Святое дерьмо. Наверно, именно на это ссылалась Ванесса, когда комментировала важность моей аварии. Черт.

— Она умерла?

— Нет, но наша любовь умерла. — Грейсон видит непонимание на моем лице и продолжает. — Ее госпитализировали на несколько недель, она была в коме. Когда Селеста пришла в сознание, у нее не было никаких воспоминаний о наших отношениях и обо мне. В ее долгосрочной памяти сохранилась ее семья, но я был для нее незнакомцем. Доктора не были уверены, вернутся ли ее воспоминания. Мы пытались все исправить, но наши пути разошлись. В итоге, она влюбилась в другого, а я был опустошен.

Кусочки их разговора с Ванессой в тот день в коридоре начинают вставать на место. Ему так не повезло в любви, теперь понятно, почему он боится позволить себе иметь чувства к кому-либо. Учитывая мой собственный опыт, я могу его понять. Мне страшно задавать следующий вопрос, но знаю, что нужно это сделать.

— Грейсон, ты все еще ее любишь?

Грейсон проводит рукой по волосам и протяжно выдыхает. Закрывает глаза и качает головой, будто никогда не думал об этом до этого момента. Когда открывает глаза, приковывает меня взглядом. Его улыбка грустная, и очевидно, что это все еще болезненная тема для него.

— Честно, она всегда будет занимать особое место в моем сердце, потому что была моей первой любовью. Но отвечая на твой вопрос, нет, я не люблю ее. Прошло шесть лет, но шрамы остались. Отсюда появилась моя зависимость. Я использовал секс, чтобы заглушить воспоминания о ней. Перетрахал множество женщин, спасаясь от боли, и старательно не подпускал никого к себе. Мы с Ванессой спали в перерывах между нашими перепихонами, но потом она сказала, что мне нужно обратиться за помощью из-за своей зависимости. Сначала, я сказал ей, что она в конец сошла с ума, а потом понял, она была права.

— Ты сказал «использовал» в прошедшем времени. А сейчас? — Взгляд в прошлое Грейсона помог понять его опасения, но я все равно ненавижу его связь с этой шлюхой и ее влияние на него.

— Ну, сейчас, у меня есть кое-кто, в кого я, без сомнения, влюблен, и меня не интересует секс ни с кем больше. Ты — мое лекарство, малышка.

— Эм-м, хм, — выдаю я сквозь свои собственные опасения. Не хочу быть лечебным бальзамом для его разбитого сердца. Я хочу быть любовью всей его жизни.

— Иди сюда. Знаю, услышать все это было слишком, но, пожалуйста, знай, что я хочу лишь тебя.

Грейсон притягивает меня к себе, и мое тело расслабляется рядом с ним. Поднимает мое лицо вверх, и на этот раз поцелуй не мягкий или успокаивающий. Он грубый и жадный. Его язык пытается проникнуть внутрь, и я его впускаю. Грейсон скользит руками мне под платье, а мои трусики становятся мокрыми.

— Пожалуйста, скажи, что ты моя, малышка. Мне нужно это услышать.

Не сомневаюсь. Нам предстоит долгий путь исцеления, но этому мужчине я отказать не могу.

— Я твоя.

Он одобрительно рычит, срывая с меня трусики. Поднимает, и мне остается только висеть на нем, пока Грейсон несет меня в спальню, делая длинные шаги.

— Обратного пути нет, малышка. Я собираюсь так сильно тебя оттрахать. Нахер ноль и все, что между. Ты получишь все шестьдесят, надеюсь, ты к этому готова, — говорит Грейсон, ссылаясь на свои прошлые слова о том, как он проведет меня от нуля до шестидесяти по шкале его выдержки.

Черт, я готова к шестидесяти.

Грейсон стаскивает с меня платье и расстегивает лифчик. Отходит назад и рассматривает меня, как будто я его последняя еда. Борюсь с желанием прикрыться, но позволяю ему насытиться. Грейсон начинает раздеваться, и господи боже, я забыла, насколько идеально его тело. Не поймите меня неправильно, он был главной звездой моих недавних фантазий, но они просто меркнут перед реальностью. Я облизываю губы, пока он с ухмылкой подходит ко мне. Его твердость встает от внимания, почти касаясь пупка. Вены, бегущие по всей длине, дополняют его мужественное совершенство. Его толщина манит меня. Грейсон берет мою руку и прижимает ее к головке. Скользит рукой по себе, и я чувствую, как он еще больше твердеет. Пытаюсь проглотить комок в горле.