— Мое расставание с тобой не имеет никакого отношения к тому, насколько сильно я тебя хочу. Ты прекрасно знаешь это.

— Ты сказал, что любишь меня и потом бросил. Даже для безумца это покажется ненормальным.

Видимо, наконец-то, наступила та часть, когда мы ругаемся из-за нашего расставания. Я предсказывала, что это скоро случится, и я готова атаковать с оружием в руках.

— Просто признай, что порвал со мной, чтобы защитить себя, Итан. Конец истории.

— Это полный бред, и ты это знаешь. Если бы мы остались вместе, я бы сделал тебе больно…

— Вот так новости! Ты все равно сделал мне боль.

— Я бы сделал еще больнее.

— Значит ты расстался со мной в надежде, что у нас будет шанс остаться друзьями, и все же это первый раз, когда мы разговариваем за более чем два месяца.

Он издает горький смешок.

— Мы не сможем остаться друзьями.

— Ну вот опять, ты строишь предположения о том, с чем я могу справиться, а с чем – нет.

— О, да неужели? Думаешь, сможешь справиться, если мы снова сблизимся? Хорошо. Давай-ка проиграем кое-что.

Выражение его лица становится хищным, и он делает шаг ближе. Я делаю шаг назад.

—  Ты серьезно думаешь, что мы можем притворяться, что не хотим большего? — Он приближается. Я отступаю. — Просто представь это. «Привет, Кэсси. Пообедаем вместе?» — Он старается изо всех сил сохранить небрежное выражение лица. — «Может позанимаемся вместе? Давай повторим реплики».

Мое спина прижимается к стене. Он так близко, что мы почти соприкасаемся.

— «О тебе плохо? Давай обниму». Ведь именно так поступают друзья, да?

Жар его тела обжигает. По моей коже проходит электричество.

Он упирается одной рукой о стену сбоку от меня и наклоняется. Его голос тихий и мрачный.

— Как только мы прикоснемся друг к другу, то нам уже не захочется отпускать друг друга. Будет лишь шквал просьб в стиле «поцелуй меня», «прикоснись ко мне», «засунь свои руки мне в трусики». «Сними одежду, чтобы я смог оказаться внутри тебя».

— Прекрати. — Я не могу дышать.

— В этом-то и проблема. Мы не остановимся. Мы будем продолжать и не заметим, как снова с головой уйдем в отношения, в которых мои дурацкие страхи в очередной раз задушат нас. Неужели это будет менее мучительно, чем то, что мы переживаем сейчас? Не знаю, как насчет тебя, но я бы предпочел вообще не прикасаться к тебе, чем постоянно хотеть большего.

Я делаю глубокий вдох и смотрю ему в прямо в глаза.

— Тогда почему ты так суетишься из-за Коннора?

Выражение его лица смягчается, и он делает шаг назад.

— Потому что единственное, что убивает меня больше, чем прикосновения к тебе, это смотреть как это делает кто-то другой.

— Ты отказался от права решать это. На этот раз решение за мной, и раз я не могу быть с тобой, то тогда буду с Коннором.

Я не понимаю, как смогла сформулировать сказанное, пока слова не вылетают из моего рта, но потом уже слишком поздно.

У него такой вид словно я ударила его.

— Ну, конечно. Прекрасно. Я пойду скажу Эрике.

Он берет рюкзак и направляется к двери. Дойдя до нее, он поворачивается ко мне.

— Просто из любопытства, если я буду играть в любовной сцене с Зои в моей новой группе, тебя это заденет?

Теперь моя очередь чувствовать себя так, словно меня ударили, но я не позволяю ему увидеть это.

— Итан, я только что провела последние восемь недель, учась не обращать внимания на тебя каждый раз, когда ты попадаешься мне на глаза. У меня это уже довольно хорошо получается.

Он кивает и одаривает меня горькой улыбкой.

— Рад за тебя. 

Спортивный зал кампуса.

Я учусь в этой школе уже больше восьми месяцев и это впервые, когда я переступаю порог этого помещения. Он большой. Как и все в этой школе.

Первый этаж оснащен кардио и силовыми тренажерами, а на втором располагается зона для тренировок со свободным весом и различные специализированные залы для занятий йогой, пилатесом и боксом. Имеется даже площадка для игры в ракетбол.

Похоже, Ева Бонетти, чье имя красуется на двери, была щедрой покровительницей искусств.

Руби посоветовала мне попробовать себя в боксе. «Сними немного стресс», сказала она. «Перестань быть унылой стервой». «Представь, что груша – это глупое симпатичное личико Холта».

Я прихожу к выводу, что мне это не повредит. И вот я здесь, на моих руках новенькие боксерские перчатки, моя решимость непоколебима. Я полна решимости выплеснуть часть эмоционального давления, которое нарастало внутри меня последние несколько месяцев.

Сейчас вечер пятницы, поэтому зал почти пустой. Разумеется, у большинства студентов колледжа есть более интересные планы на выходные, чем заниматься выплескиванием гнева. Но я не одна из них.

Когда я приближаюсь к боксерскому залу, я слышу доносящиеся изнутри приглушенные звуки.

Проклятье! Мне и в голову не приходило, что кто-то еще тут будет здесь.

Я подхожу к двери и заглядываю внутрь через стеклянную панель.

У меня перехватывает дыхание.

Это он.

Широкоплечий в майке-алкоголичке, его руки напрягаются при каждом ударе о грушу. Джебы и апперкоты переходят в колотящиеся удары наотмашь.

Каждый раз, ударяя по груше, он издает стон, выражение его лица напряженно и переполнено гневом. Снова и снова перчатки ударяют и издают хлопающий звук. Я практически ощущаю на себе его силу сквозь дверь.

Холодная дрожь пробегает вдоль моей спины.

У него такой отчаявшийся вид. Словно он борется за свою жизнь. Наносит удар за ударом, но, по всей видимости, не получает никакого удовлетворения. Казалось бы, я должна радоваться, что он испытывает столь сильные страдания, но это не так. Мое горло сжимается под натиском эмоций, которые я не хочу чувствовать.

Он продолжает колотить грушу. Его руки располагаются по разные стороны, тело поворачивается под таким углом, что силы только приливают. Затем он начинает пинать ее ногами и вслед за этим – коленями. Он прилагает столько усилий, что я чувствую вибрацию через пол. Он бьет быстрее и быстрее. Звуки, исходящие от него, становятся более раздраженными, пока он наконец не останавливается и не хватается за грушу в попытке отдышаться. В его лице отражается абсолютное поражение.

— На хрен все! — говорит он со стоном, прижимаясь к эмблеме «Эверласт». — Черт, черт, черт, черт, черт.

Я так отчаянно хочу узнать, что же творится у него в голове. Мне очень хочется сказать ему, что он все уж слишком усложняет. Что между нами все может быть легко и правильно, если бы он просто сдался.

Но я знаю, что он не поверит мне.

В любом случае, уже слишком поздно. Урон причинен.

Сейчас мы уже ничего не исправим.

Когда он снимает свои перчатки и бросает их в стену, я перекидываю рюкзак через плечо и ухожу. Каждая часть меня протестует. Умоляет вернуться.

Я не делаю этого.

Каждый шаг, отдаляющий меня от него подобен ходьбе по зыбучим пескам.

К тому времени, как я дохожу до лестницы, до мне снова доносятся звуки его стонов.

— Знаешь, он скучает по тебе.

Я и не думала, что кто-то знает о моем тайном уголке для чтения в дальнем конце театрального корпуса, но стоило бы догадаться, что Элисса наполовину ищейка.

Я закрываю книгу, не зная, что сказать. Она помогает мне, усаживаясь рядом со мной и заполняя тишину.

— Знаю, ты думаешь, что он придурок или еще что-то в этом роде, но… прежде я никогда не видела, чтобы мой брат так сильно страдал из-за кого-то. Он словно призрак той версии себя, когда он был с тобой.

Из меня вырывается горький смешок.

— Тогда, может ему не следовало бросать меня.

Она ковыряет трав сбоку от себя.

— Он думает, что защищает тебя.

— Ну, он неправ.

— А вдруг прав? — Она приподнимает руку, чтобы защитить глаза от яркого солнца. — Что, если бы он остался и его страхи, заставили бы уйти тебя? Это было бы менее болезненно?

Я пожимаю плечами.

— Думаю, мы никогда это не узнаем, да?

Она немного молчит, потом говорит:

— Он неплохой человек, Кэсси. Он просто… травмирован. Напуган.

Я моргаю и тоже начинаю ковырять траву, пытаясь унять жар, поднимающийся по моей шее.

— Я знаю. И сейчас, благодаря ему, я узнала, что это такое.

Она ничего не отвечает на это. Я и не жду, что она мне ответит. Своей фразой я положила конец этому разговору, и мы обе знаем это.

Она встает.

— Ты хотя бы скучаешь по нему?

''Больше, чем я скучала по чему-то или кому-то в своей короткой непримечательной жизни.''

— Я очень сильно пытаюсь не скучать.

— И как получается?

— Едва ли.

— Прости.

— Элисса, тебе не за что извиняться. Твой брат, другое дело…

Она кивает.

— Думаешь, ты когда-нибудь сможешь его простить?

Я вздыхаю.

— Я не знаю. Честно.

Это правда. Мне бы хотелось думать, что я смогу преодолеть все это, но я не знаю, достаточно ли сильна́.

— Я надеюсь, что сможешь, — говорит она. — Вы двое созданы друг для друга. Я чувствую это сердцем.

Что меня раздражает больше всего, так это то, что я знаю, что она права.

Я просто не понимаю, как такое возможно.

Сегодня день выступлений.

Мы репетировали наши сценки четыре недели. За все это время Холт и я едва ли обменялись парой слов.

Избегание друг друга – превратилось в форму искусства для нас обоих.

Моя группа исполняет сцены из пьесы «Трамвай “Желание”». Коннор играет Стэнли. Я – Бланш.

Сейчас я понимаю, почему Эрика изначально хотела, чтобы Холт сыграл Стэнли. Он идеален для этой роли – угрюмый, напряженный, полный смятения и страсти, неуверенный в себе и потому полон агрессии. Коннор очень хорошо справляется, но и Итан был бы великолепен.

Играть Бланш – для меня вызов. Она – южная красавица в годах, расстроенная самоубийством своего мужа. Ее преследуют образы того, как она застала его в постели с другим мужчиной. Ее смущает жестокий тупица-муж сестры, и она борется с первобытным влечением к нему.

Пока мы готовимся к выходу, я украдкой заглядываю в аудиторию. Все наши одногруппники уже там, как и второкурсники. Я вижу Холта, он плотно сжимает челюсть и беспокойно сидит на месте, пытаясь проявить заинтересованность к тому, о чем говорит Лукас.