Так говорили все, с кем им удалось пообщаться. В конце концов пришлось признать, что даже если бы нашлось подходящее помещение, средств Энгелберта не хватило бы для того, чтобы начать дело.
— Все очень дорого. Я начинаю думать, что совершил ошибку, отправившись сюда, — признал он.
— Даже не думай! — воскликнула Мина. — Город большой, а мы осмотрели только одно место.
— Но это лучшее место. — Он вздохнул. — Все так говорят.
— Ну и что? Найдутся другие, ничуть не хуже. Надо искать.
Энгелберт согласился, и они начали прочесывать окрестные переулки. Лавки здесь были победнее, то, чем они торговали, казалось сомнительного качества, как, впрочем, и люди, посещавшие торговые точки нижнего рынка. Помещения, как правило, выглядели ветхими, фасады нуждались в ремонте; везде лежали горы мусора; слонялись какие-то подозрительные дамы, и время от времени Мина замечала крыс.
Унылые улицы угнетали Энглберта, его надежды таяли с каждым очередным переулком, который они осматривали. Он все чаще тяжело вздыхал. Но здешние улочки предлагали то, чего так не хватало респектабельной процветающей площади: дешевые места, и много. Каждая третья или четвертая лавка оказывалась пустой, возле дверей висели объявления о продаже, а те, которые еще действовали, скорее цеплялись за существование, чем процветали.
— Хватит, — сказал обескураженный пекарь. — Я видел достаточно. Давай возвращаться.
Мине стало жаль своего опечаленного спутника, да и ее собственные перспективы выглядели довольно сумрачно. Она дружески хлопнула его по плечу, и они направились в сторону площади. Пробираясь по переулкам, нашли улицу, которую раньше не заметили. На полпути дорогу им преградила лошадь, запряженная в телегу. В телеге мужчина укладывал жалкие пожитки, воздвигая из них неустойчивую пирамиду. Время от времени в дверях лавки появлялась женщина и передавала мужчине очередной узел. Мужчина хмуро пристраивал его к остальным.
— Похоже, они съезжают, — предположила Мина.
— Я их понимаю, — вздохнул Энгелберт.
Они остановились возле телеги.
— Доброго дня, господин. Здоровья вам! — Энгелберт не мог пройти мимо, не поздоровавшись.
Мужчина оторвался от своего занятия и хмыкнул в ответ. В дверях возникла женщина со свернутым ковриком. Мина обратилась к ней.
— Добрый день, госпожа. Переезжаете?
— А-а, немцы… — Женщина окинула Мину пренебрежительным взглядом и ответила на местном языке. — Ты ослепла, девочка?
Неприязненный ответ заставил Мину отступить на шаг, но в то же время сделал более решительной.
— Просто мы ищем место, чтобы открыть пекарню.
— Можете это забирать, — сказала ей женщина, — только подождите, пока мы уедем. На удачу рассчитываете? Зря.
— Эй, Иванка, не хами, — сказал мужчина в телеге, вытирая лицо грязной тряпкой. — Они же не виноваты. — Женщина презрительно глянула на него, повернулась, и не говоря ни слова, ушла внутрь. Обращаясь к Вильгельмине, он сказал: — Хозяин там, внутри. Поговори с ним, добрая женщина, все узнаешь.
Даже не оглянувшись на Энгелберта, Мина нагнулась и шагнула внутрь помещения. Лавка была почти пуста, если не считать пары ковров и нескольких деревянных ящиков. Бледный человек с аккуратно подстриженной козлиной бородкой стоял у деревянного прилавка и что-то записывал гусиным пером в маленькой книжечке. Как и многие другие виденные ей мужчины, он был одет в длинный черный плащ и белую рубашку со странным накрахмаленным воротничком; голову украшала большая шляпа из зеленого шелка с белым пером.
— Да? — неприязненно спросил он, не поднимая глаз. — Что вы хотите?
Вильгельмина попыталась сформулировать фразу, и подумала, а поймет ли он ее по-немецки?
— Так что? — поторопил ее хозяин (видимо, это был именно он). — Говори, парень. Я очень занят.
— Господин, вы хозяин дома? — спросила Мина
— Разумеется, — он мельком взглянул на нее. — Кем еще мне быть?
— Да почем я знаю? — проворчала Мина. — Эта лавка сдается?
— Ну? А тебе зачем? Снять хочешь?
— Да, — выпалила Мина.
— Шестьдесят гульдинеров.
— Извините?
— Шестьдесят гульдинеров на шесть месяцев. — Он вернулся к своей записной книжке. — Уходи. С отцом вернешься.
— Пятьдесят, — сказала Мина, — за год.
— Я же сказал: уходи. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Убирайся из моей лавки и не возвращайся.
— Вильгельмина, — позвал Энгелберт от двери. — Пойдем. Что ты там делаешь?
С неохотой она присоединилась к баварцу на улице.
— Он хочет шестьдесят гульдинеров, — сказала она ему, — на шесть месяцев.
— Это уж слишком, — сказал Энгелберт. — Для такого места, — он сморщил нос, — это слишком.
— Вот и я так думаю. — Она нахмурилась. — Что такое гульдинер?
Этцель бросил на нее любопытный взгляд.
— А что, там, откуда ты родом, не знают про гульдинеры?
— У нас есть похожие, — сообщила она. — Просто называются по-другому. Так сколько это?
Он задрал полу плаща, покопался и вытащил небольшой кожаный мешочек. Залез пальцами внутрь. Выудил монету.
— Смотри, вот грош. Стоит шесть крейцеров.
— Поняла, — ответила Мина, повторяя про себя формулу: один грош равен шести крейцерам.
— Десять грошей составляют гульденгрошен, или, как мы говорим, гульдинер. — Он снова порылся в мешочке и вытащил большую серебряную монету. — Вот гульдинер — это приличные деньги.
Мина кивнула.
— Десять грошей — один гульдинер. Понятно. А еще какие есть?
— Есть новые монеты, называются — талер. Стоят двадцать четыре гроша. Но их мало.
— Значит, талеры еще лучше, — заметила Мина. Она выхватила серебряный гульдинер из руки Энглберта.
Женщина снова появилась с еще одним свернутым ковриком под мышкой.
— Ну и сколько? — спросила она, проходя мимо. В ответ на озадаченный взгляд Мины она мотнула головой в сторону двери лавки и объяснила: — Этот, там, внутри, сколько он потребовал?
— Шестьдесят гульдинеров, — ответил Этцель.
— У-у, скряга, — усмехнулась женщина, передавая ковер мужу в фургоне. — Мы заплатили ему тридцать за весь год.
— И долго… — Мина задумалась, выстраивая фразу. — Долго вы арендовали эту лавку?
— Четыре года, — ответила женщина, — и за все это время не было ни одного хорошего дня. Пусть дьявол заберет его вместе с его лавкой. Глаза бы мои никогда больше их не видели.
— Перестань, Иванка, — попросил мужчина. — Свое дело терять нелегко.
— И куда же вы сейчас пойдете? — спросил Этцель.
— В Пресбург, — ответил мужчина. — У моей жены там сестра живет. Попробуем купить новую лавку.
— А чем вы торговали? — поинтересовалась Мина.
— Свечами, — ответил мужчина. — Я свечи делаю.
— У нас лучшие свечи в городе, — с гордостью сообщила его жена. — Ну, раз им не нужны свечи, пусть в темноте ковыряются. — Она плюнула на порог.
— Злится, — пояснил мужчина.
Вильгельмина поблагодарила пару за помощь и вернулась в магазин.
— Пятьдесят гульдинеров на год. Больше вам все равно никто не даст, — заявила она.
Человек в зеленой шляпе отложил книгу и встал.
— Я же от тебя избавился? Разве нет?
— Нет, — Мина выпятила подбородок, — я не собираюсь уходить, пока не получу разумный ответ.
— Шестьдесят гульдинеров — разумная цена, — ответил домовладелец.
— Нет, не разумная. Бывшие съемщики платили тридцать в год.
— Времена меняются.
— Согласна, — ответила Мина. — Поэтому мы и предлагаем пятьдесят.
Человек в черном пальто с треском захлопнул свою маленькую книжку.
— Ладно. Пятьдесят. Заметано.
Энгелберт в дверях открыл было рот, собираясь возразить.
— Не так быстро, — сказала Вильгельмина. — Эту комнату нужно будет покрасить — и снаружи тоже.
Хозяин нахмурился. Его глаза сузились.
— Ты, девица, — презрительно прошипел он. — Ты как со мной разговариваешь?
— Пятьдесят гульдинеров, — напомнила Вильгельмина.
— Хорошо. Что еще?
— Да, да, — сказала она, — хорошо, что спросили. Нам понадобится печь.
— Какая еще печь? — Похоже, он не понял, о чем идет речь.
— У нас будет пекарня, — сказала она ему. — Нам нужна печь.
— Большая, — с надеждой вставил Энгелберт, — с четырьмя полками.
Хозяин взъерошил бороду и взялся за голову, словно подозревал, что говорит с сумасшедшими, только еще не до конца уверен.
— Нет, — замотал он головой. — Это уж чересчур.
— Хорошо, — ответила Мина. — Идем, Этцель, там возле площади я видела лавку получше. Ее как раз сдают, и хозяин обрадовался, когда узнал про пекарню. — Ухватив Энгелберта за руку, она направилась к двери.
— Подождите, — окликнул хозяин.
Мина повернулась, внутренне улыбаясь.
— Если делать печь, мне понадобится оплата за год. — Он постучал по раскрытой ладони.
— Да есть у нас деньги, — отмахнулась Вильгельмина, даже не подумав спросить, так ли это на самом деле. — Если, конечно, комнаты наверху пригодны для жилья. Нам же мебель нужна, кровати там, стулья… Ну, всякие простые вещи.
— Есть там все, — хозяин махнул рукой в сторону лестницы в задней части лавки.
Быстрый осмотр четырех комнат на втором этаже убедил Мину в правоте хозяина. В двух комнатах стояли кровати, еще в одной — стол с четырьмя стульями, а в последней — еще два стула и большой сундук.
— Годится, — сказала Мина, вернувшись на первый этаж. — Пара новых ковриков, и все в порядке.
— А за чей счет? — спросил хозяин.
Вильгельмина посмотрела на Энгелберта, и тот вытащил свой кожаный кошель. Повернувшись спиной к остальным, он начал отсчитывать монеты, шевеля губами, а потом протянул деньги хозяину.
— Не так быстро, — Мина перехватила его руку. — Половину мы заплатим вам сейчас, а половину, когда подпишем бумаги.
— Бумаги? — недоумевал хозяин. — Какие еще бумаги?
— Юридические документы, — решительно произнесла Мина. — Аренда, или как вы это называете. Я хочу, чтобы в бумагах было написано, что мы платим за год, и в эту плату входит печь и новая краска — как договаривались. Но в письменном виде.
— Хватит моего слова, — хозяин фыркнул. — Спросите любого, вам скажут, что Якуб Арностови — честный человек. Я никогда не подписывал никаких юридических документов!