сумерки опустились на Вектис, море блестело, как тысячи ослепительных наконечников мечей в угасающем свете. Небо прояснилось, пока матросы разгружали припасы, для того, чтобы накормить и вооружить армию. В течение дня группы гребцов трудились, чтобы отогнать триеры, севшие на мель на песчаной отмели. Стоя по пояс в ледяной воде, они тянули за веревки, привязанные к носу каждого корабля, перетаскивая суда через отмель и спуская их с мели одно за другим.  Ближе к вечеру, когда триеры были вытащены, остальная часть флота осторожно направилась к берегу.

Мужчины из каждой центурии Пятой когорты были назначены для выполнения мрачной задачи по уборке трупов с отмели. На вощеных грифельных досках делались записи имен каждого погибшего легионера, которые нужно было представить центурионам для подсчета потерь. Раненых лечили там, где они лежали, а полевой госпиталь был устроен в лагере, построенном недалеко от скалы. Погибшие  были собраны и разложены в ряды, готовые к погребению, которое будет сооружено для кремации их тел после того, как соберут дрова. С каждого трупа сняли доспехи, оружие и сапоги. Затем их отправят квартирмейстеру для ремонта и размещения в складах, готовя к вторичному  использованию по мере необходимости.

По приказу легата дуротриги были свалены под одной из скал и оставлены как суровое напоминание об уплаченной цене, тем,  кто бросил вызов Риму. Их оружие и снаряжение также были изъяты и частично сожжены, чтобы они не попали в руки падальщиков, которые затем могли бы продать их врагам Рима.

Со своими войсками на берегу легат отправил кавалерийских разведчиков на поиски признаков присутствия врага в глубине суши, в то время как когорты, наконец, отошли от берега, оставив позади себя скалу, как памятник сражению на берегу,  запечатлевшемся в их памяти. Утомленные люди расчистили разбросанные по земле заросли кустов  и принялись за тяжелую работу по созданию походного лагеря. Сначала они вырыли внешний ров глубиной двенадцать футов, используя свои шанцевые инструменты. Затем они забрали землю из рва, чтобы сформировать внутренний вал десяти футов высотой. Он был увенчан заостренными деревянными кольями, связанными вместе кожаными ремнями,  и предназначенными для использования в качестве гигантских шипов в случае нападения противника.

После того, как оборонительные линии были завершены, мужчины приступили к разметке линий для своих палаток. Когда легион и его обоз были надежно заперты в походном лагере, солдаты наконец набили свои опустошенные желудки пайками из дымящейся горячей соленой свинины и ячменной каши. С наступлением ночи мужчины разошлись по своим восьмиместным палаткам из козьих шкур. Они сидели вокруг костра, согреваясь, высушивая свою мокрую одежду, играя в кости, обмениваясь непристойными шутками, пытаясь отвлечься от мрачных воспоминаний о битве. Этим мужчинам в одежде санитаров  была поручена тяжелая задача срубить бревна на опушке близлежащего леса, чтобы соорудить погребальный костер для своих павших товарищей.

Выполнив свои дневные обязанности, Фигул присоединился к Руллу и его солдатам у костра и стал греть руки. Он связался с медикусом Второго легиона, чтобы узнать, когда поправится Очелла, но центурион что-то бессвязно бормотал, лежа на тонком спальном одеяле, расстеленном на земле, и  мотая головой  из стороны в сторону.  Фигул надеялся, что этот человек вскоре восстановит свой разум, чтобы снова взять на себя командование Шестой центурией и позволить своему оптиону вернуться к своим обычным обязанностям. При нынешнем положении вещей казалось, что Фигул будет обременен командованием, по крайней мере, в течение следующих нескольких дней  -  ситуация, на которую он возмущался, поскольку в глубине души считал себя простым солдатом и дорожил духом братства своих товарищей по званию. Но, по крайней мере, он хотя бы на это время будет избавлен от суетливой настырности  центуриона.   Очелла был педантичным офицером, который прежде всего предъявлял требования к  внешнему лоску и аккуратности своих людей.  Любые признаки опоздания встречались холодным взглядом и жесткими дисциплинарными взысканиями. Жизнь под  Очеллой была особенно сложной для Фигула, и  центурион  безжалостно хватался за каждую малейшую промашку, которую тот совершал, отчитывая  его за пятнышко грязи на полированной пряжке ремня при проверке комплекта или за малейшие помарки в записях. Втайне Фигул подозревал, что Очелла обижен на него за гораздо больший опыт участия в боевых действиях на полях сражений.  Возможно, Очелла видел в нем угрозу своему авторитету. С тяжелым чувством в сердце Фигул понял, что, если он не уладит свои разногласия с центурионом, его дни в Шестой центурии будут сочтены.

Рулл и другие легионеры молча сгрудились вокруг костра, их лица были освещены отблесками пламени. Фигул заметил на их лицах оцепеневшую усталость и решил немного их развлечь. -  Итак, -  сказал он с натянутой ухмылкой. - Кто хочет увидеть фокус?

Рулл закатил глаза. - О,Боги! Что еще за фокус?

Фигул повернулся к Руллу и подмигнул:   -  сейчас увидишь!  -  Он узнал о нем от киликийского торговца в Рутупиях. Он вгляделся в лица мужчин у костра. -  Все, что мне нужно, -  это доброволец.

-  Скорее идиот, -  усмехнулся Рулл.

-  Я согласен,  господин, -  предложил легионер, сидевший напротив Фигула.

Фигул посмотрел на стройного моложавого легионера. Гай Арриус  Хельва был одним из новобранцев, назначенных в Шестую центурию  за день до их выхода из Каллевы. В нем была та смесь наивности и дерзости, которая свойственна всем новобранцам в течение короткого периода после их прибытия в Британию -  до того, как жестокий конфликт с врагом превратит их в закаленных в боях легионеров. За то короткое время, что Фигул был в Шестой центурии, он лишь недавно познакомился с Хельвой; но в новобранце было что-то такое , что он находил обнадеживающим. Тот стремился доказать, что достоин своих товарищей, и его энтузиазм по поводу армейской жизни резко контрастировал с утомленным и циничным видом многих ветеранов.

Фигул достал из кошелька монету:  -  Итак, парень. Дай мне свою ладонь.

Хельва покорно протянул руку оптиону ладонью вверх. Положив свою руку поверх руки легионера ладонью вниз,  Фигул затем достал монету, по очереди показывая ее каждому человеку у костра, прежде чем смело положить ее на свою руку.

-  Сейчас, -  начал он. -  Вы ясно видите, что эта монета лежит у меня на руке, да?  Мужчины кивнули. -  А что, если бы я сказал, что могу заставить эту монету пройти через мою руку в его ладонь?  - Говоря это, он смотрел на Хельву.  Легионер недоверчиво уставился на него широко раскрытыми глазами.

-  Через вашу руку? -  повторил Хельва. -  Эта монета? Это невозможно сделать. Только боги способны на такие вещи.

- Боги. . . и торговцы розовым маслом, -  пробормотал  Рулл. -  Ставлю четыре сестерция, что это не сработает.

- По рукам! -  с готовностью ответил  Фигул.

Он сосчитал до трех. Затем, подняв свободную руку высоко над головой, и произнес слова, которым научил его киликиец, затем хлопнул другой рукой по руке, сжимавшей ладонь Хельвы. Немного подождал.  Хельва с надеждой наклонилась вперед, а Фигул медленно убрал руку с ладони. Даже Рулл, несмотря на свой очевидный скептицизм, вытянул голову, чтобы лучше рассмотреть.

- Пустая! -  заявил Рулл, хлопнув себя по бедру. - Я так и знал! -  Он радостно потер руки. -  Вы должны мне четыре сестерция,  господин.

- Чушь! -  Фигул нахмурился. -  Но… я не понимаю. Я сделал именно то, что сказал мне киликийский  торговец.  Я сказал правильные волшебные слова и сделал все как надо.

-  Ничего тут не поделаешь ! Платите, галл, -  шутливо ответил Рулл.

Проклиная свою неудачу, Фигул полез в кошелек и вытащил четыре монеты. Он не мог позволить себе эту потерю, так как ему удалось растратить большую часть своих скромных сбережений на кости. Он обнаружил в себе необъяснимое желание продолжить играть в эту игру. Каждый раз, когда он проигрывал, он уходил в угрюмом настроении, поклявшись Юпитеру, что больше никогда не будет играть в кости. И тем не менее на следующий же день Фигул неизменно оказывался снова за игорным столом, в темном углу какой-нибудь сомнительной питейной забегаловки, отыгрывая очередную часть своего с трудом  заработанного жалования. Совсем недавно он потерял полную месячную зарплату, играя в кости в Каллеве, проиграв двадцать игр подряд -  результат, который заставил его серьезно подозревать, что его коварный противник жульничал.

-  Оптион  Гораций Фигул? -  рявкнул чей-то голос.

Фигул повернулся, когда из-за палатки вышел человек. По плюмажу на его шлеме Фигул опознал в нем одного из личных телохранителей легата. Произнося это, мужчина смотрел прямо на Фигула. Он заметил несколько офицеров, таких же как он оптионов, лежащих на земле рядом с ним.

-  Это я, -  ответил он.

Телохранитель кивнул:  -  Легат желает поговорить с вами.

- Прямо сейчас? -  Фигул заметил, как Хельва и Рулл обмениваются озадаченными взглядами в тусклом свете костра. - Зачем?

Лицо телохранителя ничего не выдавало: -  Прямо сейчас, если вы не возражаете, господин. Легат занятой человек.  - Он жестом пригласил Фигула следовать за ним и быстро направился по главной дорожке, ведущей к центру лагеря.

“Что может быть нужно от него легату в такой поздний час?” -  задавался вопросом Фигул, следуя за телохранителем мимо казарм и зернохранилищ. Возле палаток полевого госпиталя он заметил небольшую вереницу закутанных тел. Вскоре они достигли штаб-квартиры легата, большой палатки, возведенной на пересечении двух основных дорог, проходящих через лагерь. Пара охранников стояла на страже у палатки, с обеих сторон на стойках стояли военные штандарты легиона. Легионер, сопровождавший Фигула, подошел к открытому отверстию палатки, двое охранников кивнули своему товарищу и отошли в сторону.