— Я, э-э... ты права. Извини. Чего ты хочешь?

— Я хочу дом и семью. Я хочу, чтобы мои дети жили рядом со своими бабушкой и дедушкой. Я хочу остепениться и жить простой жизнью с мужем, который к тому же является моим лучшим другом. Раньше я хотела этого с тобой, потому что ты хороший человек, который всегда был добр ко мне.

Ее плечи опустились вперед.

— Когда-то давно ты был мужчиной моей мечты. Я слишком долго цеплялась за эту мечту. Пришло время отпустить ее.

— Я не хотел причинить тебе боль.

— Я знаю. Ты не сделал ничего плохого. Как бы ни было приятно возложить на тебя какую-то вину, я не могу винить тебя за то, что ты следуешь зову своего сердца.

— Я ценю это.

— И как бы то ни было, я думаю, что было бы ошибкой, если бы ты переехал домой.

Я вздохнул.

— Я должен.

Мой отец умер.

— Тебе там не место, Дакота. — Пета положила руку мне на предплечье.

— Я знаю. Но где? — Мой голос дрогнул, мои глаза искали ее ответа. — Где мое место?

Оно было не в Ларк-Коув. Не в резервации. Мне действительно нужен был кто-то, кто сказал бы мне, потому что я чертовски уверен, что не знал, где мое место прямо сейчас.

— Со мной.

Шепот эхом разнесся по бару.

Я развернулся, ища голос, который слышал во сне последние два месяца. Я нашел источник прямо за дверью. София. Стоя почти на том же месте, где она стояла в первый раз.

Ее волосы были распущены, длиннее, чем месяцы назад. Она завила концы, и они свились до талии. Ее глаза были полны слез.

Слезы по мне.

И на ней снова были эти чертовы зимние ботинки. В октябре.

Я скучал по этим чертовым ботинкам.

— Прости меня. — Пета встала со своего места и наклонилась, целуя меня в щеку. — До свидания, Дакота.

Я бросил на нее быстрый взгляд, когда она уходила, но в основном сосредоточился на Софии.

Ее глаза не отрывались от моих, даже когда Пета прошла мимо нее и вышла за дверь.

Когда в баре остались только мы вдвоем, я нарушил молчание.

— Что ты здесь делаешь?

— Твой отец умер.

— Мой отец умер. — Мое горло горело, как будто кто-то провел раскалённым железом по моему языку. Я повторял эти три слова в своей голове в течение нескольких дней. Ни разу они не слетели с моих губ.

До тех пор, пока София не вошла в бар.

— Мне очень жаль, — тихо сказала она.

На этот раз слезы наполнили мои глаза.

Папа сказал бы мне смириться с этим. Он никогда особо не верил в слезы — это было то, что мужчина в одиночестве. Но подавляющее облегчение от того, что она была здесь, когда я нуждался в ней, даже после того, как я не был рядом с ней, было больше, чем я мог сдерживать.

— Мой отец умер, — сказал я.

Она обняла меня за плечи, крепко прижимая к себе.

— Я знаю, любимый.

Пришел потоп. Волна боли, гнева и безнадежности. Я взвалил все это на плечи Софии, обнял ее за спину, уткнулся лицом в ее шею и заплакал.

Ее власть надо мной никогда не ослабевала. Она никогда не ослабнет. Она взяла все, что я ей дал, а потом еще немного.

Я не знаю, как долго мы там просидели, я сидел на табурете, она стояла у меня между ног. Нервный срыв, с которым я боролся, был немаленьким, и я был рад, что не было посетителей, и Тея оставила нас наедине. Наконец, когда я взял себя в руки, я откинулся назад и принял ее всю целиком.

Она была здесь. Она стояла прямо здесь, держа мое лицо в своих руках, мои слезы были на ее больших пальцах, когда она вытирала их.

— Ты здесь.

Она кивнула.

— Мне так жаль твоего отца.

— Мне тоже. Кто тебе позвонил?

— Ксавье. — Ксавье, должно быть, тоже рассказал Тее, потому что я не сказал ни слова. Я глубоко вздохнул, затем провел руками вверх и вниз по лицу. — Спасибо за это. Извини.

— Не извиняйся. Тебе это было нужно.

Нет, я нуждался в ней.

— Мне очень жаль, — снова сказал я ей.

— Дакота, все в порядке. Тебе не нужно извиняться за то, что ты плачешь после смерти отца.

— Нет. — Я покачал головой, затем обхватил ее щеку ладонью. — Извини за Нью-Йорк. Мне жаль, что меня не было рядом, когда ты нуждалась во мне. Прошу прощения за телефонный звонок.

Она наклонила голову, ее лицо покоилось в моей руке.

— Ты прощен.

— Так просто?

— Я злюсь на тебя уже несколько месяцев, и я устала злиться. Я отпускаю это.

Я вздохнул и многомесячное сожаление улетучилось.

— Как долго ты можешь остаться?

— Столько, сколько тебе нужно.

Годы. Мне нужны были годы с этой женщиной.

Я не собирался их заполучать, поэтому вместо этого принял поцелуй.