Глава 17

Аврора

Мне надоело это место.

Я пыталась. Правда. Но это безумие.

Я не могу справиться со всеми этими разборками.

В то время как Миша ненавидит меня, мои чувства к нему продолжают расти в бешеном темпе, и с этим становится сложнее смириться.

И я точно не вынесу, если меня снова запрут в ящике.

С меня хватит.

Когда я отталкиваюсь от Миши и поднимаюсь на ноги, он спрашивает:

— Тебе лучше?

Я смотрю на него, когда он поднимается в полный рост. Я чертовски смущена, когда вижу беспокойство на его лице.

Качая головой, я бормочу:

— Я думала, тебе все равно.

Он просто смотрит на меня, и это снова превращает мои и без того изношенные эмоции в хаос.

Я теряю самообладание и кричу:

— Что я здесь делаю, Миша? — Я вскидываю руки вверх. — Ты обращался со мной как с дерьмом с тех пор, как я приехала сюда. Ты угрожал мне, и давай не будем забывать, ты практически задушил меня. — Я качаю головой, глядя на него, нахмурившись. — Зачем ты это делаешь?

Он снова просто смотрит на меня, но выражение его лица становится жестче, а глаза наполняются эмоциями.

Я отчаянно качаю головой.

— Нет. — Я делаю шаг назад. — Не смей так на меня смотреть.

Боже, нет. Я не могу позволить ему играть с моими эмоциями прямо сейчас. Это будет смертельный удар.

Миша делает шаг ко мне, и моя рука взлетает между нами.

— Нет, Миша, — умоляю я, страдание напрягает мой голос.

Выражение его лица становится все более нежным, и я смотрю на человека, который подарил мне мой первый поцелуй.

Из меня вырывается рыдание, и сердце сжимается в груди.

— Будь твоя воля, я бы уже была мертва. Ты очень ясно дал мне это понять. А теперь ты смотришь на меня так, будто тебе на самом деле не все равно? — Я сильно качаю головой. — С меня хватит этой войны, на которую я не подписывалась.

Двумя огромными шагами он сокращает расстояние между нами, и его ладони обхватывают мое лицо, заставляя меня поднять на него взгляд. Его глаза встречаются с моими с яркостью миллиона солнц.

Мое лицо искажается под давлением всего, что произошло, но прежде чем я успеваю разрыдаться, Миша рычит:

— Вот зачем.

Его губы прижимаются к моим в душераздирающем поцелуе.

Разум кричит мне сразиться с ним, но мое сердце замирает в беспамятстве.

Я поднимаю руки и пытаюсь оттолкнуть его, но это только заставляет его обхватить меня одной рукой, прижимая мое тело к своему.

— Миша, — хнычу я ему в рот.

Он поднимает меня на руки и несет к его кровати, куда мы падаем, а его вес вдавливает меня в матрас.

Мне удается отвернуться от него и закричать:

— Остановись! Боже, пожалуйста, остановись.

Он прижимается лицом к моим волосам, и мы лежим неподвижно, переводя дыхание.

У меня такое чувство, что прошли уже минуты, в течение которых я просто смотрю в окно, не в силах переварить все то, что только что произошло.

— Я солгал, — наконец шепчет он.

Я сжимаю губы и с трудом сглатываю подступившие к глазам слезы.

— Я все еще, блять, чувствую это, — признается Миша.

Я делаю глубокий вдох.

— Что?

— Эту вечно, блять, присутствующую искру. — Усмехается он, поднимая голову, и я чувствую, как его глаза прикованы к моему лицу. — Это гораздо больше, чем просто искра. Это гребаный ад эмоций.

Я медленно поворачиваю лицо к нему, пока наши взгляды не встречаются.

— Тогда почему ты обращался со мной как с дерьмом?

Он качает головой.

— Потому что ты враг.

Мой подбородок дрожит, когда я шепчу:

— Я не хочу быть твоим врагом.

Глядя в его ярко-голубые радужки, я вижу, как чувства, которые он скрывал от меня, наполняют их, пока взгляд не становится таким нежным, что разбивает мне сердце.

— Разве ты не можешь покинуть Братву? — Спрашиваю я, и в глубине моей души пробивается росток надежды.

Миша качает головой.

— Это все равно, что я прошу тебя оставить свою семью.

По глупости я говорю:

— Мы можем убежать.

Он мрачно усмехается.

— От Братвы и мафии так просто не убежишь.

Саженец надежды начинает угасать.

— Тогда что нам делать?

Он качает головой.

— Блять, понятия не имею.

— И это все? — Мои брови сходятся вместе от душевной боли. — Мы просто снова станем врагами?

— Мы никогда не прекращали ими быть.

Он начинает отталкиваться от меня, и в чистом отчаянии я обхватываю его челюсть руками и прижимаюсь к его рту.

Миша издает угрожающее рычание, а затем снова наваливается на меня всем своим весом. На этот раз, когда он углубляет поцелуй, я не останавливаю его.

Я целую этого мужчину со всеми своими чувствами. Разочарование. Душевная боль. Истощение. Отчаяние. И когда его язык касается моего, в моей груди расцветают любовь и надежда.

Мы теряем контроль над собой, наши руки хватают и гладят друг друга, в то время как наши рты поглощают друг друга. Это так чертовски интенсивно, что у меня кружится голова от поцелуя.

Рука Миши накрывает мою грудь, и его прикосновение почти обжигает.

— Господи Боже! — Он прерывает поцелуй и смотрит на меня со смесью потребности и гнева. — Нахуй мою жизнь.

Когда он говорит: ‘Нахуй мою жизнь’, я слышу муки в его голосе – его борьбу между преданностью Братве и желанием меня.

Я кладу ладонь ему на подбородок и, жертвуя своей гордостью, умоляю:

— Выбери меня. — Пожалуйста. — Выбери нас.

Впервые с тех пор, как я знаю Мишу, на его лице появляется боль, когда он закрывает глаза. Он скатывается с меня и, падая на спину, издает стон, который я чувствую до глубины души.

Он выбирает Братву.

Кивая, мне требуются все силы, чтобы сдержать слезы, когда я поднимаюсь с его кровати.

— Пожалуйста, открой дверь, — шепчу я.

Я сжимаю руки в кулаки, и когда Миша встает и открывает дверь, я вздергиваю подбородок и, цепляясь за остатки своей гордости, выхожу из его спальни.

Измученная до глубины души, я выхожу из его апартаментов и вижу, что они находятся в том же коридоре, что и мои. Я судорожно втягиваю воздух и, достав из кармана ключ-карту, подхожу к своей комнате и провожу ею по замку.

Вот и все. Нравится это моим родителям или нет, но со Святым Монархом покончено.

Как только я поворачиваюсь, чтобы закрыть дверь, Миша ударяет рукой по дереву и, шагнув внутрь, другой рукой обхватывает мою шею.

Он дергает меня назад, и его глаза прикованы к моему лицу, когда он рычит:

— Я не могу тебя отпустить. Христос. Я в полной заднице, потому что не могу выбирать.

Когда я пытаюсь отстраниться, он захлопывает дверь и крепче прижимает меня к себе.

— Не заставляй меня выбирать, Аврора.

— Не я заставляю тебя выбирать, — кричу я. — Если бы это зависело от меня, между моей семьей и твоей не было бы войны.

— Ты можешь поговорить со своим отцом? — спрашивает он невозможное. — Если он согласится выплатить Братве и мафии их долю от своих доходов, война закончится.

Я издаю недоверчивый смешок.

— С чего ты взял, что отец будет меня слушать? — Я обвожу рукой комнату. — Он отправил меня в эту дыру, не предупредив, на что это будет похоже. Он упрямый и жесткий человек. — Я отстраняюсь от Миши и качаю головой. — Как и все вы. Никто из вас не готов идти на компромисс.

— Я гребаный силовик, — огрызается Миша. — В Братве компромисс – это разница между жизнью и смертью. — Он сокращает расстояние между нами и, схватив меня за руки, встряхивает. — Я тот человек, которого они посылают уничтожить цель. Ты понимаешь, что это значит?

Я качаю головой, хотя и понимаю.

— Если твой отец продолжит торговать, не заплатив пошлину, я буду вынужден убить твою семью. — Мучительная боль прорезает глубокие морщины на его лице. — Я буду вынужден убить тебя. Никаких переговоров, никаких компромиссов. Мне отдадут приказ, и я должен буду подчиниться.

Или его убьют за неповиновение.

В этой войне нет победителей.

— Я понимаю, — шепчу я. Я встречаюсь с ним взглядом и, понимая смысл сказанного, говорю: — Прости, что поставила тебя в такое положение. Я не знала, кто ты, когда мы встретились.

Миша качает головой, на его лице отражаются переполняющие его эмоции.

— Как мне сохранить верность, не отпустив тебя?

— Я не знаю. — Мой подбородок начинает дрожать, не в силах скрыть, как разбивается мое сердце. — Если я буду достаточно усердно тренироваться, то смогу захватить империю отца и положить всему этому конец, но до тех пор ... может быть, мы сможем быть друзьями?

— Я не хочу быть твоим гребаным другом, — кричит он, явно теряя спокойствие, и это заставляет меня сделать шаг назад.

Из его груди вырывается рык, и, выглядя так, словно он собирается убить меня, он сокращает расстояние между нами. Его руки обвиваются вокруг меня, и прямо перед тем, как его рот захватывает мой в плен, я вижу в его глазах абсолютную душевную боль.

Ему так же больно, как и мне.