ГЛАВА 29

КАТОН

Я следую за Талией и вижу все ее глазами. Хотя во мне вспыхивает ненависть и боль от этого места, я должен рассказать ей, показать, насколько ужасно это место на самом деле.

Да, оборудование здесь самое лучшее, и да, отсюда все выглядит потрясающе, но это не так.

Это ад.

Это место, которого боятся даже монстры.

– Я все еще слышу крики, хотя мне повезло. Меня приводили сюда только дважды за плохое поведение. Они ранили моего друга, и я отреагировал... плохо. Тогда я не очень-то контролировал себя, и этот недостаток контроля над дымкой привел меня сюда, но другие... другие, кто был зол, кто не мог контролировать свою ненависть и страх и потерялся в дымке, ну... они никогда не возвращались. — Талия смотрит на меня, и я грустно улыбаюсь. – Как Самаэль. Я не знаю, что он сделал, но однажды он исчез, и во время моего второго наказания здесь я увидел его. Он был совсем маленьким, Талли, совсем ребенком, и то, что они с ним делали... Неудивительно, что его разум разрушен. Неудивительно, что он такой, какой есть. И хотя я не могу спокойно смотреть, как он причиняет боль другим, я понимаю, почему. Именно поэтому мы называем Самаэля и его народ Дарклингами. У них нет ни капли человечности… – Я качаю головой. Ей не нужно знать истинную глубину их разврата и безумия. Я еще раз оглядываюсь вокруг, а затем снова смотрю на нее. – Это место должно быть мечтой для такого ученого, как я, но вместо этого оно превращается в кошмар.

– Катон, – вскрикивает она, подходя ближе. Когда Талия протягивает руку и касается моего лица, я закрываю глаза, впитывая ее тепло. Я позволяю ее присутствию отогнать те воспоминания, которые преследуют меня. – Мне так жаль. Мне очень жаль.

– Я знаю, – бормочу я, накрывая ее руки своими, прижимаясь к ее голове. – Ты не делала этого, Талия, но тебе нужно было увидеть. Возможно, здесь есть ответы, а если нет, то тебе нужно было увидеть это, чтобы понять.

Я чувствую, как она кивает, ее запах обволакивает меня и успокаивает.

– Возможно, это наш вид - монстры, – шепчет она. – Я не понимаю, как они могли это сделать и почему они это сделали.

Я открываю глаза и вижу, что в ее глазах отражается моя боль, та же самая, что живет во мне.

– Потому что они могли. – Все очень просто. Они сделали это с нами, потому что могли.

Никому не было дела до того, чтобы остановить их, и им было все равно, что для этого потребуется и кто пострадает, лишь бы они получили то, что хотели. Наши тела, наши права были для них ничем. Они считали себя лучше. Они считали себя неприкасаемыми и поэтому могли диктовать нам, что с нами делать, и это сходило им с рук.

И они это делали.

Они сделали нас чудовищами за то, что мы сопротивлялись, за то, что мы пытались спасти свой народ и обеспечить его безопасность.

– Я ненавижу их, – говорю Талии, и ее глаза наполняются слезами, когда Талия смотрит на меня.

– Я знаю, – шепчет она.

– Это нелогично, ненависть не поможет...

– Ш-ш-ш. – Она прижимает свое лицо к моему, удерживая мой взгляд. – Логично это или нет, но ты чувствуешь, и тебе позволено чувствовать ненависть, Катон. Если бы мы основывались только на логике, мы были бы роботами. Нам нужны эмоции, чтобы мы были реальными, чтобы мы были живыми, даже если эти эмоции иногда необъяснимы. Ненависть к людям, которые не только создали тебя и тебе подобных, но и пытали, издевались и использовали их, не является необъяснимой. Она очевидна и понятна. Я ненавижу их за вас. Я хочу сжечь это гребаное место дотла, а потом перебраться через стену и сделать то же самое там. Хочу кричать об этом с крыш, чтобы мои люди наконец узнали правду. Я хочу, чтобы начались беспорядки и хаос, только чтобы я могла защитить тебя и тех невероятных людей, которых я здесь встретила. — От решимости, отразившейся в ее глазах, у меня перехватывает дыхание. – Я хочу спасти вас всех, и я это сделаю. – Ее голос твердеет. – Я спасу вас от них. Они никогда не получат эти исследования и никогда больше не причинят вам вреда. Я обещаю тебе, Катон, что бы ни случилось, что бы ни пришло, я буду защищать тебя.

– Моя прекрасная, красивая Талли, – бормочу я, наклоняясь к ней и нежно целуя. Я не знаю, что еще сказать. Какие бы слова ни слетали с моих уст, они не соответствовали бы силе моих чувств к паре. Каждый спутник жизни считает, что ему повезло, но я? Мне досталась самая невероятная, умная, добрая, красивая и идеальная спутница в мире, и я всегда буду дорожить этим, всегда буду дорожить ею. Возможно, я не смогу выразить словами, как много значит для меня этот маленький человечек, но я всегда буду показывать ей это.

Я клянусь в этом, прижимаясь к ее губам.

Когда я отстраняюсь, она улыбается мне, переплетая мою руку со своей.

– Пойдем, я покажу тебе, зачем я привел тебя сюда. Это будет нелегко увидеть, но думаю, что это поможет тебе понять, или, по крайней мере, надеюсь, что поможет.

Лаборатория сделана по последнему слову техники, даже лучше, чем лаборатория в главном здании. Здесь ничего не скрывают и не жалеют денег, но когда мы стоим на железных ступенях готовые погрузиться в ад, который скрыт под городом. В резервуарах находятся новорожденные монстры, подвешенные во всех состояниях и формах. Некоторые из них изуродованы или искалечены. За ними стоят столы, на которых еще осталась засохшая кровь, а также скелеты, ведь война началась так внезапно.

Клетки или камеры, как их называли, заполняют каждую стену, настолько маленькие, что мы едва можем лечь. Они расположены друг на друге, без приватности или уединения, только решетки и стекло. Их сотни. Некоторые стоят открытыми, а другие закрытые с мертвецами внутри. Это место было одним из самых охраняемых, а потому пало последним. Когда люди эвакуировались, охранники убили много подопытных, и все монстры были мертвы… за исключением Самаэля, которому удалось вырваться из хаоса. Когда мы прибыли, он прорывался сквозь людей.

– Боже мой. – Талия прикрывает рот, ее глаза широко раскрыты от ужаса, и она смотрит на ад за ее пределами.

– Здесь начались эксперименты. Я не уверен, что они здесь делали после того, как создали нас, но уверен ничего хорошего. Отрывки и фрагменты, которые я слышал, когда был здесь, создавали впечатление, будто они скрещивали нашу ДНК, чтобы попытаться создать разные виды, подобные нам. Как видишь, это не сработало, и созданные ими создания оформили как трофеи. В других случаях они просто разрезали наших людей и проверяли их органы, но им это нравилось, нравилось причинять нам боль. Вот, Талия, здесь все и началось. Здесь был создан первый монстр.

Стоя с ней рука об руку, я смотрю на место рождения и убежище моего народа. Человек и монстр, оба свободные, оба должны быть врагами, возвращающиеся к началу как любовники.

Глядя на меня, Талия сжимает мою руку, поднимает ее и целует.

– Давай не позволим этому повториться. – Решительно вздернув подбородок, она спускается по ступенькам в ад, готовая найти недостающую часть.

ТАЛИЯ

В этом бункере повсюду напоминания об истинной порочности человечества. Меня это бесит. Я не тороплюсь, исследуя, запоминая каждый дюйм, поэтому всякий раз, когда сомневаюсь, почему я это делаю или действительно ли люди такие плохие, я вспоминаю.

Вместе с этим приходит уважение к каждому монстру, особенно к тем, кто здесь выжил, например, к Самаэлю.

Понятно, что он родился ни с чем, кроме ярости и боли, раздираемый руками ученых-людей снова и снова. Если все, что ты когда-либо знал, это смерть и агония, как ты можешь быть кем-то иным, как не наполненным ненавистью монстром? Понимая, что Катон выжил в этом месте, что он был здесь, наполняет меня такой болью и страхом, которых я никогда не чувствовала.

Я хочу стереть это место и прошлое, но это неправильно. Это произошло. Его невозможно стереть, да и не следует. Прошлое следует помнить. Оно должно причинить вам боль и заставить вас колебаться. Если нет, то их страдания были напрасны.

С помощью Катона мы начинаем систематизировать и упаковывать некоторые исследования в надежде, что они заполнят некоторые пробелы, особенно те образцы и заметки, которые мы находим. Понятно, что то, что они здесь делали, было намного хуже, чем просто создание высших разумных видов и удержание их в плену. И почему сейчас? Почему они хотят этого сейчас?

Зачем рисковать всем? Если только у них нет другого выбора, кроме как…

Возможно, что-то здесь является ключом к монстрам и он нужен моим боссам. Если так, то я должна сначала найти его и сохранить в безопасности, потому что, если люди, окружающие город, являются каким-то признаком, они готовы сделать все возможное, чтобы вернуть его.

Даже начать новую войну — войну, в которой ни одна из сторон не сможет выжить, только не снова.

Мы балансируем на грани мира и хаоса, и мы — все, что стоит между ним.

Когда я больше не могу собирать вещи, оставляя тяжелые вещи Катону, я возвращаюсь через бункер, глотая боль, которой пропитаны стены, как их кровь. Я позволяю боли и агонии подпитывать меня, наполнять меня, и чем больше я вижу, тем сильнее злюсь.

Я оказываюсь за камерами возле двери, в которую мы не заглядывали. У меня плохое предчувствие, но я отказываюсь съеживаться. Мне нужно увидеть все, чтобы знать правду, поэтому открываю ее, и на глазах у меня мгновенно наворачиваются слезы. Мой рот открывается, и желчь подступает к горлу.

Кажется, вся моя душа трепещет от зрелища, разворачивающегося перед моими глазами.

Там, посреди комнаты, распятое чудовище — или то, что от него осталось. Кости скелета сцеплены наружу. Череп свисает, рога наполовину сломаны. Пол, что ведет к стоку под трупом залит кровью.

Я задыхаюсь, но не могу отвести взгляд, удивляясь, как кто-то мог это сделать.

Как кто-то мог быть способен на такую ​​бесчеловечность?