— Мне так сильно нужно оказаться в твоей киске, — произносит он, прижимаясь к моей груди.

— Да.

С рычанием Йен атакует мой второй сосок. Пена размазалась и почти вся впиталась в мою кожу, но, видимо, он не против этого вкуса.

Мои руки нащупывают его пояс, я успеваю расстегнуть брюки. Проникая в его трусы, я испускаю восторженный стон от его твердого члена в моих руках. Боже, прошло всего лишь несколько часов после того, как я последний раз прикасалась к нему? Кажется, месяцы. Когда Йен отпускает мою грудь, я хватаюсь обеими руками за его член. Влага на головке показывает его желание. Я хочу больше. Я хочу его всего.

Его губы снова на моей шее, он сильно сосет. Эти действия пускают дрожь по моему телу. Йен поднимает меня и входит в спальню. Быстрым движением скидывает брюки. Я не могу перестать трогать его.

— Мне нужно попробовать тебя, — он хрипит, толкает меня, срывая мои трусики. Без всяких предисловий его рот оказывается на мне, его язык во мне. В моей голове звучат колокольчики, а за ними гитара. Подождите, гитара? Мне удается повернуть голову в сторону тумбочки, где звенит мой телефон.

— Не отвечай, — приказывает Йен.

Теперь он на коленях, наваливается на меня. Его рот скользкий от моей влажности, и он сменил свой язык на два пальца. Я отворачиваюсь от телефона. Малкольм может подождать. Опуская руки между нами, я нахожу член Йена. Слюна наполняет мой рот. Мне нужна его длина внутри, в горле. Я хочу, чтобы его яйца были в моих руках. Отталкивая его, я осторожно спускаюсь вниз, неохотно он позволяет мне. Могу сказать, что он разрывается между желанием быть в моем рту и желанием пощупать меня, но теперь моя очередь.

Телефон звонит снова. И снова. А потом стук в мою дверь.

— Тайни, — я слышу голос мамы. — Малкольм звонит и говорит, что это срочно.

Я отрываю руки от тела Йена, и он стонет.

— Иисус. Я ненавижу твоего брата.

— Я тоже, — вздыхаю. Если бы не мама, я бы проигнорировала этот звонок и закончила снимать одежду с Йена. Подняв телефон, нажимаю на кнопку вызова. Малкольм сразу же начинает кричать.

— Почему ты не берешь трубку? У меня четыре разгневанных клиента, которые нуждаются в поставках. Ты собираешься поднять задницу и сделать свою работу, или мне поручить ее кому-то другому?

— Пусть кто-то другой, — Йен рявкает, так как Малкольм говорит настолько громко, что люди из соседних квартир могут услышать его.

— Это чертов Керр? Ты трахаешься с ним?

Малкольм злится.

— Не твое дело, Малкольм, — я огрызаюсь, встаю и иду к шкафу. Йен ругается и сам встает. Его член качается в воздухе, пока он возится со своими боксерами и брюками.

— Прости, — говорю я Йену, и он напряженно улыбается. Его брюки помяты, он берет себя в руки и направляется в ванну.

— Я буду через тридцать минут, — говорю я, пока Малкольм не начинает ругаться еще больше.

— Мне не нравится, что ты делаешь поставки для Хеддера, — Йен выглядывает, когда снова бреется. Я намерено не смотрю на него, потому что он злой и выглядит так чертовски сексуально при бритье. Меня сильно возмущает, что нужно уходить.

Йен проходит, выбирает галстук и завязывает его. Надевает те же самые перламутровые запонки, которые носил на днях, что странно, у него столько денег, что он может купить десятки таких.

— Мне нужны деньги.

— Ты работаешь на меня.

Я игнорирую его и одеваюсь. Выхожу из спальни, везде тихо.

— Я могу предложить тебе другую работу. Постоянную. Тебе не нужно будет ездить на велосипеде по безумному нью-йоркскому движению, где любой таксист может сбить тебя.

— Еще одна выдумка? — я смеюсь, потому что нет в финансовой сфере никакой работы для такой, как я. — Скажи мне, что за компания? Что бы я делала?

Он пожимает плечами, я знаю, что это фальшивая работа.

— Я не уверен. Позволь мне разобраться.

— Я не знаю, — не хочу отказываться от доходов, которые дает Малкольм. — Я подумаю об этом.

Хватаю пакет и смотрю, чтобы там были наушники.

— Ты это сделаешь, — он целует меня, а затем хлопает по заднице.

Мне остается десять минут от обещанных тридцати, когда я добираюсь до Квинса и взбешенного Малкольма. Он бросает пакеты, когда я переступаю порог.

— Ты такая тупая, Тайни.

Он идет в гостиную, расстегивает сумку и запихивает туда пять конвертов. Малкольм читает мне адреса, и я благодарна, что они сгруппированы. На мой взгляд, он похож на мамаш из Парк-Слоуп, которые терпеть не могут своих детей.

— Я тупая, потому что проспала? — спрашиваю. Я ненавижу, когда меня называют тупой, и Малкольм знает это.

— Если ты позволяешь Керру залезть тебе в трусы, то это самая идиотская вещь, которую ты когда-либо делала, а ты делала много глупого дерьма в своей жизни.

Обвинение жалит, потому что я редко совершаю необдуманные поступки. Я жила спокойной жизнью с мамой, пока она не заболела. Я не совершала глупостей, пока не стала работать с Малкольмом и то, потому что у меня не осталось другого выбора.

— Пошел ты, Малкольм. Какая разница, с кем я сплю?

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Малкольм хватает меня за руку.

— Ему нравится трахаться. Я читал о нем. Ему тридцать два года, и у него не было ни одних серьезных отношений. Он тип, у которого всегда есть новая модель в постели. Парни вроде Керра считают, что женщины хороши только для одного. И ты для него одноразовая. Как бумажная салфетка. Однажды он поимеет тебя и выбросит.

Я натянуто улыбаюсь, стараясь не показать, как легко он может сделать мне больно.

— Это все ты вычитал в интернете?

— На шестой странице есть на него досье. Если бы ты умела читать, то знала бы.

Я задыхаюсь от его подлого удара.

— Ты ничего не знаешь о нас.

Это вызывает смех у Малкольма.

— Если ты думаешь, что существует «мы», ты уже готова. Хочешь быть игрушкой богатого мужика? Отлично. Наслаждайся, но знай, что ты одна из тысячи пластиковых Барби, в которых он вставлял свой член.

— Ревнуешь? — парирую. Взяв пакет, я выкатываю велосипед. На этот раз Малкольм меня не останавливает. Когда я возвращаюсь, его выражение нечитаемо. На мгновение мне кажется, что я вижу боль, беспокойство, но его насмешка и следующие слова стирают эту мысль.

— Надеюсь он платит тебе хорошо. Может получишь вдвойне за время на спине.

Он хлопает дверью перед моим лицом.

Не понимаю, почему Малкольм полон ненависти. Это ревность? Я хочу сказать ему, что это не очень хорошо. Тревожно то, что Малкольм и Рич утверждают, что Йен плохой человек, но это не соответствует тому, что я вижу, и что мне сообщают.

У Йена нет причин говорить, что он хочет меня и заботится обо мне, только чтобы уложить в постель, потому что он уже уложил меня туда. Я уверена. Но все же эти мысли продолжают возвращаться. Я могу либо копить негатив, который говорят Малкольм и Рич, либо просто доверять Йену.

Может быть это глупо, но я буду верить Йену.

Из Квинса в Бруклин нет велосипедных дорожек. Поэтому мне нужно поехать по Атлантик Авеню, которая в это время стоит.

Малкольм прав, что злится на меня. Сейчас гораздо опаснее кататься, чем днем, но первые три поставки проходят хорошо.

Четвертая поставка находится в Бруклин-Хайтс. Адрес, который мне продиктовал Малкольм, приводит меня к пятиэтажному особняку греческого стиля. Кирпичная стена с обеих сторон обрамлена кустами, которые начинают цвести. Нижние окна с решетками, а верхние — большие. Покачав головой, я задаюсь вопросом, почему каждый, кто живет в таком доме, нуждается в том, что продает Малкольм. Опираясь на велосипед, спускаюсь вниз к лестнице, в подвал. Поставки в такие дома проходят не в парадные двери.

Стучу и звоню в дверь, но никто не отвечает. Я не могу оставить этот конверт в почтовом ящике, поэтому иду к главному входу. Дверь большая, черного цвета. Боковые стекла затемнены, поэтому не могу сказать, есть ли кто дома. Я звоню в колокольчик и наклоняюсь, чтобы посмотреть, есть ли внутри движение. Я жду, кажется, очень долго. Возможно, у меня неправильный адрес. Я вытаскиваю телефон и собираюсь позвонить Малкольму, когда дверь открывается, освещая огромного мужчину в боксерах и распахнутом халате.

— Какого хрена ты делаешь? — рычит он. Я лезу в пакет, когда он хватает меня за запястье. — Ты фотографируешь?

— Нет, — отвечаю, пытаясь вырвать руку из захвата. — Я звонила мистеру Хеддеру, чтобы уточнить адрес.

— Ты не можешь распространять чертовы фотографии, — раздраженно произносит он и сжимает мое запястье.

— Сэр, вы делаете мне больно. Я клянусь, что не делала никаких снимков.

Но мои слова не доходят.

Он повторяет свои обвинения, только в этот раз брызжа слюной. Хватает другую мою руку, снова орет и сильно трясет меня.

— Ты не должна фотографировать мой гребаный дом.

Мое сердце колотится, но я стараюсь сохранить спокойствие.

— Я не делала этого, сэр. Правда. Позвольте мне достать вашу посылку.

Я должна была заметить дикие, расширенные зрачки. Возможно, покрасневшая кожа или его растрепанный вид должны были стать предупреждением. Но ничего из этого я не замечаю. Поэтому, когда пощечина прилетает мне в лицо, я только отвечаю ошарашенным взглядом.

За первым ударом следует другой, а затем еще. Я пытаюсь вырваться из его хватки, пока он держит мои запястья в одной руке. Мои ноги подкашиваются, но его это не трогает. В ушах звенит, лицо горит. Я пытаюсь выставить руки, чтобы прикрыться от ударов, но он беспощаден. Внезапно мужчина отпускает меня, и я падаю вниз по лестнице. Пытаюсь удержаться, но голова кружится. Земля уходит из-под ног.

Он продолжает бить меня кулаками по лицу, телу. Боль пронзительно пульсирует, я не могу дышать. Поэтому сворачиваюсь калачиком и стараюсь избегать ударов по мягким органам, а он отступает. Я слышу крик и драку. Стук. Он далеко от меня, поэтому я пытаюсь ползти в противоположную сторону. Добраться бы до велосипеда. Мои руки скребут по бетону, я чувствую, как сдираю кожу. Мне нужно добраться до велосипеда.