Глава 3

Глава 2

Когда Джек разворачивается ко мне, я чувствую, как наши колени соприкасаются.

— Это довольно забавная история, — говорю я.

По правде говоря, я не считаю её забавной. И я также не хочу об этом говорить, но эта история крутилась у меня в голове на протяжении последних пары часов, поэтому если я расскажу её кому-то, я могу обратить всё в шутку. Я могу посмеяться над собой, и Джек тоже посмеётся, а потом мы с ним вместе сделаем акцент на том, насколько это смешная история и на том, что я могла бы сделать, но не сделала.

— Вчера я стритовала на Графтон Стрит в Дублине и встретила одну девушку по имени Криста, — начинаю я. — Она выступает с обручами, и это лучшее выступление, что я когда-либо видела. У неё есть такие светящиеся обручи, и когда она крутит девять или десять обручей одновременно это... просто невероятно.

То, как загоралось лицо Кристы, когда она рассказывала мне о своей любви к обручам, напоминает мне о том, как я чувствую себя, когда беру в руки свою гитару. Пока я её слушала, мне стало интересно, выгляжу ли я такой же счастливой, когда говорю о музыке. И если это так, то почему члены моей семьи не понимают, что я просто не могу заниматься ничем другим?

— Ты можешь себе это представить? — говорю я Джеку. — Она так сильно любит свои обручи, что сделала это делом своей жизни. Некоторые считают это глупым или детским занятием, а она превратила это в работу. А ведь благодаря ей она может путешествовать по миру. И людям это нравится! У неё много последователей и...

Я вдруг понимаю, что отклонилась от темы.

— Извини. Суть вот в чём. Она сказала мне, что терминал для круизных судов в Кобе — отличное место для заработка. Поэтому я приехала сюда из Дублина сегодня утром и нашла для себя точку...

— Точку?

— Ну, место, где я работаю... то есть выступаю.

— Ясно. Продолжай.

Джек внимательно смотрит на меня. И он даже не поднимает глаза, когда Олли заканчивает наполнять мой стакан пивом и ставит его передо мной.

— Я ждала круизный лайнер всё утро, но ни один не пришёл, — говорю я.

— Потому что сейчас январь, круизы начинаются только в апреле.

— О, тогда это многое объясняет.

Мои щёки краснеют от смущения, и я опускаю глаза на своё пиво в надежде скрыть лицо под волосами. Мне должно быть всё равно. Любой мог допустить такую оплошность. Хотя я уверена, что многие начали бы с более тщательного исследования, а не ограничились бы просмотром парочки досок объявлений прежде, чем отправиться в новое место.

Если бы я более подробно изучила вопрос, а не купила бы спонтанно билет до Коба, я, вероятно, отправилась бы в другой город и не попала бы в этот переплёт. Но в этом-то и заключается прелесть моего кочевого существования. Я могу делать, что захочу, и свидетелями моих заключений станут лишь люди, которых я встречаю в дороге и которых больше никогда не увижу. А ещё я двадцать восемь лет прожила с СДВГ⁴, поэтому настолько привыкла совершать эти маленькие ошибки и невольно расстраивать ими своих близких, что даже самые крошечные оплошности кажутся гигантскими, потому что напоминают мне о том, что я никогда не оправдываю чужих ожиданий.

— Так что произошло потом? — спрашивает Джек.

Верно. Я отпиваю пиво, а затем снова беру салфетку.

— Я решила свернуться где-то в час и попробовать поискать место получше, поближе к парку. У меня был походный чехол, в котором я носила всё своё оборудование — уличный комбик, стойку для микрофона и так далее. А все остальные вещи, кроме гитары, я ношу в огромном рюкзаке, который беру с собой везде. Он весит не менее сорока фунтов.

Джек качает головой.

— Ох уж эти американцы со своими единицами измерения.

— Смысл в том, что он очень тяжёлый.

— Я понял.

— Я очень торопилась добраться до парка пораньше, чтобы захватить обеденное время, и собрала почти все вещи, как вдруг кто-то сказал мне, что я кое-что обронила. Я повернулась и, конечно же, увидела парня, который держал один из моих кабелей. Я была уверена, что уже сложила его, но не стала задумываться. Я поблагодарила его и протянула руку за кабелем, но вместо того, чтобы отдать его мне, он схватил меня за руку и повалил на землю, после чего убежал со всеми моими вещами.

— Это произошло здесь? В Кобе?

Я киваю, а затем кладу салфетку на барную стойку и делаю ещё один глоток пива. Мне нужно взять себя в руки, так как если я продолжу говорить прямо сейчас, я могу расплакаться, а я ненавижу плакать на глазах у других людей, хотя это происходит постоянно. В последний год я несколько раз попадала в нехорошие ситуации, но такого со мной ещё не случалось. Буквально пару мгновений назад я протягивала руку незнакомцу, и вот я уже лежу на земле. Но как бы я ни злилась на парня, который украл мои вещи, на себя я сержусь гораздо сильнее. Я совершила подряд несколько ошибок. Мне стоило лучше изучить ситуацию перед тем, как приезжать в Коб. Я знаю, что мне нельзя поворачиваться спиной к своим вещам даже на секунду. Я не должна была ставить себя в такое положение, в котором я оказывалась одинокой и беззащитной. Это было глупо и безрассудно, и мне ещё повезло, что тому парню были нужны только мои вещи.

— Придя в себя, я побежала за ним следом, — говорю я. — Но он успел убежать довольно далеко, а к моей ноге был всё ещё привязан тамбурин.

Я кладу тамбурин на ботинок и начинаю трясти ногой, чтобы создать комический эффект.

— Не очень-то помогает разогнаться. В общем, я потеряла его из виду, и теперь, — говорю я, ещё раз тряхнув ногой, — это практически всё, что у меня осталось.

Я жду, когда Джек рассмеётся, но он этого не делает. Он хмурит брови и говорит:

— И что здесь смешного?

— Ты когда-нибудь видел, как кто-нибудь бегает вот с этим? — я снова трясу ногой. — Я нет, но думаю, что это выглядит абсолютно нелепо.

Я засовываю тамбурин обратно в карман и морщусь, когда мой локоть пронзает боль.

Джек смотрит на меня.

— Ты что-то себе повредила?

— Всего пара синяков. Локоть, копчик и эго.

— Ты разговаривала с полицейскими? — он смотрит на мой локоть. — Ходила к врачу? Может быть, тебе стоит осмотреть локоть? Что если он сломан?

— О, он не так сильно болит. И да, я уже подала заявление в полицию, но... Не знаю... они не показались мне оптимистично настроенными. Последние три часа я ходила по району, пытаясь найти хоть какие-то следы своих вещей, но безуспешно.

Джек ритмично стучит пальцами по барной стойке.

— Ты уверена, что с твоей рукой всё в порядке? Если перелом небольшой, ты можешь его даже не почувствовать. Рука не опухла?

Я задираю рукав своего худи и несколько раз распрямляю руку.

— Видишь? Всё в порядке.

Джек выглядит так, словно хочет сказать что-то ещё, но только кивает и снова начинает выстукивать пальцами всё тот же ритм.

— И что ты собираешься теперь делать? — спрашивает он.

Я беру в руки салфетку и провожу пальцами по каждой из её сторон.

— Наверное, поеду в Корк, а оттуда полечу домой. Я не могу себе позволить остаться здесь в надежде на то, что мои вещи объявятся. Я не планировала возвращаться домой... вообще, но не думаю, что у меня есть хоть какой-то выбор. Уверена, что родители разрешат мне пожить с ними, и мне, на самом деле, очень повезло, что у меня есть этот вариант, но...

Я качаю головой, глядя на салфетку, которую, не переставая, кручу у себя в руках.

— Ты не хочешь жить со своими родителями? — спрашивает Джек.

— Просто они меня не понимают. Они всегда надеялись на то, что мы с сестрой станем врачами, как они. В общем-то, моя сестра как раз этим занимается. Она учится в медицинской школе. Поэтому когда я уехала из дома и стала уличным музыкантом...

Я издаю смешок, а Джек улыбается.

— Ага, им это не очень понравилось. Они сказали мне, что я совершаю ошибку, теряю несколько лет учебы, выбрасываю на помойку свой потенциал. Сказали, что я пожалею. Может быть, это ошибка. Но я не жалею. Если я поеду к ним, они будут пытаться нарушить все мои планы и впихнуть меня в свои. Я переживаю, что если позволю им помочь мне, я сдамся. А я просто не готова отказаться от музыки и путешествий. По крайней мере, не сейчас.

Джек задумчиво кивает.

— Мне это понятно. Не могу сказать, что мои родители были в восторге, когда я начал учиться на тату-мастера. Мама, в итоге, смирилась с этим, а вот папа... так и не смог.

— Ты поэтому "типа татуировщик"? — спрашиваю я.— Кстати, я до сих пор не понимаю, что это значит.

Он смеётся, а потом переводит взгляд на подстаканник, который не перестаёт раскручивать.

— Ты расстроишься, если я отвечу на твой вопрос очередным "типа"?

— Да.

Я пытаюсь напустить на себя серьёзный вид, но когда он одаривает меня улыбкой и говорит:— Я типа татуировщик, но не совсем, — я не могу не улыбнуться ему в ответ.

Джек вздыхает. По его лицу пробегает лёгкая грусть, но как только его глаза встречаются с моими, она пропадает.

— Какую музыку ты играешь?

Его вопрос заставляет меня улыбнуться ещё шире. Я ни о чём так не люблю разговаривать, как о музыке.

— О, любую. Известные хиты приносят больше всего денег. Иногда я чередую их с классикой. Людям очень нравятся разные "каверы". В декабре, конечно же, лучше всего заходят праздничные композиции. Но я даже не могу передать тебе, как рада, что всё это закончилось. Не пойми меня неправильно, я, как и все, люблю праздники, но все эти рождественские песни уже несколько недель, не переставая, крутятся у меня в голове.

Джек смеётся.

— Значит, народу нравятся известные хиты, "каверы" на классику и рождественские песни?

— В целом, да.

— А что тебе нравится играть больше всего?

Я наклоняюсь поближе, словно собираюсь рассказать ему секрет.

— Мне очень нравится диско.

Джек тоже наклоняется вперед.

— Диско?

Я киваю.

— Диско. Фанк. Что-то с элементами грува. Музыка, под которую хочется двигаться. Мне нравится, когда во время моей игры люди, которые проходят мимо, подстраиваются под мой ритм. Или когда зрители начинают танцевать и качать головой, даже не осознавая этого. Дай мне хорошую басовую партию, и я в раю.