глава 18

Художественная студия Спектра не походила на поле боя.

Классическая музыка потрясла моё сердце симфонией, достойной заключительного акта. Легкий ветерок вырвался из приоткрытого окна позади меня, развевая моё платье в сторону Спектра. Луч солнца упал на его лицо, и его пристальный взгляд прошелся по моему телу с чувственным обожанием. Его зрачки расширились, сосредоточенные на поставленной задаче. То, как он наблюдал за мной, не казалось навязчивым, но слишком эротичным.

Его рубашка была расстегнута вверху, демонстрируя его светлую мускулистую грудь. Это был первый раз, когда Спектр не был одет так опрятно и строго.

Позировать ему было не в тягость, даже если я так сильно прикусила губу, чтобы сдержать своё колотящееся сердце, как вышедшие из строя часы. Его рука двигалось взад–вперед по холсту жесткими мазками. Иногда, ни с того ни с сего, он рвал то, что нарисовал, и начинал всё сначала. В других случаях он убирал один из набросков, чтобы доработать потом, и делал другой, меняя угол.

Но его глаза…его взгляд были исключительно на мне.

– У меня есть вопрос, – нарушаю я тишину, меняя позу, приподнимая платье, как будто гуляю по долине цветов, даже если я представляла, как раздавливаю их один за другим.

Он просто промычал, давая знать, что я могу продолжать, и он слишком увлечен своей работой, чтобы говорить.

– “Грустная Девушка”, – мои проблемы с доверием снова обострялись, потребность разгадать намерения Спектра была сильнее всего на свете, прежде чем я могу позволить себе упасть в кроличью нору. – Почему бы тебе не продать её?

– Потому что я хочу, чтобы мир увидел её. Они никому не достанется.

– Как тебе удалось запомнил каждую деталь? Ты сделал фото? – задала я следующий вопрос.

– Нет, – он достал уголь, его глаза твердо смотрели в мои, уделяя мне всё свое внимание. – Я помню каждую деталь о тебе. Мне не нужна фотография.

– Итак, почему ты попросил меня стать твоей музой? Почему бы не использовать фото?

– Потому что я работаю с эмоциями. Я хочу стать свидетелем этого момента и запомнить его. Своей ненавистью ко мне ты показала мне только одну свою сторону. Если бы я сфотографировал тебя тогда, ты бы показала мне средний палец, а это не то, чего я хотел.

– Но я могла бы просто притвориться, улыбнувшись или что–то в этом роде. Нам не пришлось бы проводить всё это время вместе, – по какой–то неизвестной причине моё сердце бешено заколотилось при виде Спектра, направляющегося ко мне и вытирающего руки полотенцем. Я находила отговорки, чтобы снять напряжение. Ещё один предлог, чтобы сбежать.

– Именно. Мы бы не проводили время вместе, – он на мгновение остановился, задержавшись так близко ко мне. – Смотреть на фото – недостаточно. Мне нужно разгадать твою правду и узнать всё о тебе, как о своей музе. Последовательно исследовать твои многочисленные грани.

Ещё один его шаг заставил моё сердце забиться где–то в горле, а волосы встали дыбом от мурашек.

– Звучит так, будто ты просишь мою душу, что–то гораздо более интимное, чем быть простой музой.

– Просто? – выдохнул он, уголки его губ приподнялись. – Я слышал, что отношения между художником и его музой интуитивны, своеобразны, глубоки, сложны.

Пока ему не станет скучно, и он не обратит внимания на другую музу. Мой отец любил мою мать давным–давно; он ухаживал за ней, назначая множество свиданий, и делил с ней жизнь в течение двадцати лет. Он делал всё это только для того, чтобы предать нас, всё это время скрывая своё истинное лицо. Август преследовал меня, но влюбился в кого–то другого. В тот момент, когда я уступлю Спектру, он убежит, словно воспоминание.

–У нас есть срок годности, – я вздернула подбородок. – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе с твоим сказочным проектом, потому что это то, за что ты мне платишь, и после этого ты уедешь, верно?

Я заметила, что коробки в его доме были уже упакованы.

– Да, – бросил он. – В США.

А я уеду в свой маленький городок, туда, где всё это началось.

– Почему ты уезжаешь?

– У меня здесь ничего не осталось, – его палец скользнул по моей челюсти и остановился. – Можно?

Я кивнула, и он слегка убрал волосы с моей ключицы, нежно поглаживая обнаженную, дрожащую часть моей кожи.

– От чего ты убегаешь? – я узнала выражение его глаз. У меня был то же самое, когда я хотела всё бросить. Пустота. Прошлое.

– Мне будет предоставлено много возможностей, много денег и рост – это при условии, что наше сотрудничество будет успешным. Если я останусь здесь, это станет крахом моей карьеры. Я увидел всё, что должен был увидеть. Я устал, мои последние картины... – он прочистил горло. – Либо ужасны, либо пусты. Все деньги, которые я зарабатываю, – это не столько искусство, сколько мои инвестиции.

– Вечный поиск вдохновения. И ты думаешь, что сможешь начать всё сначала, если будешь скрывать, кто ты есть?

Его взгляд опустился к моим губам, и всё внутри меня расплавилось, как лава.

– Это часть мифа.

– Вот почему ты не хочешь задерживаться на одном месте? Ты веришь, что люди разоблачат тебя? – Почему это плохо? Он ходячая мечта. – Но ты всегда будешь одинок, потому что, если ты установишь связь с кем–нибудь, все когда–нибудь узнают. Это неизбежно, – размышляла я вслух, предупреждая, что ничего хорошего не выйдет, если поддаться искушению.

Его пальцы замерли.

– Я привык быть один. Лучше быть одному. Так будет лучше для всех.

– Как ты можешь так жить? – мои губы медленно приблизились к его губам, думая о чём–то своём. – Как ты можешь вычеркнуть всех из своей жизни и жить как призрак?

– Это то, что я чувствую внутри.

– Пустота, – сказала я, и он нахмурился. – Я осмотрела твою студию и работы. Картина со мной единственная, на которой видно лицо – обычно ты никогда не рисуешь людей так, чтобы мы могли узнать, кто они. Они всегда скрыты. Почему?

Наши тела притягивались друг к другу, словно магнит, в нескольких сантиметрах от столкновения. Это было опасно – не в том волнующем смысле, как игра с огнем, а в разрушительном. Как когда ты погружаешься под воду и чувствуешь себя спокойно, но она задушит тебя до смерти, если ты останешься там подольше.

– Потому что ты была единственным человеком, которого я встретил, кто не скрывал себя и свои эмоции. Это было чисто. Необузданно. Красиво. Ты сделала то, что не смогли другие. Вот почему Грустная девушка заговорила с миром. Они могли отождествлять себя с тобой. Они могли чувствовать. Ты заставляла других чувствовать. Ты знаешь, насколько ты одарена? Никто не думал, что ты слабая, Аврора. Сломленная, может быть, но не слабая.

– Сломленный – это не лучше, – фыркнула я.

– Сломленная означает, что ты выжила. Это значит, что бы ни бросила тебе жизнь, ты была сильнее и справилась с этим. Это значит, что ты победила.

Я так долго ненавидела его, но я исцелялась. Я росла, несмотря на то, что это оставило на мне шрам. Шрам, который мои близкие сочли бы доказательством того, что я недостаточно сильна. Шрам, который обнажал моё несовершенство, и это чувство, что я недостаточно хороша, недостаточно достойна. В тот день я словно переродилась, потому что чувствовать означало быть живой.

– У меня не было музы до тебя. Только ты.

Я почувствовала его горячее дыхание на своих губах, и мой желудок скрутило.

– Я... я не могу этого сделать, – взвизгнула я с тихим стоном.

– Аврора, – при звуке его голоса мои глаза встретились с его. – Я не могу сдержать желание поцеловать тебя.

Прежде чем я успела что–либо ответить, наши губы соприкоснулись и отправили меня с ним в другой мир.

Его руки блуждали по моей коже, а наш поцелуй с каждой секундой становился все жарче и страстнее. Это было не то, что описывается в сказках, а то, что опустошало твою душу и воспламеняло всё твоё существо. То, что отправит тебя до небес. Каждое движение его языка было собственническим, когда мои руки вцепились в его подбородок, потребность в большем росла, как раскаленный вулкан. Его сильная рука обхватила меня и крепко держала в своих защитных объятиях. Его тело казалось бы каменным, если бы не биение его сердца, которое билось так же сильно, как и моё.

Это было похоже на встречу льда с огнем, на сгорание элементов, образующих электрический разряд.

Когда мы отстранились, ни он, ни я, казалось, не поняли, что произошло. У Аякса, обычно такого сдержанного и холодного, был взгляд, подобный буре, готовый опустошить меня, страсть поглощала его целиком. Что касается меня, то моя ненависть превратилась в ад похоти.

– Я должна написать, – я собралась с духом, прервав поцелуй. Я почувствовала вдохновение. И теперь мне нужно было идти.

– На сегодня мы закончили, – сказал он почти в тот же момент, как будто мы не целовались только что, как в очень жгучем моменте из книги.

По крайней мере, мы договорились, прямо перед тем, как я чуть не споткнулась. Снова.

– Я знаю, что я ходячая катастрофа. Это случается, когда я либо краснею, испытываю неловкость, либо злюсь, и, кажется, своей болтовней я не помогаю.

– Ты покраснела?

– Ты только что поцеловал меня, – как будто это моя лучшая защита. Я поцеловала его в ответ. Чёрт возьми, я чуть не укусила его. И что хуже всего – он вдохновлял меня.

– Но ты сказала мне, что не хочешь делать этого снова.

Жаль, что я не могу читать его мысли.

– Не хочу, потому что нет никаких “нас”, – я защищала проигранное дело. – Тебе не следовало целовать меня снова.

– Ты усложняешь мне жизнь, – казалось, он не слушал меня, потерявшись в той жесткой вселенной, из которой пришел.

– Ты уезжаешь, и я тоже, чего бы это ни стоило, и мне нужно написать историю, а ты рисуешь меня для проекта, который я мечтаю сделать своим. Это не кричит о здоровой, потрясающей романтике, – я отстранилась. – И хуже всего то, что у нас с тобой контракт, Спектр. В твоей жизни никого не может быть, потому что ты живешь как призрак, а я Грустная Девушка.