Глава 10

Глава 9

Джек

Неделю спустя после того, как Рэйн начала работать в пабе, я сижу за столом с ноутбуком и пачкой стикеров, притворяясь, что записываю наши расходы, но на самом деле наблюдаю за тем, как Рэйн порхает вокруг с телефоном в руках, снимая паб для социальных сетей. Я должен сидеть в офисе. Я никогда не занимаюсь бумажной работой здесь. Но как только она спустилась вниз вместе с Себастьяном, я сел в углу, чтобы убедиться в том, что её никто не обижает.

Но, как оказалось, это не требовалось. Большинство из тех людей, кто находится сейчас здесь, я знал всю свою жизнь, при этом Рэйн каким-то образом удаётся вытягивать из них такие истории, которые я никогда не слышал. Когда она спрашивает их о том, может ли она их сфотографировать, они охотно соглашаются. И к тому моменту, когда они уходят из паба, создаётся ощущение, что она знакома с ними всю жизнь.

Поэтому у меня нет никакой причины сидеть здесь кроме того, что мне нравится на неё смотреть. И для меня это достаточно хорошая причина, даже несмотря на то, что проверка наших расходов заняла у меня в два раза больше времени, чем обычно.

Незадолго до обеда Рэйн заглядывает мне через плечо, а затем садится на стул напротив.

— Не знала, что в пабе столько бумажной работы, — говорит она. — Единственные бумаги, о которых я обычно переживаю, это разрешительные документы и визы.

Я кладу ручку на стол, радуясь тому, что у меня есть повод с ней поговорить.

— Думаю, бумажная работа это самое неприятное. Когда я делал татуировки, я имел дело только с бланками информированного согласия.

— Надеюсь, у тебя остались образцы этих бланков. Я готова сделать себе татуировку, как только ты будешь тоже готов.

— Я с радостью отведу тебя в тату-салон, если ты действительно так этого хочешь.

— Меня интересуют только оригинальные татуировки от Джека Данна.

Всю последнюю неделю мы постоянно шутим о том, что я сделаю Рэйн её первую татуировку. По крайней мере, я думаю, что это шутка. Я бы не хотел, чтобы она ожидала того, чему никогда не суждено случиться.

— Что там с фотографиями? — спрашиваю я. — Есть что-нибудь достойное?

Рэйн мне не отвечает. Вместо этого она засовывает руку в карман и достаёт оттуда помятый чек, который она разглаживает на столе, после чего смотрит на мою ручку.

— Могу я её одолжить?

Она хватает её прежде, чем я успеваю ответить, и начинает что-то писать на чеке. Её волосы рассыпаются вокруг лица, из-за чего мне не видно, что она там пишет.

— Рэйн?

Она продолжает писать, что-то напевая себе под нос. Когда я снова произношу её имя, она просит меня помолчать, но не перестаёт писать. Что бы это ни было.

Я не понимаю, что она делает, но решаю, что лучше помолчать и подождать. Она прерывается каждые пару секунд, затем начинает что-то напевать, после чего снова прижимает ручку к бумаге. Спустя минуту или две она выпрямляется и убирает волосы с лица. Прищурившись, она пробегает глазами по чеку. Её лоб хмурится, но лишь на мгновение. Она записывает что-то, после чего снова начинает просматривать чек. Её лицо разглаживается, когда она переворачивает исписанный листок.

— Фотографии получаются классные, — говорит она, словно последние две минуты ничего не происходило. — Фотографию, которую я запостила сегодня, набрала больше десяти лайков. Это немного, но это только начало. И надо отдать должное Себастьяну. Он невероятный.

Я не знаю, что сейчас отразилось на моём лице, но должно быть это недоумение, потому что Рэйн замолкает.

— Мы ведь об этом говорим? — она приподнимает брови. — Я... затыкала тебя?

— Совсем немного.

Она прижимает руку ко лбу.

— О, Боже. Прости. Я могу быть задницей, когда меня прерывают... Прости, прости.

— Что ты делала?

Она притягивает колено к груди, обхватывает его руками и, начав слегка раскачиваться из стороны в сторону, говорит:

— У меня появилась идея для припева, и обычно я стараюсь их запомнить, чтобы записать позже, но я никогда этого не делаю. Обычно со мной всегда есть блокнот для записи идей песен, но он был в моём рюкзаке, когда его украли.

Её взгляд опускается на стол.

— Там были все мои идеи.

На прошлой неделе я потратил на поиск вещей Рэйн больше времени, чем следовало. Я не должен так переживать из-за девушки, которую едва знаю, но почему-то переживаю. Может быть, потому что я в некотором смысле понимаю её чувства? Я изо всех сил пытался не думать о татуировках последние три года, но когда Рэйн упоминает о своей пропавшей гитаре и о том, как она скучает по музыке, я не могу не думать о них. О том, как я любил их набивать. И о том, как я скучаю по этому. И хотя у меня остались мои тату-машинки, у меня есть ощущение, будто у меня украли всё это. Я сам это у себя украл. Хотя Мартина постоянно говорила мне о том, что моё ОКР и я сам — не одно и то же.

Когда Рэйн берёт со стола чек и засовывает к себе в карман, оттуда выскальзывает ещё один чек и падает на пол. Она издаёт стон и исчезает под столом, чтобы подобрать его. Затем она снова выпрямляется, глядя на чек.

— О! Ты посмотри. Я потеряла не все свои идеи для песен.

Она широко улыбается и машет чеком, а затем снова на него смотрит и хмурится.

— М-м... не уверена, что это хорошая идея.

Те вещи, что эта женщина носит у себя в карманах, не перестают меня удивлять. Чеки с текстами песен, пакеты на застёжке, которые она использует как кошелек. И, конечно, тамбурин. А однажды она достала из кармана носок, и оттуда вывалилось лакомство для кота.

"А я-то думала, куда я его положила", — сказала она тогда.

Я не стал спрашивать её, что она имела в виду: носок или лакомство. Ни один из её ответов не удивил бы меня. В тот единственный раз, когда я был у себя в квартире после того, как туда заехала Рэйн, и помогал ей разобраться со стиральной машиной, я находил носки в самых разных местах. Между диваном и подушками. Под кухонным столом. На подоконнике.

Меня не напрягает беспорядок. И когда Рэйн находится в квартире, мне больше не кажется, что она принадлежит папе. Он ненавидел беспорядок больше всего. Могу себе представить, что бы он сказал, если бы обнаружил носок рядом с холодильником. Он, наверное, сейчас в гробу переворачивается.

Ну и пусть. Кто знает, может быть, когда Рэйн уедет, я и сам начну оставлять носки где попало.

И вообще, кто я такой, чтобы судить о том, что люди держат в карманах? В моих карманах бывали гораздо более странные вещи. Однажды в рамках экспозиционной терапии⁹, с помощью которой лечили моё ОКР, мне приходилось всё время носить при себе нож. Отправляюсь в Корк на машине? Нож лежит на пассажирском сидении. Решил вздремнуть? Нож лежит на прикроватном столике. Пошёл в магазин? Нож — в кармане. По сравнению с этим, носок и лакомство для кота — это ещё нормально.

Когда Рэйн снова засовывает чек в карман, я поднимаюсь на ноги.

— Куда ты?

— Оставайся здесь, — говорю я. — Сейчас вернусь.

Она озадаченно смотрит на меня, а я направляюсь в свой офис, где начинаю открывать ящики, пока не нахожу маленький пакетик на застёжке. Я переворачиваю его, и на стол выпадают несколько скрепок.

Вернувшись к Рэйн, я передаю ей пакетик.

Она берёт его, но смотрит на меня так, словно не знает, что с ним делать.

— Для чеков, — говорю я. — У тебя в карманах всегда полно вещей, и я переживаю, что ты можешь их случайно потерять.

— О!

Она опускает взгляд на пакетик у себя в руках и начинает открывать и закрывать застёжку.

Когда она снова поднимает на меня глаза, она улыбается.

— Со мной это постоянно случается. Я всегда напоминаю себе, что мне надо хранить все свои идеи для песен в одном месте, поэтому я завела себе тот блокнот, о котором я тебе рассказывала. Но мне не нравится, когда они записаны как попало, а идеи приходят ко мне так неожиданно, что у меня не получается записывать их аккуратно, особенно, когда мне приходится прописывать партию гитары. Поэтому свои самые первые наброски я пишу на чеках и салфетках, а затем заставляю себя переписать их в блокнот, но иногда я теряю их раньше, чем успеваю это сделать. Это по-настоящему больно. Так что спасибо.

Она расстёгивает пакетик, кладёт его перед собой на стол, после чего засовывает руки в карманы своего кардигана и достаёт оттуда пачку чеков.

— Хочешь, заключим пари? — говорит она.

— Смотря что за пари.

— Сколько процентов из этого — мусор, а сколько — по настоящему важные вещи? Тот, кто проиграет, съедает бублик с изюмом.

Я прищуриваюсь.

— А тебе тоже не нравятся бублики с изюмом?

Она пожимает плечами, улыбка приподнимает её губы, и, даже не успев хорошо всё обдумать, я соглашаюсь на это нелепое пари.

— Ты слишком в меня веришь, — говорит она, когда я предполагаю, что только двадцать процентов чеков это мусор.

Пару минут спустя она убирает половину чеков в пакетик, а мне предстоит свидание с бубликом.

Рэйн покидает паб и возвращается час спустя с коричневым бумажным пакетом из кофейни на нашей улице и кучей жестяных декоративных табличек, которые ей удалось раздобыть... я даже не знаю где. Эта женщина заводит друзей быстрее, чем тату-машинка протыкает кожу. Она начинает говорить со скоростью мили в минуту. Что-то о девушке, которую она встретила вчера в булочной и о коробке в железном контейнере.

— Неужели моё наказание должно случиться так скоро? — спрашиваю я, когда она бросает пакет на стол.

Она улыбается и открывает пакет. Я ожидаю увидеть там бублик с изюмом, но вместо этого обнаруживаю бублик с маком.

Я гляжу на неё, приподняв брови. Она пожимает плечами, а затем рассыпает на столе таблички.

— Я не смогла. А это для паба, — говорит она. — Тебе нравится?

На каждой из табличек изображены марки ирландского пива — "Бимиш", "Мёрфис", "Гинесс". Я касаюсь каждого из углов таблички, которая лежит ближе всего ко мне.

— Они классные, — говорю я, хотя нехорошие мысли уже проникли мне в голову.

Они говорят мне, что если я изменю паб, то случится что-то плохое.