Когда мой дядя проходит мимо нее, Лиам зовет его за собой, в его голосе звучит озабоченность и срочность:

— Аmmо, пожалуйста, позволь нам тебя осмотреть. Это очень серьезно.

Глаза Леоры расширяются в тревоге, когда она слушает наш обмен мнениями, и она отставляет поднос.

Мой дядя поднимает руку, давая понять, что не желает рассматривать идею обращения за медицинской помощью. Мы с Лиамом обмениваемся обеспокоенными взглядами, но мы мало что можем сделать, когда наш дядя так настойчив. Мы смотрим, как он идет к выходу, его шаги тверды, а лицо слегка бледно.

Леора осторожно подходит к нам, ее взгляд прикован к удаляющейся фигуре моего дяди.

— Что случилось? — Спрашивает она, и в ее голосе звучит неподдельное беспокойство.

Мы рассказываем ей все, включая мои подозрения, что Мишель знает... все.

Как только мы заходим в лифт, беспокойство Леоры резко возрастает, как это всегда бывает.

Для человека, который так боится, она должна быть одним из самых мужественных людей, которых я знаю.

Бороться со страхом так, как это делает она, — это замечательно.

Неважно, что это за страх, для его преодоления нужны сила и решимость — два качества, которыми обладает Леора.

Однако иногда человеку нужен небольшой толчок, и именно для этого я здесь.

Я не пытаюсь завязать разговор, чтобы отвлечь ее от движущегося лифта, как я обычно делаю. Я пытался сделать это несколько раз, и, кажется, это сработало. Но сейчас у меня есть другая идея, которая, я надеюсь, поможет ей связать лучшие воспоминания с поездками в лифте. Это также поможет мне расслабиться после того дерьмового дня, который мы провели.

Ее спина прижата к стене, и я придвигаюсь к ней ближе, настолько близко, что ей приходится откидывать голову назад. Она следит за каждым моим движением, не понимая, что я делаю, но когда я поднимаю руку, чтобы нажать красную кнопку на панели управления, все ее лицо меняется.

— Что ты делаешь?

Но уже слишком поздно.

Лифт останавливается с неожиданным толчком, и я вижу панику в ее выражении, но быстро успокаиваю ее.

— Просто доверься мне. — Говорю я, мой голос спокойный и ровный, хотя я нервничаю.

Если это не заставит ее расслабиться, то я, вероятно, причиню больше вреда, чем пользы.

Ее глаза зажмурены, а грудь вздымается с каждым вздохом.

— Лукас. Пожалуйста, заставь его снова двигаться. — Говорит она низким голосом. — П...пожалуйста.

Я протягиваю руку и нежно касаюсь ее лица, заставляя ее сосредоточиться на мне.

— Я никогда не сделаю ничего, чтобы причинить тебе боль. Мы создадим здесь новое воспоминание. — Объясняю я. Ее глаза распахиваются и фиксируются на моих. — Что-то, что заменит страх на что-то лучшее. Назовем это когнитивно-поведенческой терапией. Что-то, что тебе понравится, хорошо?

Она тяжело сглатывает, но кивает, ее доверие ко мне очевидно, что заставляет мое собственное сердце биться быстрее.

Когда лифт замирает, я наклоняюсь и захватываю ее губы в мягкий поцелуй.

Сначала она напряжена, но с течением времени она расслабляется, ее тело прижимается к моему.

Ее руки обхватывают мою шею, притягивая меня ближе — молчаливая просьба о большем. В ответ я прижимаю ее к стене с большей силой, позволяя нашим телам слиться воедино. С ее губ срывается тихий, мелодичный стон, и я пользуюсь возможностью углубить наш поцелуй. Она позволяет моему языку исследовать каждый уголок ее рта, пробуя на вкус ее сладость и голод.

Я перехожу от ее губ к шее, наслаждаясь вкусом ее кожи. Мои губы находят чувствительное место, и я нежно целую его, вызывая у нее слабый стон.

Ее пальцы путаются в моих волосах, побуждая меня приподняться и снова найти ее рот в пылком, голодном поцелуе.

Ее вкус вызывает привыкание — я не могу насытиться им, и я проклинаю себя за то, что не позволил этому случиться раньше.

Я хочу поклоняться ей при каждом удобном случае, чтобы она чувствовала себя любимой и обожаемой.

Каждый вздох и стон, срывающийся с ее губ, разжигает мою собственную потребность, заставляя меня искать ее больше и отдавать ей все, что у меня есть.

Я снова разрываю поцелуй, мой взгляд устремлен на нее. Страх, мелькнувший в ее глазах несколько минут назад, исчез, сменившись жгучим желанием. Ее неровное дыхание то учащается, то затихает в ритме с моим, и прежнее беспокойство, вызванное лифтом, полностью забыто. Похоже, моя идея сработала, но я еще не закончил. Я все еще голоден.

— Значит, это и есть то лекарство, которое мне было нужно? — Хихикая, спрашивает она, и ее щеки украшает румянец.

— Ты так прекрасна, когда волнуешься. — Пробормотал я, прижимаясь губами к ее уху. — Но мы еще далеко не закончили.

На ее губах пляшет любопытная и в то же время напористая улыбка, а моя рука скользит по ее бедру, чтобы найти подол ее милого платья. Оно сводит меня с ума с тех пор, как мы покинули квартиру.

— Мы не можем. — Шепчет она, и ее голос дрожит, даже когда ее тело прижимается к моему, рассказывая совсем другую историю. Ее руки хватают мою рубашку, пальцы крепко сжимают ткань. — Не здесь.

Ее дыхание неровное, даже собственное тело предает ее.

Я тихонько хихикаю, мое дыхание обжигает кожу Леоры.

— Мы абсолютно точно можем. Кто нас остановит? — Бормочу я, мои пальцы скользят под ткань ее платья.

Медленно я провожу пальцами по нежной, мягкой внутренней стороне ее бедра и останавливаюсь, когда мои пальцы касаются ее нижнего белья.

Почувствовав, как она уже мокрая, я громко застонал и прислонился лбом к ее лбу.

— Ты убиваешь меня, Леора.

Она прикусывает губу, пытаясь подавить стон, который грозит вырваться наружу.

Моя хорошая девочка.

— Думаю, это ты на самом деле пытаешься меня убить. — Говорит она мне в губы, когда я наклоняюсь, чтобы снова их захватить.

Я слишком голоден, чтобы быть нежным сейчас. Она задыхается, когда я хватаю ее нижнее белье и срываю его, кладя испорченный кусок в нагрудный карман.

Затем я опускаюсь на колени, и мой тон становится приказным:

— Вот что я хочу, чтобы ты помнила каждый раз, когда будешь входить в лифт.

Я не жду, пока она ответит. Вместо этого я подаюсь лицом вперед и поглощаю ее, пока ее стоны поют симфонии, отдающиеся эхом в маленьком пространстве.