Йен поднимает меня, и, прижимая к себе, целует, совершенно не волнуясь, что пробует себя на вкус. Его ловкий язык терзает мой.

— Я хочу быть внутри тебя. Сегодня вечером, Тайни, я тебя отымею.

— Да, Йен, конечно, — постанываю я между поцелуями.

Его пальцы вновь проскальзывают в меня, подводя к тому, что охватывает мое тело, пока я ему отсасывала. Ему нужна лишь минута, чтобы довести меня до оргазма.

— Господи, зайчонок.

Его глаза темнеют, а дыхание ускоряется, и на мгновение мне кажется, что он оттрахает меня прямо здесь в душе. Но в тот короткий момент, когда я была перед ним на коленях, самоконтроль Йена управляет им более жестко, чем у гвардейцев Букингемского дворца, которые никогда не улыбаются. Вместо этого, он опускает меня на пол, нежно целуя, а затем выталкивает из душа. Пока я оборачиваюсь в полотенце, он включает холодную воду и смотрит на меня с желанием. Клянусь, что от его жаркого взгляда поднимается пар.

Я должна отвернуться, прежде чем сгорю. Он дарит мне кривую улыбку и заканчивает с душем.

— Можешь оставить свой велосипед у швейцара, они присмотрят за ним, — произносит он, одеваясь. Я стараюсь не заострять внимание на том, что его костюмы хранятся в том же шкафу, что мои джинсы и велоодежда. Я слишком туплю, дабы спросить его, что это все значит — по большей части, потому что не знаю, какой хочу услышать ответ.

— А они не подумают, что это странно?

— Им платят достаточно, чтобы они могли говорить, лишь как ты красива, и что езда на велосипеде — это хорошее увлечение, — говоря это, Йен быстро приближается ко мне. Прошлой ночью я поняла смысл рассказанной им истории. Он обожает принимать поспешные решения, полностью доверяя им, но я не какое-то там предприятие.

— Ты все еще владеешь той пластмассовой компанией? — спрашиваю его.

— Значит, ты все слышала? — его глаза отрываются от зеркала и смотрят на меня, после чего взгляд вновь возвращается к отражению. Его воротник приподнят, и он достаточно ловко и умело завязывает широкий край галстука вокруг тонкого. Я не сразу понимаю, как справиться с этим нашейным аксессуаром, поэтому эти его движения увлекают меня. За какие-то тридцать секунд его галстук завязан, а воротник опущен. — Да, я все еще владелец. Это очень прибыльное предприятие. Может, ты о нем даже слышала, — и он говорит название компании, которая, как я думала, занимается производством шампуня.

— Погоди, они разве делают пластмассу?

— Делали, когда я ее покупал. Теперь это многопрофильное предприятие. Поможешь? — в его руках я замечаю две жемчужные запонки, больше напоминающие женские. На крепкой мужской ладони они выглядят довольно необычно, хотя и идеально сочетаются с галстуком розоватого оттенка.

— Сам выбирал? — спрашиваю, тыкая указательным пальцем в галстук.

Он смотрит вниз.

— Нет, личный стилист-консультант.

— У нее отличный вкус, — недовольно отмечаю я — хотя учитывая, какие непонятные чувства я испытываю к Йену, подобная реакция на его слова меня слегка смущает. Мысль о другой женщине, одевающей его, в некотором роде волнует меня, ведь она знает о нем то, что мне неведомо, а может у нее с ним более долгие и личные отношения.

— Это он, — говорит он и касается моего носа, — но мне нравится твоя ревность. Она дарит мне надежду.

Когда он садится на край кровати, чтобы обуться, я надеваю новые трусики, шорты из спандекса, спортивный топ и футболку.

— Как бы мне не хотелось остаться здесь и провести с тобой весь день, нужно кое с кем встретиться.

— Чтобы разорить людей? — шучу я.

Он на мгновение прекращает завязывать шнурки.

— Чтобы разорить людей.

Он быстро целует меня в лоб, а быстро — потому что ему нужно уходить. Надо будет здесь наклеить стикер со словами «Место посадки Йена». И вдруг он исчезает в водовороте сделанной на заказ тончайшей шерсти и обуви ручной работы.

Когда я ухожу, мама все еще спит. Занимаюсь тремя доставками, о которых попросил Малкольм, но мои мысли все еще возвращаются к душевой кабине. Весь день я влажная, и не только потому, что потею.

Где-то в полдень звонит мама, отвлекая меня от мыслей о Йене.

— Привет, секси-мама! Что готовим? — с легкостью задаю вопрос.

— Родная, какое прекрасное место! Клянусь, я могу видеть абсолютно все, что творится в парке, — восклицает она. — Этот Йен такой милый мальчик.

Ладно, пусть мама называет его мальчиком. Вот дерьмо! Мне ведь даже неизвестно, сколько ему лет, какое у него второе имя, хотя я живу в квартире, за которую он платит, а моя одежда находится в том же шкафу, что и его. Мне интересно, что же тогда происходит в том чертовом лофте в районе Мит Пэкинг — том самом, где камеры, словно живые существа.

— Да, только не слишком привыкай, — предупреждаю я.

— Ты знала, что здесь есть консьерж? Ощущение, будто мы остановились в роскошном отеле! — продолжает она восхищаться, будто и не было никакого предупреждения. С каждым комплиментом моя уверенность забрать ее оттуда и вернуться в нашу квартирку на пятом этаже повышается. Это моя гордость пытается заставить меня от всего отказаться.

— Это неплохое место, — скупо отвечаю я.

— Поверить не могу, что он не может продать его. Интересно, может, в здании было совершено преступление? — начинает мама обдумывать все причины, почему этот дом потерял свою привлекательность. — Здесь, конечно, холодно, кроме моей комнаты, а кровать в твоей спальне слишком огромная, и она занимает много места. Ему определенно нужно пригласить дизайнера.

— Так и передам ему в следующий раз, когда увижу.

Мама вешает трубку, и я мгновение смотрю в телефон. Я ни за что не смогу сейчас съехать.

Часть меня радуется этому, но ведь есть еще моя дурацкая и глупая часть. Та самая, которая не сможет понять, когда он потеряет свой интерес ко мне. Та, что будет неделями рыдать в подушку, когда он просто исчезнет.