ГЛАВА 21

Макрам наблюдал, как она поднялась на холм и остановилась там, глядя на запад, в сторону Энгели, и размышлял, пойти к ней или нет. Он страдал от своего добровольного молчания в течение двух дней, но больше он вынести не мог. Он поговорил со всеми, кроме одного человека, с которым хотел поговорить.

Он присоединился к ней на подъёме и заговорил прежде, чем она поняла, что он был рядом.

— Что ты видишь, когда смотришь на это?

Наиме медленно выдохнула, когда он подошёл к ней, как будто он удивил её или разозлил, или и то, и другое вместе взятое.

— Глупость, — сказала Наиме.

Макрам рассмеялся, и она вопросительно посмотрела на него.

— Это не то, что я ожидал от тебя услышать.

Он думал, что она могла бы преувеличить силу магии Тхамара и то, что она может сделать.

— А ты что видишь?

— Стену, — сказал Макрам, положив руку на эфес своего меча.

Было хорошо получить его обратно. Он чувствовал себя уязвимым каждую минуту, которую ему приходилось проводить без меча во дворце.

Под ними, в тени нависающего камня, раскинулся, а он наблюдал, как солдаты и слуги складывают его, готовясь к дневному путешествию.

— Оценка солдата, — сказала Наиме. — Что видит принц?

— Ты ведь знаешь, что я всего лишь принц на словах, не так ли?

— Да, я начала это понимать.

— Я вижу два столетия нерушимых предрассудков, — сказал Макрам.

— Нет, не нерушимых.

Она указала на Врата, туннель в скале, который несколько Оборотов бурили маги земли. Туннель был едва видим с того места, где они стояли. Как она это сделала? Видела возможность... яркость в вещах так легко? Нет, он не мог вынести ещё одного дня притворства, что каждое мгновение, когда он избегал её, не было пыткой.

— Наиме, — Макрам вздохнул. — Что я могу сказать, чтобы ты простила меня? Я скрывал от тебя обстоятельства не из злобы, а в интересах заключения союза.

— Я простила тебя ещё до того, как мы уехали. Я хотела бы, чтобы ты сообщил мне раньше, но я вряд ли могу осуждать тебя, учитывая, что подделала письмо от имени моего отца, — сказала она, поморщившись.

— Два, — поправил он.

При виде её легкой улыбки его охватило облегчение.

— Ладно-ладно, два. Ты бы знал, что я простила тебя, если бы соизволил заговорить со мной за всё это время.

Её раздражённый тон заставил облегчение вспыхнуть ярче, и ему захотелось заключить её в объятия и сжимать до тех пор, пока она не поймёт, что он скучал по ней. Он знал её всего один оборот, и всё же он едва мог сдержать своё желание узнать её лучше, узнать всё.

— Ты даже не взглянула на меня в Зале Совета и не пошла со мной, чтобы позволить мне объяснить. Я пытался уважать твоё решение, — он покачал головой. — Но, возможно, это мой последний шанс поговорить с тобой, узнать о тебе больше. После этого ты вернёшься в Тхамар и выйдешь замуж, а я, скорее всего, буду сражаться на войне.

Он никогда больше её не увидит. Или, если да, то только мимоходом, только для отдачи приказов и составления отчётов. От этой мысли его настроение резко упало в пустоту его магии.

— Тогда первое, что ты должен знать, это то, что я не собираюсь ни за кого выходить замуж, — сказала она решительно, но без особого энтузиазма.

Макрам попытался скрыть своё удивление, но потерпел неудачу, что вызвало лёгкую, покорную улыбку на её лице.

— Это было намерение моего отца сделать меня наследницей по праву, хотя будет ли он помнить об этом, когда мне это понадобится, под вопросом.

— Так вот почему ты отправила второе письмо? — спросил Макрам. — Значит, ты ожидала, что мы прибудем до того, как ты будешь обручена?

Она вздёрнула подбородок.

— На данный момент я ваш лучший шанс на союз. Великий Визирь не считает, что нам нужен Саркум. И он хочет занять место моего отца, если это не было сразу очевидно для тебя. Его лучший способ получить место — через брак между мной и его сыном, который будет служить только марионеткой Великого Визиря.

— Так выйди за кого-нибудь другого.

Мысль о том, что Джемиль Кадир прикоснётся к ней, сводила его с ума.

Она тихо выдохнула, что могло быть смехом.

— Говоришь как человек, чей брак не имеет большого политического значения.

Макрам поморщился. Комментарий задел его гордость из-за намёка на его чужеродное положение и потому, что он заставил его почувствовать, что она может считать его никчёмным.

— В Тхамар люди не женятся по любви?

Она сердито посмотрела на него.

— Некоторые женятся, за пределами дворянства это обычное дело. Но я дочь Султана. Если ты будешь думать обо мне как о скипетре власти, который вручается кому-то, а не как о женщине, ты приблизишься к истине о том, какую часть моей собственной судьбы я в настоящее время контролирую.

Она продолжала смотреть на него, и один уголок её рта приподнялся.

— Сколько времени прошло, прежде чем ты подумал, что я могу быть частью условий переговоров, предложенных моим отцом? Племенная кобыла в обмен на армию?

Жар обжёг его лицо, и он стиснул зубы, отводя от неё взгляд. В любом случае, это было бы унизительно, но его восхищение ею так значительно выросло за эти несколько дней, что он почувствовал себя ещё более отвратительно из-за этого.

Она издала задумчивый звук, и ему захотелось упасть на колени, чтобы попросить прощения, и разве это не было бы интересной картиной для всех, кто наблюдает за ними снизу.

— Я скорее умру, чем отдам место моего отца тому, кто видит власть там, где они должны видеть ответственность. И я предпочту наблюдать за падением султаната, чем выйду замуж за Джемиля и оставлю мой народ в руках Бехрама Кадира.

Макрам обдумал её слова, ту горячность, с которой она их произнесла.

— Я буду бороться с этим до тех пор, пока во мне ничего не останется. Пока не будут исчерпаны все уловки, лазейки и непредвиденные обстоятельства.

— Говоришь как настоящий воин, — сказал Макрам.

Казалось, она не была уверена, шутит он или нет.

— Возможно, пера и закона. Конечно, не меча.

— Думаю, что твой вид встречается реже. Те, кто верит в то, что правильно для всех, и заботится о том, что правильно для всех, и будет отстаивать это.

— Разве не поэтому ты сражаешься, как солдат?

— Нет. Я делаю это, потому что это всё, что я знаю.

— Навряд ли я поверю в это. Не после того, что я увидела в тебе.

Он хотел знать, что она увидела, что думает о нём. Когда он прибыл в тронный зал после туннелей, она посмотрела на него с яростным, ярким восхищением. Он хотел взойти на помост и поцеловать её, а потом разозлился из-за того, что даже подумал об этом.

— Я солдат, потому что у моих родителей был сын, который им был нужен, и они не хотели другого.

Не хотели мальчика, который мог разрушить дворец в порыве гнева, лишить жизни простой мыслью. Не хотели, чтобы ребёнок, который был национальным кошмаром, воплотился в жизнь.

— Из того немногого, что я собрала воедино, я могла бы предположить, что они выбрали не того сына, — тихо сказала Наиме и подняла на него глаза. — Ты и есть тот, кто заботится о благе своего народа, если ты тот, кто сражается, истекает кровью и жертвует собой ради союза, который укрепит их. Что делает твой брат? Что он сделает с тобой за это, за то, что бросил ему вызов и отправился в Тхамар, за то, что ты привёл нас с собой?

Обвинение и презрение в её тоне раздражали.

— Ты не понимаешь. Правление было навязано ему внезапно, после смерти отца, и Совет Старейшин издевается над ним и не считает его достойным править вместо нашего отца. Он…

Макрам замолчал, когда её брови медленно приподнялись с каждым словом, и он понял, каким бессердечным дураком он был.

— Да, — сухо сказала она и снова устремила взгляд на Энгели. — Я могла бы понять, что это может быть очень тяжело для него.

— Я имею в виду, что иногда он принимает неправильные решения, но с ним можно договориться, — Макрам разозлился от осознания собственной глупости и потёр рукой затылок.

— Ну, с этим ничего нельзя поделать, пока мы не доберёмся до Аль-Нимаса. Там-то мы и увидим, насколько он разумен.