Отдаленно я осознаю, что лифт останавливается. Двери открываются, наверное, потому, что Винсент ведет меня задом наперед, и я слышу звук ковра под нашими ногами. Наши движения неуклюжие и медленные, поскольку мы хватаем друг друга за рубашки и, затаив дыхание, хихикаем, стараясь держать рот на замке. Только когда Винсент кладет руки мне на плечи и удерживает на расстоянии вытянутой руки, я понимаю, в какую секцию он меня завел.

Британская литература.

— Ты сентиментальный маленький засранец, — обвиняю я. А затем, уже мягче, говорю: — Я действительно рада, что ты взял этот дерьмовый курс поэзии.

— Я рад, что не бросил этот дерьмовый курс поэзии.

— Это выстрелы в профессора Ричарда Уилсона? Я думала, вы лучшие друзья.

Винсент стонет, услышав его имя.

— Я все еще ненавижу этого ублюдка, — бормочет он. — Он был таким придурком из-за того первого эссе. Я пытался сказать, что у меня повреждено запястье и нуждаюсь в отдыхе, но он меня отшил. Я был чертовски несчастен. Все, что хотел сделать, это поспать, но команда устраивала вечеринку, так что мне некуда было идти, и я решил, что просто продержусь. Это была почти худшая неделя в жизни.

— Почти?

— Ну, да. Это отстой. Но это того стоило, потому что я встретил тебя.

Я протягиваю руку — без раздумий, просто по чистой мышечной памяти — и запускаю пальцы в его мягкие волосы. Плечи Винсента опускаются, как всегда, когда я играю с его волосами, а затем он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

— Подними меня, — требую я.

Винсент прикусывает мою нижнюю губу.

— Попроси по-хорошему.

— Я подпрыгиваю. Раз, два, три…

Он ловит мой вздох, одновременно раздраженный и нежный. Широкие, сильные руки скользят под бедра, поддерживая вес и прижимая меня ближе к нему так, что я чувствую твердую стенку его брюшного пресса в колыбели бедер. Я на мгновение забываю, где мы находимся и издаю удовлетворенный стон.

Винсент крепко сжимает мою задницу. Не настолько, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы я взвизгнула.

— Жадная девочка, — ругает он низким и грубым голосом.

— Говорит мужчина, положивший руки мне на задницу.

— Мне нужно, чтобы ты молчала, — шепчет Винсент в мои приоткрытые губы. — Потому что, если нас поймают, я понятия не имею, как, черт возьми, должен перестать целовать тебя.

Возможность побыть умником слишком привлекательна.

— Не хочешь, чтобы я читала стихи?

— Кендалл, богом клянусь…

— Если ты должна любить меня, пусть это будет напрасно…

Винсент рычит, но добавляет следующую строчку:

— Кроме любви. Пожалуйста, не цитируй Элизабет Барретт Браунинг прямо сейчас. Ты знаешь, что это со мной делает.

Я утыкаюсь лицом в изгиб его шеи, чтобы заглушить смех. Когда я снова откидываюсь назад, глаза немного влажные, а щеки болят от улыбки, Винсент наблюдает за мной с мягким выражением лица.

— Да, кстати, — говорит он. — Просто на случай, если это было не очевидно.

— Что именно? — спрашиваю я, хотя сердце понимающе подпрыгивает.

Винсент улыбается.

— Люблю тебя.

Это первый раз, когда он произносит слова о любви вслух, но я ощущаю их всем. В том, как он держит меня за руку. В том, как он пишет, когда читает книгу, которая, по его мнению, мне понравится. В том, как ходит со мной на соревнования по плаванию Харпер и на импровизационные шоу Нины, но настаивает на том, чтобы не приходить по четвергам, чтобы мы могли продолжить священный ритуал соседей по комнате — вечера кино. В том, как подарил одну из своих старых баскетбольных футболок, чтобы я надевала ее на игры. В том, как познакомил меня со своими очень высокими и очень милыми родителями примерно через две недели как мы впервые занялись сексом, я была дрожащей, лепечущей неразберихой, когда его мать-ангел пригласила меня посетить мастерскую керамики на следующих школьных каникулах. В том, как оставляет мне записки, покрытые каракулями с изображением маленьких подсолнухов.

— Я тоже тебя люблю, — говорю ему.

Улыбка Винсента не удивляет. Я тоже не особо деликатничала.

Но все равно приятно сказать это вслух.

Столько всего о наших маленьких признаниях в любви никогда не вошло бы в любовный роман. Дребезжание кондиционера. Ковры в пятнах. Слабая влажность между бедер напоминает о том, что мне предстоит чертовски долго приводить себя в порядок в женском туалете, за чем последует очень долгая и мучительная смена, прежде чем я смогу притащиться домой и, наконец, забраться в постель к Винсенту, чтобы насладиться этими восхитительно ленивыми часами после того, как закончу с работой, и он закончит свою субботнюю утреннюю тренировку.

Дело в том, что я читаю любовные романы не ради реализма. Я читаю их, потому что те заставляют чувствовать, что меня видят и слышат, как девушку. Они позволяют исследовать свои желания — и те, которыми я горжусь, и те, которые удаляю из своей истории поиска — и они научили меня тому, кто я такая и я хочу.

Я всегда буду читателем. И всегда буду романтиком.

Хотя у нас с Винсентом, возможно, и нет кинематографической истории любви с высокими ставками, мы всего лишь двое студентов колледжа, развлекающихся в круглосуточной библиотеке, я предпочитаю видеть в нас фантастическое.

На одно прекрасное, чудесное мгновение мир перестает вращаться, и звезды подмигивают нам через окно. Сердцебиение Винсента совпадает с моим. Его руки крепкие и теплые, обнимающие меня, и смех срывается с наших губ, когда мы целуемся. Книги тихие, как неодушевленные предметы, но я чувствую, что они вокруг нас — полны волшебства, полны возможностей.

Я всегда любила библиотеки после наступления темноты.