— Я позвонил ему на следующий день, — сказал я Софии. — Он познакомил меня с управляющим ранчо, и они наняли меня для работы в главном коттедже. Начал с того, что днем мыл посуду, а вечером раздавал карты гостям. Бармен просил меня помогать ему всякий раз, когда у меня не было игры. Когда он уволился примерно через шесть месяцев, я занял его место.

- Как долго ты там проработал?

— Три года. Я был одним из немногих круглогодичных сотрудников. Большая часть команды ранчо работала только летом. Поэтому зимой я брался за другую работу, помимо работы барменом. Расчищал снег. Заботился о животных. Все, что нужно было сделать.

Это была потрясающая работа для парня моего возраста, но как только мне исполнился двадцать один год, я был готов жить где-нибудь самостоятельно. Меня тошнило от двухъярусных кроватей и общих душевых.

— Что потом? — София оперлась локтем о стойку бара, подперев подбородок ладонью. Ее внимание было приковано ко мне, она впитывала каждое мое слово.

Было волнительно, что такая утонченная женщина уделяла мне все свое внимание. Настолько, что я почти забыл ее вопрос.

— Я, э-э, вернулся домой.

Что со мной было не так? Я и раньше общался с богатыми женщинами. Неделю за неделей они сменяли друг друга на ранчо чуваков, и у нас в Ларк-Коув появилось много богатых приезжих. Но если женщина не хотела от меня чего-то большего, чем просто смешать ей напиток, я получал только обычные знаки внимания, которые люди отправляли своему бармену.

Внимание Софии заставляло меня нервничать. В последний раз я чувствовал себя так пять лет назад на собеседовании при приеме на работу с Теей и Джексоном.

— Чем ты занимался дома? — спросила она.

— Нашел другую работу барменом. — Я занялся тем, что налил в стакан немного льда и содовой, пока говорил, надеясь, что это поможет мне успокоиться. — Работал там, пока не решил, что пришло время для новых перемен.

— Какого рода изменения?

— В основном, изменения места жительства. Мой дядя Ксавьер жил здесь уже много лет, поэтому я позвонил ему, чтобы узнать, могу ли я остаться с ним, пока не пойму, что я хочу делать.

— И ты остался?

Я кивнул.

— Я остался.

Я планировал сделать Ларк-Коув всего лишь временным пристанищем, пока не найду город, где недвижимость находится на подъеме. Я не рассматривал возможность остаться здесь надолго. Но потом я начал наблюдать за рынком жилья и аренды в Калиспелле из чистого любопытства.

Они идеально подходили для такого парня, как я.

Эта область имела сильное влияние, которое принесло рост и развитие в этот уголок мира. В стране были и другие места, куда я мог бы поехать, города росли так быстро, что голова шла кругом. Но зачем уходить, когда возможность была всего в тридцати минутах езды?

Покупать в Монтане было не так рискованно, как в городах Северной Дакоты, переживавших нефтяной бум, который мог затихнуть в любой момент. Моих денег хватало на дольше, чем в Калифорнии или Флориде.

И, по правде говоря, мне здесь нравилось. Стоимость жизни была чертовски низкой, и для парня без высшего образования я неплохо зарабатывал, работая в баре.

— Как ты оказался здесь, в баре? — Спросила София.

Я пожал плечами.

— Тея и Джексон искали какой-то помощи, и это было несложно.

Из-за связи Ксавьера с Теей и Джексоном, ребята наняли меня, основываясь только на его рекомендации. Тот факт, что я знал, как подавать напитки, был бонусом.

Они были единственными, кто обрадовался моему переезду.

Пять лет спустя моя семья все еще была расстроена тем, что я покинул резервацию. Тот факт, что я переехал к Ксавьеру, старшему брату моего отца, который тоже покинул резервацию, когда был маленьким, было как сыпать соль на открытую рану.

Моя семья не понимала моих амбиций. Они не видели конечной цели в том, чтобы я рано ушел на пенсию и имел возможность свободно путешествовать по миру. Для них не было лучшего места, чем среди нашего народа.

Не то чтобы я не ценил свое наследие. Это всегда было важной частью меня, и это была еще одна причина, по которой я не уехал из Монтаны. Я восхищался своей культурой, своими семейными традициями. Но я хотел большего. Я хотел свободы.

А свобода стоит денег. Очень много денег.

Я хотел увидеть руины майя и совершить экскурсию по Колизею в Риме. Я хотел прогуляться вдоль Великой Китайской стены и поплавать с маской и трубкой в Карибском море. Я мог бы провести месяцы, просто исследуя свою страну, вдыхая как можно больше Америки.

Я не хотел жить в том же районе, где родился. Я не хотел идти на работу с теми же парнями, с которыми познакомился в начальной школе. Я не хотел жениться на женщине только потому, что у нее была приемлемая генеалогия и она могла обеспечить нашим детям соответствующее количество генов.

Я хотел жить той жизнью, которую выберу сам.

Прямо сейчас это означало работать здесь, в Ларк-Коув, выжидать удобного момента и заставлять себя сдерживать свою страсть к путешествиям, чтобы не тратить свои сбережения на легкомысленные путешествия до того, как наступит подходящее время.

Таков был план.

Единственным человеком в моей семье, который поверил в это, был Ксавьер.

— Я многим обязан своему дяде. — Я взял пистолет и снова наполнил стакан Софии водой. — Он приютил меня, когда я переехала сюда. Помог мне получить эту работу. Он даже продал мне свой дом, когда они с Хейзел поженились. Ты когда-нибудь встречалась с ним?

Она кивнула.

— Только один раз. Однажды они с Хейзел провели с нами Сочельник, когда все мы, Кендрики, приехали в Монтану. По-моему, это было в тот год, когда они поженились. Два года назад?

— Примерно так.

Это было Рождество, когда Хейзел и Ксавьер пригласили меня присоединиться к ним в доме Кендриков. Вместо этого я поехал домой, чтобы провести его со своей семьей. Когда я приехал, я обнаружил свою бывшую девушку, сидящую за обеденным столом между двумя моими сестрами. Они снова попытались свести меня с ней, проведя всю ночь в разговорах о том, как было здорово, когда мы были парой.

Через несколько часов с меня было достаточно не очень тонких намеков вернуться домой, жениться и завести дюжину детей, чтобы продолжить род. Я уехал, возвращаясь в Ларк-Коув по обледенелым дорогам посреди ночи.

Я выпил за Рождество в полночь, один на темном и пустом шоссе. Затем я отпраздновал, опустошив в ванную в подвале моего дома.

Когда я рассказал Ксавьеру о непрекращающемся давлении со стороны моей семьи, он пришел в ярость и позвонил моему отцу. Насколько мне известно, этот спор был последним, когда они разговаривали. Я не был уверен, заговорят ли они когда-нибудь снова.

Хейзел была так взволнована, что взяла за правило проводить все каникулы в их коттедже. С тех пор мое имя было на подарках под рождественской елкой.

— Это все? — София потянулась к подносу и достала еще один лайм.

— Что все?

— Все о тебе? Что ты любишь делать, когда веселишься?

Веселюсь? Я был слишком занят работой и управлением своими инвестициями, чтобы развлекаться. Тея как-то сказала мне, что Кендрики сколотили состояние на недвижимости. Если бы я был хотя бы чуточку так же успешен в своих начинаниях, как они в своих, я бы назвал это победой.

Я надрывал свою задницу, чтобы это произошло.

— У меня не так много времени на развлечения.

— Теперь ты говоришь, как мой отец. — Она закатила глаза. — Должно же быть что-то, что ты делаешь для развлечения. В чем дело?

Ее глаза умоляли ответить, как будто она не хотела, чтобы моя жизнь была заполнена только работой. На ее лице было отчаяние, когда молчание затянулось. Ее тело поникло, пока я ломал голову, что бы такое сказать.

Если я не придумаю что-нибудь, что угодно, она запихнет меня в ту же категорию, что и ее отец, и я разрушу ее надежды на этом пути.

— Я играю в баскетбол.

Ее плечи приподнялись.

— Это весело.

— В это время года не так уж много игр, но раз в неделю я встречаюсь с ребятами в школьном спортзале и играю. Летом у нас каждый день в парке проходит игра.

— Я рада, что у тебя это есть.

— Я тоже. — Я действительно не думал о своих баскетбольных матчах, но я каждый раз с нетерпением ждал их.

— Важно не просто работать все время. — Она соскользнула со стула, прихватив с собой стакан с водой. — Она поглощает жизнь моего отца. И моей сестры тоже. Хотя мне, наверное, не стоит критиковать, поскольку я никогда не работала. Полагаю, ты с ними согласен.

— Ты сейчас работаешь.

Она обошла бар, остановилась рядом со мной и пожала плечами.

— Но разве это действительно считается? На самом деле я не работаю. Мне даже не платят.

— Эй. Посмотри на меня. — Я взял у нее из рук бокал. — Это считается. И какие бы чаевые ты не получала, пока ты здесь, они твои. Ты заработаешь их сама.

Чтобы подчеркнуть свою точку зрения, я поставил ее стакан с водой и подошел к шкафчику в конце бара. Он был полон кучи всякого хлама, который мы свалили в одно место, чтобы он не мешался под ногами. Каждые несколько месяцев этот шкаф раздражал Тею, так что она тратила целый день на его уборку. Потом она говорила мне и Джексону, что если мы снова наполним его до краев, нам придется убирать его самим.

Мы никогда этого не делали.

Все было также. К счастью для меня, его давно пора было убрать, но Тея еще этого не сделала.

Я порылся на одной из полок и нашел пустую банку из-под оливок. Я отнес ее Софии, взял Фломастер из банки с ручками у кассового аппарата и протянул их. Это твоя банка для чаевых. Напиши на нем свое имя.

Она колебалась, ее глаза были прикованы к маркеру. Я просто попросил ее написать свое имя на банке, но она посмотрела на это так, словно я просил ее нарисовать каракули на Моне Лизе.

Наконец, она взяла маркер и аккуратно написала «София» закрученными, плавными буквами.

Когда она закончила, я взял ее и поставил на стойку, убедившись, что она находится спереди и по центру. Моя банка для чаевых стояла рядом с банкой Теи и Джексона у кассы, но я хотел, чтобы ее банка была видна.