ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЛУКАС

ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

Забавно, что именно в тот момент, когда вы думаете, что во всем разобрались, жизнь подбрасывает вам кривой шар, проверяя вашу силу и решимость.

Это может быть что угодно — от маленьких камешков на вашем пути до больших холмов, которые, кажется, невозможно преодолеть, и, похоже, в последнее время в моей жизни появилось несколько чертовски больших холмов.

Мой менеджер по маркетингу внезапно уволился на прошлой неделе, и теперь я остался со всей этой бумажной работой и планом открытия отеля.

Отель откроется через шесть месяцев, а значит, мне нужно нанять кого-то как можно скорее.

Еще хуже то, что Джеймс Харлоу, семейный адвокат, уже здесь.

— Как уже говорилось на прошлой неделе, — начинает он, — мистер Аюб, ваш дядя, внес некоторые изменения в свое завещание, учитывая его стремительно ухудшающееся здоровье.

У моего дяди Антуана, который мне как отец, три месяца назад обнаружили рак легких.

Врач сказал, что жить ему осталось в лучшем случае год, но Антуан — боец.

Он не позволил раку помешать ему жить дальше — во всяком случае, пока.

— Есть основания полагать, что он не проживет и года. — Продолжает Харлоу с сомнением в голосе.

От его слов у меня начинает пульсировать в висках, и я массирую пальцами это место.

Меня не интересует информация, которую я уже знаю.

Я отпускаю пальцы с висков и беспокойно постукиваю ими по столу, а затем бросаю взгляд на часы — тонкий намек на то, чтобы он поторопился.

У меня действительно нет времени на это.

— Ближе к делу. — Выдавливаю я из себя, не сводя с него глаз.

Харлоу беспокойно переминается с ноги на ногу, его прежняя нервозность усилилась из-за моего тона.

Он делает глубокий вдох, прежде чем продолжить.

— Новый пункт, на котором настаивает мистер Аюб, заключается в том, чтобы вы... — Он на мгновение замешкался, тщательно обдумывая, как продолжить. — Ну, как вы знаете, он заявил, что вы должны жениться до сорока лет.

Я смотрю на него в недоумении.

Это условие было четко сформулировано моим дядей много лет назад.

Однако сейчас, когда до достижения этого проблематичного рубежа осталось шесть лет, я не могу понять, почему Харлоу заговорил об этом именно сейчас.

Его несвоевременное напоминание только усиливает пульсацию в моих висках.

Харлоу присаживается на свое место, смотря куда угодно, только не на меня.

— Мистер Аюб внес некоторые изменения. Вы должны жениться до открытия нового отеля, чтобы получить право на управление бизнесом.

Я недоверчиво уставился на него.

— Что вы имеете в виду?

Он тяжело сглотнул.

— Чтобы стать владельцем отеля после смерти дяди, вы должны жениться раньше, чем предполагалось.

Мои эмоции закипают, и я чувствую, как внутри меня нарастает гнев.

Как будто весь мир сговорился против меня, а я не могу передохнуть.

Чтобы занять руки, я сжимаю их в кулаки и смотрю куда угодно, только не на Харлоу.

Почувствовав мое волнение, он бросается собирать свои вещи и оставляет мне новое завещание.

— Я оставлю вам копию, чтобы вы с ней ознакомились.

Глубоко вздохнув, я пытаюсь успокоиться, хотя не могу отделаться от мысли: Что, черт возьми, мне делать?

Я ослабляю галстук. Все это испытание сделало невозможным любую попытку полноценно вздохнуть. Идея найти женщину, на которой можно жениться в течение шести месяцев, просто смехотворна.

Даже если бы я был готов, как могла бы любая разумная женщина согласиться выйти за меня спонтанно, без любви или эмоциональной связи.

Это просто шутка.

Я выпустил горький смешок. Это будет настоящий шторм.

Помните холмы? Они только что превратились в гору.

С тех пор как я узнал о диагнозе моего дяди, я постоянно чувствую этот узел в животе, и он удваивается в размерах каждый раз, когда я приезжаю к нему в отель.

Отель Ayoub d'Or был делом всей его жизни. Ну, не считая воспитание нас с братом.

Он взял нас к себе после смерти родителей и начал потихоньку готовить к тому, чтобы мы стали его приемниками, когда он решит уйти на пенсию.

Лиам никогда не проявлял особого интереса к бизнесу, поэтому его роль заключается в контроле за нашими международными отелями.

Но, судя по тому, что я вижу — он предпочитает путешествовать и развлекаться, что я считаю неприемлемым, особенно учитывая болезнь нашего дяди.

Мы не разговаривали уже три месяца, и это его вина — я намерен выполнить свои обязанности перед дядей.

Именно поэтому я направляюсь в его офис.

Как бы мне не было неприятно это признавать, я хочу найти другой способ сделать это.

Тот, который не включает в себя женитьбу.

Дверь в его кабинет открыта, но я все равно стучу.

— Привет, Ammo, мы можем поговорить? — Спрашиваю я, подходя к дяде.

Я никогда не называл его по имени.

Он ливанец, а в Ливане считается неуважением называть старших по имени, и, поскольку меня воспитали в духе ливанской морали, я зову его дядя Ammo.

Он медленно поворачивает голову в мою сторону и встает, приветствуя меня своей блестящей улыбкой, отчего узел в моем животе увеличивается втрое.

С тех пор как он узнал о своем диагнозе, он работает больше, чем когда-либо, пытаясь погрузиться в работу несмотря на то, что она явно отнимает у него силы, как душевные, так и физические.

Даже с учетом того, что я вижу его лицо насквозь — усталость проступает в каждой его морщине, но я не решаюсь сказать ему, чтобы он сбавил обороты.

В последний раз, когда я затронул эту тему, он разозлился и из-за сильного гнева был прикован к постели на два дня.

Когда врачи заговорили о химиотерапии, он решительно отказался от нее.

Несмотря на то, что они предлагали тонкую нить надежды, небольшой шанс на выживание, он отверг его.

Его позиция в отношении лечения отражала гордое неповиновение — непоколебимый отказ подчиниться лечению, которое могло бы продлить его пребывание с нами.

Это решение отличалось упрямством, которое одновременно разочаровывало и причиняло боль всем окружающим, хоть и причина отказа от химиотерапии крылась в его желании не ослабеть в последние месяцы жизни.

Он не хотел жертвовать тем подобием силы и контроля, за которые цеплялся, даже если это означало потенциальное продление его жизни.

Несмотря на то, что это разбивает мое сердце на кусочки, я поступаю осторожно, всегда уважая его выбор.

— Привет, сынок.

Он жестом показывает на стул перед своим столом, указывая, что мне следует присесть.

Не говоря ни слова, я подчиняюсь, немного нервничая, когда устраиваюсь в кресле.

Его кабинет выглядит так же, как и всегда, — аккуратный и безупречно организованный, со стопками папок и бумаг на полках.

На стенах висят наши с Лиамом фотографии за все эти годы.

Я не могу забыть воспоминания, связанные с этими фотографиями, — наш смех, приключения и времена, когда все казалось идеальным.

Но наряду с этими теплыми воспоминаниями меня не покидает чувство пустоты и грусти, от которого в груди завязывается тяжелый узел.

Он откидывается на спинку стула, наклоняется вперед и сжимает пальцы перед лицом, глядя на меня с терпеливым выражением.

— Харлоу приходил сегодня утром и...

Я осекаюсь, и его улыбка мгновенно исчезает.

— Ты пришел спросить меня о завещании.

Его голос низкий и размеренный.

Я не могу связывать себя узами брака, но не могу и разочаровать его.

— Я пока не хочу жениться.

— Почему?

Выражение лица моего дяди остается нейтральным.

— Ты не можешь быть серьезным. — Я насмехаюсь. — Во-первых, я не знаю никого, кто хотел бы выйти за меня или я за них, а во-вторых, я не женюсь только ради этого.

Он хихикает.

— Enta zaki ya Лукас, и очень красивый парень, ты легко найдешь себе хорошую жену. А если нет, я тебе помогу.

Я недоверчиво смотрю на него.

Неважно, что я умный.

Я думал, что «попросить» жениться — это одно, а вот чтобы он это устроил — совсем другое.

Увидев мое выражение лица, он начинает смеяться, но это быстро переходит в хриплый приступ кашля, и его лицо слегка краснеет, пока он борется.

Когда я встаю, чтобы помочь, он поднимает руку, показывая, чтобы я остановился.

Через несколько мгновений он приходит в себя и снова заговаривает.

— Я хорошо тебя учил, Лукас. Ты гордый человек. У тебя есть цели, и ты знаешь, как следовать своим инстинктам, но ты невероятно упрям; мулу с тобой не сравниться. — Говорит он хриплым голосом.

Я хмыкаю и отвожу взгляд.

Я не упрямый. Я просто... амбициозен.

— Я знаю, что ты позаботишься о моей империи, когда меня не станет. Ты уже делаешь это, но я хочу, чтобы кто-то был рядом с тобой. — Он поднимает дрожащие руки. — Когда меня не станет, кто продолжит мое наследие?

Когда меня не станет, кто продолжит мое наследие?

Я знаю, что он считает нас с Лиамом своими сыновьями, и каким бы ни был бизнес его наследием, я знаю, что мы тоже им являемся, поэтому мысль о том, что его не станет, словно нож в груди.

Я всегда верил в то, что нужно поддерживать нашу фамилию, но теперь, когда на меня давят, требуя жениться, традиции словно стали удушающей цепью на моей шее.

Это похоже на предательство всего, что я себе представлял.

Мечты о дружеском общении, о совместной жизни теперь омрачены нависшей тенью долга.

Да, я продолжу его наследие, но мысль о том, что меня принуждают к браку как к средству достижения цели, приводит меня в ярость.

Я не хочу быть шахматной фигурой, которой манипулируют ради чьих-то целей.

Я не жениться только для того, чтобы получить наследство.

— Я не марионетка, которой можно манипулировать в твоих интересах, и я не женюсь только для того, чтобы получить наследство. — Резко отвечаю я, почти жалея о своем тоне. Почти. — У меня есть свои планы и цели, и я не позволю никому диктовать мне, как жить. Ты сам сказал, что я уже обо всем позаботился. Разве этого недостаточно?

Улыбка дяди исчезает, а его взгляд становится ледяным.

— Может, ты и мой сын, Лукас, но ты также являешься важной частью моего бизнеса.