Да он и не хотел этого. Мирабель сказала, что он не самый выдающийся человек, и Гэвин знал, что это правда.

Тихо играло радио, и, хотя мысли Гэвина на несколько минут утянули его, настроение было комфортным. Тишина —легкой. Рядом с ним Сиенна выглядела так, словно наслаждалась возможностью откинуть голову назад и отдохнуть, а пейзаж проплывал мимо в размытом свете фар.

Он съехал с шоссе и сделал еще пару поворотов, прежде чем, наконец, съехал с дороги и остановился перед будкой охранника, где вставил пропуск, который купил несколько дней назад, когда осматривал это место. Ворота поднялись, и Гэвин продолжил путь, затем остановился на небольшой стоянке и выключил фары.

Они оба вышли из машины, Сиенна на мгновение остановилась в дверях и посмотрела на воду, а затем сделала глубокий вдох, глядя на него поверх крыши машины. Он улыбнулся.

Она закрыла дверь и затем пошла вперед, пересекая небольшую мощеную площадку, окруженную деревьями и травой. Высокие приглушенные уличные фонари освещали парковку, отбрасывая мягкий свет на пруд за ней, лебедь был отчетливо виден, когда скользил по глади воды.

— Отис, — прошептала Сиенна, остановившись на берегу реки и опустившись на белую деревянную скамейку, расположенную там. — Ты нашел его.

Гэвин сел рядом с ней, наслаждаясь как ее близостью, так и благоговением.

— Он был рядом все это время, — сказал он. Гэвин знал, что никогда бы не пришел сюда без Сиенны, даже если бы знал расположение. Это было бы... неправильно, и только заставило бы его страдать. Сидеть вместе и наблюдать за прекрасными созданиями, пока они говорили о своих планах и мечтах, стало особенным, умиротворяющим и интимным процессом. Именно там он впервые поцеловал ее. Где он когда-то собрал все свое мужество и повернул к ней лицо, медленно двигаясь, пока их губы не соприкоснулись, и она улыбнулась ему в губы. И вот они сидели здесь и сейчас, лебедь, скользящий по воде перед ними, эти воспоминания принадлежали ей и только ей.

— Их лебедята некоторое время жили здесь с Отисом, — рассказал он ей. — Он был им хорошим отцом. А потом, когда они достаточно подросли, их перевезли в разные места. У них все хорошо.

Она улыбнулась, наклонив голову и наблюдая, как поплыл в другом направлении. Он был поражен тем, насколько знакомым это казалось, насколько выражение ее лица осталось таким же, как и тогда, какими мечтательными были ее глаза.

— Интересно, одинок ли он, — сказала она.

Он тоже с минуту наблюдал за Отисом, прежде чем ответить.

— Я читал, что они пытались познакомить Отиса с самками лебедей, но он отвергал их всех. Очевидно, он предпочел остаться холостяком. — Он посмотрел на нее. — Я склонен думать, что он просто так и не смог забыть Одетту. Никто никогда не мог сравниться с ней, — тихо закончил он.

Он наблюдал, как затрепетали ее ресницы, а затем она прикусила губу, посмотрев в сторону, на дальний берег, где пальмы неподвижно стояли в теплом ночном воздухе.

— Что бы ты ни делал, Гэвин, прекрати это, — хрипло сказала она.

Но он не мог. Находясь там и наблюдая за тем же лебедем, на которого они смотрели вместе, казалось, в другой жизни, внутри него росла тоска. Тоска по тому, кем они были, по их совместной жизни. Когда-то. Они были разными, но одинаковыми, и он все еще чувствовал ту связь, которую ощутил в тот момент, когда впервые увидел ее. Тогда он был всего лишь ребенком, но он чувствовал это, так же, как и до сих пор. Сейчас она стала тонкой и хрупкой, как паутинка, но все еще осталась там, и он знал, что она тоже это чувствовала.

Ему был дан второй шанс, и он бы вечно сожалел, если бы не воспользовался им.

— Сиенна.

Она замерла, напряглась, и он услышал, как у нее перехватило дыхание.

— Гэвин…

— Когда ты упомянула тот дом ранее сегодня вечером. Знаешь, что промелькнуло у меня в голове? Я представил, каково было бы перенести тебя через порог. Мне было интересно, как выглядело бы твое платье.

— Стоп, — снова сказала она, но это было с придыханием. Неуверенно.

— Нет.

Затем она повернулась к нему, выражение ее лица было таким невероятно обиженным, и, хотя это ранило его, но дало надежду, точно так же, как и ее гнев, и по тем же причинам.

— Тебе тоже все еще больно, Сиенна. Ты все еще злишься. И если бы тебе было все равно, ты бы не смогла справиться с этими эмоциями, — сказал он, озвучив свои мысли вслух. — Нам нужно поговорить об этом. Давно пора…

— Мне было восемнадцать, Гэвин, — сказала она, повысив голос. — Восемнадцать, и в мире не было никого, кроме тебя, Мирабель и Аргуса. Одним махом ты лишил меня всех трех человек, которых я считала своей семьей! У меня никого не было. Ни одного человека в целом мире. И у тебя даже не хватило порядочности сказать мне об этом в лицо. Ты бросил меня там. Одну. Я поехала домой на автобусе в своем свадебном платье! Ты хочешь знать, как выглядело мое свадебное платье после того, как все было сказано и сделано? Оно было грязным, потным и воняло дизельным топливом, ты, гребаный мудак!

Гэвин поморщился. Он хотел ее гнева, всего этого, и ожидал, что будет больно, но не настолько. Видение придавило его. Он опустил голову и потер лоб.

— У тебя были деньги. Почему ты не взяла такси?

— У меня не было денег. Я не взяла их с собой. Ты знаешь, сколько мест есть для хранения вещей в свадебном платье? Я ожидала, что ты будешь там. Я ожидала, что поеду домой на твоем грузовике.

Он снова потер лоб.

— Сожалею об этом. Я боролся с собой до самого последнего момента. Если бы я продумал детали…

— Ты удивляешься, почему я все еще злюсь? Это не из-за автобуса или испорченного платья. А потому, что я все еще переживаю тот день. Если я закрою глаза, то все еще могу всё это почувствовать, я всё еще могу чувствовать этот запах, и, черт возьми, я не знаю, как это прекратить. — Она встала и отвернулась от него, и он пошел за ней, остановил и положил руку ей на плечо. Она обернулась, выражение ее лица было опечаленным и раздосадованным.

— Я тоже все еще это чувствую, — сказал он. — Я все еще чувствую тебя. Все эти годы. Я так и не смог забыть тебя. Ты хочешь знать, почему я так и не женился? Потому что никто не подходил мне. Они не могли, потому что не были тобой.

Она рассмеялась, но в ее смехе не было веселья.

— И что мне с этим делать? Слишком много воды утекло. Я уже с другим.

Он напрягся, не в силах сдержать вспышку сильной ревности, пронзившую его насквозь.

— Сиенна, этот Брэндон Гатри, с которым ты встречаешься, недостоин тебя.

— Ты ничего не знаешь о Брэндоне.

— Я знаю многое.

Она повернула к нему голову, ее взгляд был одновременно недоверчивым и оскорбленным.

— О, Боже, ты проверял его по своей линии безопасности? Это возмутительно!

— Я погуглил его. И тебе тоже стоит.

— Мне не нужно гуглить его. Я знаю его!

— Может быть, не так хорошо, как ты думаешь. Присмотрись к нему. Посмотри, насколько он предан. Посмотри, насколько близки ваши идеалы.

Она рассмеялась, и в этом звуке послышались истерические нотки.

— Ты еще смеешь говорить о верности! Об идеалах? — она снова собралась отвернуться, но он сжал пальцами ее руку, и она остановилась, повернувшись к нему. Его воодушевил тот факт, что она не настаивала на уходе, а позволила ему остановить ее небольшим прикосновением. Это заставило его надеяться, что она хотела остаться, независимо от того, готова она признать это или нет. Она хотела довести дело до конца, чем бы «это» ни закончилось.

Это тянулось очень, очень долго.

— Не знаю, что ты делаешь. Я знаю только, что ты сделал свой выбор много лет назад. Ты отпустил меня, выбросил и не можешь просто вернуть меня обратно, когда захочешь.

Он попытался взять ее за руки, но она отступила, скрестив руки на груди.

— Говори все, что тебе нужно сказать. Я могу это вынести. Но позволь мне объяснить...

— Объяснить? Что тут объяснять? — но, опять же, она не отвернулась.

Он набрал в грудь побольше воздуха.

— Я видел твое письмо о приеме в колледж, Си, видел предложение о стипендии для программы уголовного правосудия.

Она запнулась, очевидно, не ожидая этого.

— Но... что? Как? Я выбросила это письмо.

— Не раньше, чем его увидела твоя мать…

— Моя мать? — теперь она выглядела еще более смущенной.

— Твоя мать пришла ко мне с письмом и показала, от чего ты собиралась отказаться. Она была жалкой мегерой в девяноста девяти процентах случаев, Сиенна, но она была права, поступив так. Думаю... Я не знаю наверняка, но думаю, что, возможно, твоя мать в какой-то момент свернула не туда и оказалась там, где была. Кем она была. Возможно, единственный достойный поступок, который она когда-либо совершала, — это увидела, где ее дочь может совершить ту же ошибку, и сделала все возможное, чтобы этого не случилось. Ты бы отказалась от этого, чтобы выйти за меня замуж и жить в каком-нибудь дощатом доме с протекающей крышей и сомнительной электрикой. Стипендия, которую ты заработала, потому что надрывалась, несмотря на все, что было против тебя.

Она стояла там, ее мысли явно роились и путались, а рот приоткрылся, когда она смотрела. Он не мог точно сказать, о чем она думала, но знал, что это его единственная возможность объяснить ей, что он сделал и почему, другого шанса у него не будет.

— Да... — сказала она, — я бы отказалась от всего этого, чтобы выйти за тебя замуж. Это был мой выбор, Гэвин, и ты отнял его у меня.

— Что ты собиралась делать? — спросил он. — Отказаться от своих мечтаний, чтобы следовать за мной по стране, когда я участвовал в турнирах? Это все, что у меня было тогда. Не было никакой гарантии, что я когда-нибудь что-нибудь выиграл бы. Я понятия не имел, с чем столкнулся. И чувствовал давление из-за этого, Си. Я не знал, как сбалансировать мои карьерные стремления и наши отношения. Я хотел дать тебе стабильность, потому что это было единственное, в чем тебе было отказано всю твою жизнь, но я боялся. Тот арендованный дом, от которого ты была в таком восторге, казался вариацией нашей... Почти как ловушки...