— Значит, у Алли было достаточно денег, чтобы жить, не работая? — спросил Страйк.

— Да, пока он все не растратил, — ответил полковник Грейвс, — что он и сделал примерно за двенадцать месяцев. Затем он подписался на — как там оно называется — пособие по безработице. Я решил уйти из армии. Не хотелось оставлять Барбару одну в попытках помочь ему. Стало очевидно, что с ним было далеко не все в порядке.

— К тому времени у него уже были явные признаки психического заболевания?

— Да, — сказала миссис Грейвс, — он становился все более странным, его преследовали параноидальные мысли. Странные идеи о правительстве. Но самое ужасное в том, что в то время это не считалось психическим заболеванием, потому что он всегда был немного…

— Сказал нам, что получает послания от Бога, — добавил полковник Грейвс. — Я думал, все дело в наркотиках. Мы подумали, если бы только он бросил курить эту чертову мари-джуану... он поссорился с Томом Бантлингом, а после этого ночевал у разных людей на диванах, пока не начинал раздражать их, и они не выгоняли его. Мы пытались за ним следить, но порой не знали, где он.

— А потом он нарвался на ужасные неприятности в пабе. Ник был тогда с ним, верно? — обратилась миссис Грейвс к зятю. — Они вместе учились в школе, — объяснила она Страйку.

— Я пытался его образумить, — сказал Николас, — когда какой-то парень наткнулся на него, и Алли набросился на того со стаканом пива. Порезал парню лицо. Пришлось наложить много швов. Алли предъявили обвинения.

— Что было правильно, — рявкнул полковник. — С этим не поспоришь. Мы наняли ему адвоката, нашего друга семьи, и Дэнверс пригласил психиатра.

— Алли согласился только потому, что боялся тюрьмы, — пояснила миссис Грейвс. — Он очень боялся оказаться взаперти. Думаю, именно поэтому ему никогда не нравилась школа-интернат.

Филиппа слегка закатила глаза, незаметно для родителей, но не для Страйка.

— Итак, этот парень-психиатр поставил диагноз маниакальная… ну вы поняли, — сказал полковник Грейвс, — и прописал ему таблетки.

— И он сказал, что Алли не должен больше курить травку, — сказала миссис Грейвс. — Мы привели Алли в порядок перед судом, подстригли его и так далее, и он выглядел изумительно в своем костюме. Судья был действительно очень мил и, по сути, сказал, что, по его мнению, Алли лучше всего отправиться на общественные работы. И в то время, — вздохнула миссис Грейвс, — мы подумали об этом аресте, что нет худа без добра, не так ли, Арчи? Конечно, мы не хотели, чтобы какой-то бедняга пострадал.

— И он вернулся жить сюда, так? — спросил Страйк.

— Верно, — ответил полковник Грейвс.

— И его психическое здоровье улучшилось?

— Да, ему стало гораздо лучше, — сказала миссис Грейвс. — И тебе нравилось, что он был снова дома, не так ли, Пипс?

— Хм, — отозвалась Филиппа.

— Мы как будто вернулись в то время, когда он был маленьким мальчиком, — сказала миссис Грейвс. — Он был действительно ужасно милым и забавным…

Слезы навернулись на ее глаза.

— Извините, — прошептала она, шаря в рукаве в поисках носового платка.

На лице полковника Грейвса отразилось флегматичное, оцепенелое выражение типичного представителя английского высшего класса, столкнувшегося с открытым проявлением эмоций. Николас нашел прибежище в сметании крошек торта со своих джинсов. Филиппа просто с каменным выражением лица уставилась на чайник.

— Что за общественные работы назначили Алли? — спросил Страйк.

— Вот тут-то она и вцепилась в него когтями, понимаете ли, — серьезно начал полковник Грейвс. — Общественный проект в пятидесяти минутах отсюда, в Эйлмертоне. Уборка мусора и так далее. Там было несколько человек с фермы Чапмена, и среди них была она. Мазу.

Это имя изменило атмосферу в комнате. Хотя солнечный свет продолжал литься сквозь окна со свинцовыми переплетами, казалось, что стало как-то темнее.

— Сначала он не рассказал нам, что встретил девушку, — сказал полковник.

— Но он проводил в Эйлмертоне больше времени, чем требовалось, — добавила миссис Грейвс. — Возвращался домой очень поздно. Мы снова чувствовали от него запах алкоголя, а мы знали, что ему нельзя было пить во время приема лекарств.

— Так что, случилась еще одна ссора, — сказал полковник Грейвс, — и он выпалил, что встретил кое-кого, но знает, что она нам не понравится, и поэтому повел ее в паб вместо того, чтобы привести сюда. И я спросил: «О чем ты говоришь, почему она нам не понравится? Откуда ты знаешь? Приведи ее сюда, познакомимся. Приходите на чай!» Я хотел, чтобы он был доволен, понимаете. Так он и поступил. Привел ее сюда…

— Прежде чем привести ее к нам, он говорил, будто Мазу была дочерью фермера. В этом нет ничего плохого. Но я сразу понял, что она не дочь фермера, как только увидел ее.

— Мы никогда раньше не встречали ни одну из его девушек, — объяснила миссис Грейвс. — Мы были несколько шокированы.

— Почему? — спросил Страйк.

— Ну, — сказала миссис Грейвс, — она была очень молода и…

— Грязнушка, — вставила Филиппа.

— …немного неряшлива, — продолжила миссис Грейвс. — Длинные черные волосы. Тощая, в грязных джинсах и в чем-то вроде спецовки.

— Она не разговаривала, — добавил полковник Грейвс.

— Ни слова не произнесла, — сказала миссис Грейвс. — Просто сидела рядом с Алли, там, где сейчас сидят Ник и Пипс, вцепившись в его руку. Мы старались быть вежливыми, не так ли? — жалобно сказала она мужу. — Но она просто смотрела на нас сквозь свои волосы. И Алли понял, что она нам не понравилась.

— Она не могла никому понравиться, черт возьми, — отметил Николас.

— Вы тоже встречались с ней? — спросил Страйк.

— Чуть позже, — объяснил Николас. — У меня от нее чертов мороз по коже.

— Это не была застенчивость, — сказала миссис Грейвс. — Я могла бы понять застенчивость, но она молчала не поэтому. Было ощущение настоящего… зла. И Алли занял оборонительную позицию, не так ли, Арчи? — «Ты думаешь, она мне нравится, потому что я сумасшедший». Ну, конечно, мы так не думали, но было ясно, что она поощряла… нестабильную сторону его натуры.

— Было очевидно, что она была более сильной личностью, — кивнул полковник Грейвс.

— Ей было не больше шестнадцати, а Алли — двадцать три, когда он встретил ее, — сказала миссис Грейвс. — Это очень сложно объяснить. Со стороны это выглядело… Я имею в виду, мы считали, что она слишком молода для него, но Алли…

Ее голос затих.

— Черт возьми, Ганга, — сердито произнес Николас.

Вонь газов старой собаки только что достигла ноздрей Страйка.

— Какой дрянью вы его накормили? — строго спросила у родителей Филиппа.

— Вчера вечером он съел немного нашего кролика, — извиняющимся тоном сказала миссис Грейвс.

— Ты его совсем разбаловала, мамочка, — огрызнулась Филиппа. — Ты слишком мягка с ним.

У Страйка возникло ощущение, что этот несоразмерный проблеме гнев на самом деле относился не к собаке.

— Когда Алли переехал на ферму? — спросил он.

— Очень скоро после того, как они пришли к нам на чай, — сказала миссис Грейвс.

— И в тот момент он все еще получал пособие по безработице?

— Да, — ответил полковник, — но был еще семейный трастовый фонд. Он мог подавать заявки на получение средств из него, поскольку ему исполнилось восемнадцать.

Страйк достал блокнот и ручку. Глаза Филиппы и Николаса внимательно следили за его движениями.

— Он начал подавать заявки на получение денег, как только съехался с Мазу, но попечители не собирались давать ему деньги просто так, чтобы он их разбазарил, — объяснил полковник. — Затем, как гром среди ясного неба, Алли пришел сюда и сообщил, что Мазу беременна.

— Он сказал, что ему нужны деньги, чтобы купить детские вещи и обеспечить Мазу комфортом, — сказала миссис Грейвс.

— Дайю родилась в мае 1988 года, верно? — спросил Страйк.

— Правильно, — ответила миссис Грейвс. Дрожь в ее руках делала каждый глоток чая рискованным. — Родилась на ферме. Алли позвонил нам, и мы сразу же поехали взглянуть на ребенка. Мазу лежала в грязной постели и кормила Дайю, а Алли был очень худой и жутко нервный.

— Он был в таком же плохом состоянии, как и до ареста, — сказал полковник Грейвс. — Перестал принимать лекарства. Сказал нам, что ему они не нужны.

— Мы привезли подарки для Дайю, а Мазу даже не поблагодарила нас, — сказала его жена. — Но мы продолжали приезжать. Мы волновались за Алли и за ребенка тоже, потому что жили они в условиях абсолютной антисанитарии. Однако Дайю была очень мила. Выглядела в точности, как Алли.

— Как две капли воды, — добавил полковник.

— Только темненькая, а Алли был светлый, — объяснила миссис Грейвс.

— У вас случайно нет фотографии Алли? — спросил Страйк.

— Ник, ты не мог бы? — обратилась миссис Грейвс.

Николас протянул руку назад и достал фотографию в рамке за фотографией Филиппы, на которой та сидела на большой серой лошади.

— Это двадцать второй день рождения Алли, — сказала миссис Грейвс, когда Николас передал фотографию поверх стола. — Тогда с ним было все в порядке…

На снимке была изображена группа людей, в центре которой стоял молодой человек со светлыми волосами и узким, похожим на кроличье лицом, хотя его кривая ухмылка была привлекательной. Он сильно напоминал полковника.

— Да, Дайю была очень похожа на него, — сказал Страйк.

— Откуда вы знаете? — холодно спросила Филиппа.

— Видел ее фотографию в старом новостном репортаже, — объяснил Страйк.

— Лично я всегда думала, что она такая же, как ее мать, — заметила Филиппа.

Страйк рассматривал остальных людей на фотографии. Там была Филиппа, темноволосая и коренастая, как и на фотографии с охоты, а рядом с ней стоял Ник, с короткой военной стрижкой и с правой рукой на перевязи.

— Травмирован на учениях? — спросил Страйк у Николаса, возвращая фотографию.

— Что? О, нет. Просто нелепая случайность.

Николас забрал фотографию у Страйка и осторожно поставил ее на место, снова спрятав за фотографией своей жены на ее великолепном охотничьем скакуне.