Глава шестая

Зейн

— Может быть, ты сможешь начать завтра, — говорит Эмма в пятый раз с тех пор, как мы вышли из офиса полчаса назад. Потребовалось некоторое убеждение – много убеждений – но в конце концов она согласилась позволить мне отвезти ее домой. На самом деле я не оставил ей особого выбора, когда украл ключи от машины из сумочки и отказался их вернуть. На данный момент я на дежурстве. Защищаю ее. Лучшее задание на свете. — Нет никакой причины торопиться с этим.

— Есть все причины, — не соглашаюсь я. — Тебе нужен телохранитель.

Если ад реален, я отправлюсь туда за то, что солгал ей. Я сделал это. Но Гидеон предложил мне отрезать ей путь к бегству и заставить ее разобраться со мной. Что может быть лучше, чем назначить себя ее телохранителем? На самом деле, это не я себя назначал. Технически это не было ложью.

Гидеон нанял меня, чтобы защитить ее. Ей не обязательно знать, что он использовал мои деньги – к счастью, могу добавить.

И она в опасности. Она рискует разбить мое гребаное сердце. Она рискует испортить себе жизнь. Ей грозят проблемы, если она не перестанет быть такой чертовски милой. Но она не спросила, какая опасность ей грозит, так что формально я тоже не лгал по этому поводу.

Лед достаточно тонкий, чтобы его можно было считать инеем. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Она бегает уже достаточно долго. Пришло время ей осознать: чего бы она, черт возьми, ни боялась, не произойдет.

— Ты можешь начать завтра.

Я подъезжаю к обочине возле ее дома и глушу двигатель, прежде чем говорю:

— Ладно, нам нужно кое-что прояснить, ягненок.

— Хорошая идея, — говорит она, и в ее голосе звучит облегчение. — Наверное, нам следует придумать причину, по которой мне нужен телохранитель, которая не подвергает меня опасности. Я не думаю, что у кого-то из них есть оружие, но я также не совсем уверена, что они не знают, куда можно пойти и купить его.

Я поднимаю бровь. Я не имел в виду, что это была одна из тех вещей, которые нам нужно было исправить, но приятно знать, что ее бабушка и тетя – задиры, которые могут или не могут пристрелить меня, если я облажаюсь.

— Сколько им лет, ты говоришь?

— По восемьдесят. — Ее плечи опускаются. — Хм, я должна предупредить тебя, прежде чем ты войдешь, что они обе дикие, и я не могу контролировать все, что выходит из их уст. Поверь мне, я пыталась. Но когда ты такой старый, я думаю можешь говорить все, что хочешь. По крайней мере, так мне всегда говорит бабушка. — Она пожимает плечами, выглядя слегка больной. — Так что заранее прошу прощения, если они скажут что-нибудь неуместное. И игнорируй любые вопросы о твоём… хм… — Ее взгляд падает на мои колени, жар разливается по ее щекам. — Ну, просто игнорируй любые вопросы, ладно?

Иисус Христос. Чем больше она говорит, тем больше мне не терпится встретиться с этими двумя.

— Я приму это к сведению, — говорю я, чтобы успокоить ее, хотя и не собираюсь доводить дело до конца. Я отвечу на любые их вопросы. Если только она серьезно не хочет, чтобы они спрашивали о моем члене. Я не собираюсь вытаскивать его, чтобы две старушки осмотрели или еще что-нибудь.

Чертов ад. Конечно, она не предполагает, что это возможно… верно?

Либо ее жизнь гораздо интереснее моей, либо ей здесь нужно гораздо больше помощи, чем я предполагал.

— Мои правила просты, ягненок, — бормочу я. — Верь всему, что я говорю. Не пытайся бросить меня. Не подвергай себя опасности. Теперь мы делаем все по-моему.

— Мне уже не нравятся твои правила, — бормочет она достаточно громко, чтобы я мог услышать.

— Тогда ты действительно возненавидишь последнее.

— Есть что-то еще? — спрашивает она в ужасе, а мне никогда не хотелось кого-то съесть больше, чем ее сейчас.

— Мхмм. Тебе нужно сказать своей бабушке, что мы встречаемся. Это заставит ее ненавидеть меня гораздо меньше, когда я сегодня буду спать на твоем диване. — Это также даст мне повод прикоснуться к Эмме, когда я, черт возьми, захочу. Возбуждает ли это меня? Да. Мне жаль? Точно нет.

— С-спать на моем диване? — пищит Эмма. — Ты ничего не говорил о том, чтобы спать на моем диване, Зейн! Я на это не соглашалась!

— Я не могу охранять твое тело находясь на другом конце города, маленький ягненок, — я обхватываю ее щеку, осторожно закрывая ее рот большим пальцем. Я бы предпочел охранять ее, пока она обвивает меня в своей постели. Но у меня такое ощущение, что я не проживу следующие пять минут, если предложу это, поэтому не предлагаю этого. Пока.

Но разве я буду виноват, если случайно заблужусь в поисках туалета посреди ночи? Нет, это не так.

— Давай. Пойдем познакомимся с бабушкой и Бетси. — Я выскальзываю из грузовика, прежде чем она решит все отменить. Я думаю, она знает, что я полон дерьма. Она зашла так далеко, потому что ее решимость ослабевает, но если я зайду слишком далеко, то могу просто вытолкнуть ее пышную задницу прямо за дверь.

— Зейн! — она шипит на меня.

Я хлопаю дверью, делая вид, что не слышу ее.

— Я убью тебя во сне! — кричит она, заставляя меня смеяться, пока я обхожу машину, чтобы помочь ей выбраться.

— Смотри под ноги, малышка, — шепчу я. — А вообще… — Я обнимаю ее за талию, беря ее на руки. Она хватает меня за плечи, как будто думает, что я ее уроню. Но я выносил раненых морских пехотинцев из худших дерьмовых дыр на этой планете без колебаний. Нет ни малейшего шанса, что я уроню самое важное, что когда-либо держал в своих руках.

— Поставь меня, — говорит она, задыхаясь, ее голубые глаза пристально смотрят на мое лицо.

— Мм. Твои объятия невероятно влияют на мой член, но, черт возьми, если мне не нравится каждая гребаная секунда этого.

— Ты не можешь так со мной разговаривать.

— Да? Кто это сказал?

— Я.

— В таком случае… — Я закрываю дверь машины и прижимаю ее к ней. — Возможно, я забыл упомянуть еще одно правило.

— Еще одно? Какое правило?

— То, где я говорю любые грязные вещи, которые захочу, когда мы остаемся одни, — рычу я, проводя губами по ее горлу. — Мой рот – мой выбор, малышка. И я решил использовать его, чтобы сказать тебе насколько чертовски сильно ты сводишь меня с ума.

— Зейн, — стонет она, податливо у меня на руках. — Мы снаружи.

— Поверь мне, я в курсе. — Я тыкаюсь носом в ее шею, рыча. — Бля, ты так вкусно пахнешь. Ты купаешься в сахаре?

— Что? Нет. Кто так делает?

— Мне нравится твой вкус. — Я зажимаю ее шею зубами, стараясь не оставить засос на глазах у всей округи. И тогда я неохотно отступаю. — Давай проведем тебя внутрь, прежде чем ты заставишь меня сделать то, о чем ты пожалеешь.

— Я не несу ответственности за твои действия, Зейн Кармайкл.

— Только не когда ты извиваешься на моем члене, как будто тебе не терпится почувствовать меня внутри, ягненок.

Она громко стонет, уткнувшись лицом в мое горло, пока я несу ее к дому, но она не требует, чтобы я снова поставил ее на землю. Мне нравится эта ее податливая сторона. Она чертовски милая в моих руках.

Вплоть до тех пор, пока мы не доходим до конца тротуара, и она не вспоминает, где мы находимся. Как только она это делает, ей удается выскользнуть из моих рук и чуть не приземлиться на задницу, прежде чем она спохватилась.

— Дерьмо. Мне следовало подумать об этом лучше, — фыркает она, убирая прядь волос с лица, глядя на меня. — Перестань проецировать на меня свое сексуальное магию. Мне нужно сосредоточиться.

— На чем?

Она открывает рот, как будто собирается ответить, а затем захлопывает его, покачивая головой.

— Неважно, я просто покажу тебе. — Секундой позже она взбегает по ступенькам и распахивает дверь. — Бабушка, Бетси, дома все прилично?

— Мы не вели себя прилично с шестидесятых, девочка! — отвечает старушка.

Вторая поддакивает.

— Это то, на чем мне нужно сосредоточиться, — бормочет она.

Я борюсь с улыбкой, идя за ней в дом… молюсь Богу, чтобы ее бабушка с сестрой действительно были одеты, я не собираюсь видеть то, от чего мне никогда не оправиться.

К моему облегчению, они полностью одеты. Правда, одна из старушек одета в ярко-розовое свободное платье, а другая одета почти точно так же, как Ричард Симмонс в большинстве своих видео. Я не уверен, какой это близнец, но мне они кажутся одинаковыми. Дом… интересный. Полагаю, это подходящее слово. Мебель представляет собой эклектическую смесь антиквариата всех форм и размеров. Яркие картины сочетаются с более приглушенными предметами и семейными фотографиями на стенах. Единственное, что сочетается друг с другом – красочные коврики.

— Я была права, — выдыхает близняшка в тренировочном костюме восьмидесятых, широко раскрыв глаза и оглядывая меня. — Ты мог бы быть на одной из этих обложек книг, не так ли?

— Бетси, — стонет Эмма. — Пожалуйста, веди себя хорошо.

— Я не сказала ничего такого, чего он не мог бы увидеть своими глазами, девочка, — говорит Бетси, отмахиваясь от Эммы. — Я уверена, что этот мужчина видел себя в зеркале.

Эмма стонет, глядя на меня большими глазами.

— Зейн, это сестра моей бабушки Бетти Купер, сокращенно Бетси.

— Приятно познакомиться, мэм. Я много о вас слышал.

— Не верь ни единому слову, — говорит Бетси. — И не начинай с этой чуши про «мэм». Зови меня Бетси или тетя Бетси. Я слишком стара, чтобы мне напоминали о том, сколько мне лет.

— Хорошо, мэ… я имею в виду Бетси, — говорю я, ухмыляясь. Она злющая. Я предполагаю, что Эмма взяла это именно оттуда. У моей девочки огонь в душе и дьявол в глазах. Я перевожу взгляд с Бетси на бабушку Эммы: — Вы, должно быть, мисс Купер.

— Мисс Купер, да? Никто не называл меня так уже шестьдесят лет.

— Шестьдесят лет, да? Тогда мои глаза, должно быть, обманывают меня, потому что вы не можете быть ни на день старше этой цифры.

Ее голубые глаза загораются, и она хихикает, как будто я только что сделал ей приятно.

— О, он мне нравится, — говорит она Эмме. — Тебе определенно следует продолжать делать то, что вы делала на улице, если это означает, что он продолжит говорить такие приятные вещи двум старушкам, дорогая.