Глава 4

Ив

Мой редактор Роб набрасывается на меня, как только я проскальзываю в бальный зал. Похоже, он оставил свое хорошее настроение в гардеробе со всеми этими искусственными мехами. Либо так, либо оно было выжато его смокингом. Телосложение Роба не идеально, но я люблю его до смерти. Он всегда прикрывает мою спину.

— Не лучшее время, Миллер, — бормочет он, беря меня за руку и ведя в логово львов. — Почему так поздно? Где, черт возьми, ты была?

Я слышу напряжение в его голосе, и на то есть веские причины. Свет потускнел. Церемония уже началась. Я смотрю вверх, когда он ведет меня вглубь комнаты. Каплевидные кристаллы в люстрах продолжают улавливать остатки от вантовой фермы над сценой. Они похожи на мерцающие звезды в море теней.

— Ну? — шипит он. — Какое у тебя оправдание?

— Не могла поймать такси, — быстро вру я.

— Тогда не следовало отменять твою машину.

— Хотела бы, должна была, могла бы.

Он неохотно улыбается мне.

— От этого рта одни неприятности, Миллер.

— Хорошая новость, я могу написать пару строк.

Я наблюдаю, как его плечи начинают трястись от беспомощного смеха.

— Ладно, ты прав, отказ от машины был глупым поступком.

Нет смысла спорить с ним о ситуации с машиной. Роб — хороший парень без предвзятого мнения, но он никогда не поверит, что мой оригинальный автомобиль был отменен и заменен службой доставки от российского миллиардера.

— Наш столик прямо возле сцены, — говорит он мне. — Любой подумает, что ты важная персона или что-то в этом роде.

Мы все ближе подходим к сцене. Единственный луч белого света освещает высокого мужчину, стоящего за стеклянной кафедрой. Он обращается к аудитории, но я не слышу слов. Мой мозг все еще находится в беспорядке после моей встречи с Петровым.

— Твое место здесь.

Я следую за Робом через еще одну долину накрахмаленных льняных скатертей, с белыми и розовыми цветами, вырывающимися словно извержение вулканов из ваз на длинных ножках. Аромат, который они источают, приторный и подавляющий, и он плохо сочетается со всеми этими надушенными людьми вокруг меня.

Встав на пустое место, я улыбаюсь своим коллегам. Как и я, они отказались от своей повседневной униформы из джинсов с кроссовками в пользу дизайнерских шелков. Как и люстры, их бриллианты переливаются на свету, когда они наклоняются, чтобы пошептаться друг с другом.

— Унять волнение, — Роб с грохотом ставит передо мной большой бокал красного. — Я так рад, что ты снова начала пить.

— Читаешь мысли, — улыбаюсь я, делая большой глоток, когда он садится рядом со мной. Вино освежающее и опасно для питья. Лучшее что оно делает — это заглушает голоса Петрова и детектива Питерса в моей голове. Я больше не хочу думать о них сегодня вечером.

Делаю еще один глоток, смакуя насыщенный вкус кларета на языке. Человек на сцене все еще говорит, поэтому я стараюсь сосредоточиться на его словах. На гигантском экране позади него начинается видео, перечисляющее некоторые из самых громких газетных статей этого года. Раздаются бурные аплодисменты, когда появляется моя история о Джеффри Адамсе.

Смутившись, я ставлю бокал с вином и начинаю возиться с карточкой стоящей рядом с десертной вилкой. Я смотрю на серебряные буквы, которыми выведено мое имя, со странным чувством отрешенности. Кто такая Ив Миллер? Репортер? Дочь?

Убийца?

Выбитая из колеи, я переворачиваю карточку. И тогда вижу это.

Эта надпись.

Из черных чернил.

Одно слово, брошенное на произвол судьбы в океане смысла.

Всегда.

Шокированная, я одергиваю руку.

— Осторожно, — говорит Роб, хватая мой бокал вина, прежде чем мое черное платье промокнет во второй раз за вечер. Хотя я его почти не слышу. Я слишком занята, прожигая это место на части взглядом.

Он здесь.

Я могу чувствовать его.

Это знание подобно переключателю для моих чувств. Я сразу же осознаю его темноту и опасность, ту мощную ауру, которая всегда объявляет о его присутствии. Все мое тело начинает трястись, когда это необъяснимое притяжение между нами начинает овладевать мной. Мои мысли поглощены яростным желанием снова попробовать его на вкус.

— Ты в порядке? — шепчет Роб, выглядя напуганным.

Я киваю и улыбаюсь, изо всех сил стараясь подавить желание смеяться, кричать и полностью потерять контроль, а затем мой взгляд падает на знакомого мужчину, сидящего через пару столиков от меня.

Детектив Питерс.

Дерьмо.

Мой восторг улетучивается.

Он смотрит прямо на меня. Нет, дело не только в этом — он смотрит так пристально, что мое лицо загорается. Он знает, что что-то происходит. Я вижу это по языку его тела. Верхняя часть его тела повернута в мою сторону, плечи опущены и напряжены, как у тигра, готового к прыжку.

Что, черт возьми, он здесь делает?

Внезапно мне становится страшно. Он не такой, как другие. Если он узнает, что Данте вернулся в Америку, он не успокоится, пока мужчина, которого я люблю, не окажется в наручниках или еще хуже.

— Ив, ты ведешь себя странно. Что за безумный взгляд?

Каким-то образом я перевожу от него взгляд. Роб смотрит на меня, как на сумасшедшую.

— Что? Я? Извини… мне показалось, я увидела кое-кого знакомого, — я снова метнула взгляд в сторону детектива Питерса, и Роб повернул голову, чтобы посмотреть, кто привлек мое внимание.

— Твой друг? Симпатичный парень.

— Не в моем вкусе, — бормочу я.

Сидящая по другую сторону от него, жена Роба протягивает руку и игриво шлепает его по руке.

— О, ради всего святого, Роберт, оставь бедную девочку в покое! Теперь она здесь, так что перестань суетиться. Позволь ей расслабиться и насладиться вечером.

Заработав упрек, Роб откидывается на спинку стула и скрещивает руки на своей широкой груди, когда к нашему столу подают первое блюдо.

— Любой бы подумал, что ты нервничаешь, Миллер, — говорит он, не в силах удержаться от последнего замечания.

Так и есть. Я очень нервничаю. Просто не по тем причинам, о которых он думает. Я смотрю в свою тарелку и замираю. Обжаренные гребешки со сливочным маслом и шалфеем.

Что за..?

Это слишком большое совпадение. Это такое же блюдо, которым Данте угощал меня в своем поместье в прошлом году. Я краснею, когда вспоминаю, чем закончилась та ночь. Что я позволила ему сделать со мной… Как я умоляла его о большем.

Поток жидкого тепла оседает глубоко внутри меня. Сначала это приглушенный, скорее легкий ритм, но чем больше я думаю о нем, тем труднее его игнорировать. Когда он рядом, всегда так. Зов сирены. Мое тело молит о его прикосновениях.

На Земле нет места, где бы ты могла спрятаться от меня, Ив.

Я знаю, он играет со мной. Он ожидает когда я взорвусь от желания под его мучительным взглядом.

Смотрит.

Ожидает.

Жар снова приливает к моим щекам. Ожидает ли он акта неповиновения, чтобы соответствовать этой опасной игре? Я знаю, как бы ему это понравилось. Вызов разливается по моим венам.

Игнорируя детектива Питерса, я разрезаю один из своих гребешков пополам и подношу первую порцию ко рту. Я закрываю глаза и соблазнительно откидываю голову, разыгрывая собственную восхитительную прелюдию. Я быстро сглатываю и открыв рот, провожу языком по нижней губе, одновременно гладя его ожерелье, вплотную прижимающееся к моему горлу. Сейчас я его проверяю. Если его тело все еще горит для меня, он не сможет продержаться. Он будет вынужден выйти из тени еще до того, как закончится ночь.

Что насчет детектива Питерса?

Я в смятении распахиваю глаза. Я не хочу, чтобы Данте раскрыл себя, не с этим человеком из ФБР в комнате и бесчисленным множеством других снаружи.

Раздается еще один взрыв вежливых аплодисментов, когда вручается следующая награда. Роб начинает ерзать на своем стуле и тянется за еще одним бокалом вина.

— Чуть бодрее, Миллер. Ты следующая.

Я?

Все, что я вижу — это слово. Всегда. Все, что я могу ощутить — это чистая паника. Несмотря на это, я впервые за несколько месяцев чувствую себя живой. Как будто кто-то снова включил выключатель внутри меня. Все мое тело переполнено энергией. Еще раз, эта дилогия правильного и неправильного сильно путается у меня в голове.

— И победителем престижной журналистской премии «Серебряная звезда» становится… Ив Миллер за ее разоблачение бизнесмена Джеффри Адамса.

Вся комната взрывается вокруг меня. Сотни безликих людей приветствуют меня, хлопают в ладоши и дарят мне самую бурную реакцию за вечер.

В оцепенении я поднимаюсь на ноги, временно ослепленная, когда обжигающий белый жар прожектора освещает меня. Я чувствую руку на своей руке, а затем Роб заключает меня в медвежьи объятия. Его борода царапает мою щеку, но ощущение, кажется, собрало меня.

— Никогда не сомневался, — бормочет он сдавленным голосом. Следующее, что я помню, он подталкивает меня к сцене.

Каким-то образом я поднимаюсь по ступенькам, не выставляя себя еще большей дурой. Здесь, наверху, освещение гораздо хуже. Я больше не могу различать отдельные лица. Трудно определить что-либо, кроме размытого силуэта и цвета, но по какой-то причине я все еще вижу его.

Детектив Питерс.

Он стоит прямо передо мной. Моя победа заставила его подняться на ноги вместе со всеми остальными, но он единственный, кто не хлопает. Его взгляд ледяной и немигающий. Я чувствую, что увядаю в центре внимания его собственного циничного замысла.

Мужчина на сцене сует мне в руки какой-то предмет, и я стараюсь не вздрагивать. Что бы это ни было, оно кажется гладким и тяжелым под моими кончиками пальцев. И холодное. Такое холодное.

Дрожа, я поворачиваюсь лицом к своей аудитории. Аплодисменты начинают стихать. Тишина, которая следует за этим, простирается, как вид со стартовой линии марафона. Шок и ужас лишили меня дара речи. Мой рот не открывается. Я не могу вспомнить слов, простых предложений...

Спасибо.

— Спасибо!

Это слово слетает с моих губ с блаженным облегчением.