В гости к зятю кроме нас с женой пришла дочь старшего брата-академика от первого его брака, Вера Вагант, пепельная пышнотелая блондинка, челюстно-лицевой хирург, окончившая тот же факультет, что и моя сестра, только на несколько лет позже. Услышав от Маши о моей вынужденной безработице, она тут же пообещала свести меня со своим мужем, блестящим бизнесменом Абрамом Карловичем Вагантом, сыном ещё более влиятельного замминистра внешней торговли.

День рождения удался на славу. Дамы пили шампанское, а я с зятем глушил "Абсолют". Мне - редкий случай - не мешали. Обычно же Маша начинала нудеть и отчитывать меня, как школьника, обещая в ближайшем будущем, буквально завтра, неизлечимый алкоголизм и ещё целый букет недугов. Не дожидаясь десерта, я вышел с Яковом на балкон и долго разглядывал панораму Северо-Востока, особенно восхищаясь куполами храма в Всесвятском. Старая Москва при вглядывании вызывала эффект машины времени, словно я переносился моментально на сто лет назад, начинал жить судьбой чеховского провинциала Мисаила, и повторение кругов и колец чужой судьбы, всеобщего будничного русского ада, размыкало собственную зацикленность на невезении и никчемности, представая яркой голографической фигурой неведомого античного героя, может быть, полубога.

Я тоже, как и Яков, держал во рту американскую сигарету с ментолом, неумело курил и длинный белый столбик постепенно увеличивался в размерах, пока весь превратившийся в пепел табак не отваливался у мундштука и не падал вниз, на зеленые купы деревьев, распадаясь на мельчайшие мириады белых пылинок, невесомо плывущих в эфире и расплывающихся до полного исчезновения и радужного пятна перед глазами.

На другой день я по настоянию Маши позвонил влиятельному Ваганту. Он предложил навестить его на службе, которая находилась на Сретенке, в самом начале, неподалеку от грозной Лубянки. Я быстро нашел необходимый дом, с виду самый обычный, чуть ли не жилой. Зашел в указанный подъезд и сразу же обнаружил обрисованную в телефонном разговоре картину: стол, стул и солдата навытяжку, правда без автомата. До взрывов в Москве и чеченской войны было ещё далеко. За солдатом находилась кабина лифта. После предъявления документов солдат доложил по телефону о моем появлении, выслушал ответ, затем пропустил меня в лифт и я самостоятельно поднялся на третий этаж. Странно, но кнопка второго этажа почему-то не срабатывала. А кнопки, начиная с четвертой по двенадцатую, были предусмотрительно утоплены в панель.

У выхода из лифта меня встретили два постовых и один из них проводил меня до дверей кабинета. Примечательно, что вдоль стен в сравнительно длинном коридоре были аккуратно сложены штабеля книжных пачек, обернутых в крафт-бумагу и белый картон и крест-накрест запаянных пластиковыми шнурками.

Абрам Карлович встретил меня в штатском одеянии, хотя после постовых в армейской форме я был готов увидеть его тоже в мундире.

- Молодец, быстро доехал! Но странные вы люди, господа! Почему-то считаете, что я всемогущ и могу устроить на любую должность. А мне нужны в первую очередь логистики, менеджеры, юристы, экономисты, компьютерщики, наконец, бухгалтера! А вы все можете только языком болтать да рукой водить, ну может ещё сидеть и писать, руководить и больше ничего! Все вы писатели хреновы, и зачем вас только грамоте научили!

Полный, здоровый, с широкой баварской грудью, Абрам Карлович Вагант шлепал в такт своей зажигательной речи мощными яркими рычагами губ, причем тоже в такт речи тряслась его изрядно поредевшая кудрявая шевелюра и длинные густые пейсы потомственного раввина. Он был одет в голубые джинсы и такую же стильную джинсовую рубашку. Кожаная куртка висела на спинке деревянного кресла. В комнате кроме него находился высокий крепкий старик в элегантном английском костюме, белой сорочке с галстуком, на правой руке которого выделялись необыкновенно огромные часы с тремя циферблатами и с золотым браслетом.

- Знакомьтесь, это мой начальник, Андрей Иванович Сидоров, генерал, между прочим. Ничего-ничего, можешь не тянуть руки по швам. Но именно ему нужно очень понравиться, если хочешь устроиться на хорошую работу, правда, Андрей Иванович? Миша у нас писатель, в издательстве служил, но что-то проштрафился и оказался за бортом. Как, кинем мы ему спасательный круг?

- А мы сначала проверим, как он умеет на воде держаться? - неожиданно тонким детским голоском пропищал генерал с золотыми часами. И внимательно стал изучать меня с ног до головы. Видимо, первоначальный осмотр его удовлетворил, потому что через несколько долгих мгновений он снял телефонную трубку и, набрав номер, стал долго и нудно обсуждать условия торгового контракта о доставке танкерами сырой нефти в один из портов Западной Европы.

Абрам Карлович махнул мне рукой, приглашая присесть в одно из кресел, в беспорядке натыканных возле огромного т-образного стола.

- Хочешь выпить, - предложил он неожиданно. - Мы тут давно оттягиваемся. Пришлось вчера переусердствовать. Моя-то там себя хорошо вела? А мы в это время в сауне парились, но - с серьезными людьми, важные производственные задачи решали. Жаль, не увиделись, но работа важнее всего. А не хочешь ты помочь распространить остаток тиража альбома современных икон? Понимаешь, я с Андреем вложился по пятнадцать тысяч баксов, а тираж залежался. Составитель его, сын генерала ФСБ, нас по сути кинул, сначала втравил нас в затею, пообещал хороший куш, ну мы и поверили, все-таки свой брат, ну дали ему денег, он зарядил бригаду, потом типографию, но первый завод взял себе за услуги, быстро его продал по демпинговой цене, а наш второй завод - застрял и цену снизить не можем, нельзя же в убытки лезть, сейчас хоть бы свое отбить. Смотри, продашь по тридцать баксов штука, твои десять процентов, по-моему неплохо. Сам бы по магазинам прошелся, но некогда, другие дела ждут. Ну, давай, за успех нашего безнадежного дела!

Говоря все это, Абрам Карлович достал из ящика письменного стола квадратную бутылку шотландского виски, наполнил стаканы и протянул один из них мне.

Генерал Андрей, окончив разговор, присоединился к пирушке, которая стала разгораться, потому что через несколько минут в кабинете появилась ещё парочка коллег с ворохом сумок и свертков, откуда как по волшебству появились красивые бутылки, аппетитная закуска, рыбная и мясная нарезки, фрукты.

Возвращался домой я в восторженном состоянии, нагруженный пачкой залежавшихся альбомов, искренне желая помочь таким доброжелательным людям. Москвичи, шутки в сторону, чрезвычайно доброжелательны и терпеливы к гостям. Они любят и облагораживают свой город, свой огромный странноприимный дом. Делясь этими мыслями, я совершенно забыл, что несколькими днями ранее клял тех же москвичей, своих соседей, чуть ли не последними словами, говорил о тупости и однообразии как городского порядка, так и самих горожан, настаивал на их недружелюбии. Чуден человек и чудны его мысли, особенно после неумеренного принятия внутрь горячительных напитков.

Я очень люблю свой родной город, которому оказался не нужен и который давно забыл, как меня зовут, а может, никогда и не знал этого. Я люблю свой родной город, а живу в другом, который постепенно стал мне родней родного. Я люблю московские музеи, звон чудом уцелевших колоколов, люблю книжные и антикварные магазины, обилие шикарных вещей и первоклассной еды, но люди, с которыми я живу бок о бок, честно признаюсь, мне по большей части безразличны, а порой просто противны. Мои земляки, литераторы Наташевич и Корольков живут здесь на десяток лет меньше меня, хотя кое в чем не просто преуспели, а превзошли мои скромные достижения. Первый в немалой степени благодаря помощи своего малого народа, который ревностно следит за своими питомцами, сладостно повинуясь зову крови, а второму труженику пера сильно помогала армянская колония, так как вторым браком он предусмотрительно женился на армянке. Все-таки восточная женщина - удивительный феномен. Наша, русская, действительно коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, но она же тебе душу вынет за нечищеные башмаки, в которых ты неосмотрительно прошлепал по ковру, она бросит тебе несвежие носки прямо в лицо, если ты ненароком не уберешь их на место, ложась спать, а восточная женщина не посмеет беспокоить своего повелителя и будет грызть кости, чтобы только был сыт и ублажен её ненаглядный муж.