Гордин остановился в раздумьях. Он приехал в город П. в пятницу. Сегодня была, следовательно, суббота. Все присутствия были очевидно закрыты. Друзей у него в городе юности практически не осталось. Виктор Водченко и Вася Пиков - явно не в счет. Знакомых, конечно, хватало, но всех перед появлением на пороге надо было извещать предварительно, лучше всего позвонив по телефону. А не все телефоны он сейчас знал и не все были под рукой. Неплохо было бы повидаться с Петром Коврижниковым, главным редактором частного издательства и бывшим мужем Ирины Малофейкиной, которой он когда-то вполне платонически симпатизировал, чтобы перекинуться словом, закинуть удочку может быть, удалось бы договориться о каком-то переиздании его переводов Агаты Кристи (она по-прежнему хорошо раскупается на российском рынке) или возможном составительстве, впрочем, нет, вряд ли Петя настолько влиятелен, там руль держит золотозубый татарин, Петя просто фикция, технический исполнитель. Вдобавок, он же почти спился, с ним можно только пить, но Гордин, как вы знаете, был небольшим любителем алкоголя, разве только на халяву, а халявы много не бывает. Даже в России. Даже в городе П.

Купив в ближайшей палатке по килограмму яблок, апельсинов и бананов, Владимир Михайлович удовлетворенно сел на трамвай и поехал обратно, к родителям под крыло. Он думал в дороге о своем новом герое Евгении Витковском: каково же тому жилось в Берлине конца девятнадцатого века? Наверное, неплохо, кому же с деньгами плохо живется. Но вот его страсть, его безумная любовь к Тане Паниной не совсем была Гордину понятна. Лично он никогда не любил до озверения, разве что Марианну Петровну? Попробовала бы она с ним развестись лет так двадцать пять назад, он бы ей устроил варфоломеевскую ночку, он бы ей показал, где раки зимуют и кузькину мать...

Так вот, Евгений Витковский, поделился бы с Гординым опытом, каково совершенствовать мастерство хирурга, неся тяжеленный нравственный крест? И что его сделало "аскетом": собственная воля, неосознанная (или наоборот осознанная) жажда искупления или интуитивные поиски своей особой стези? Был он, Евгений, красавец, после перенесенных испытаний шевелюру имел все-таки густую, только тронутую благородной ранней сединой, но зачем он носил загнутые колечком усики по тогдашней моде, он-то, человек особой стати? И потом, странно, что многие очевидцы, отмечая властное лицо и характерный нос с горбинкой, заметно выделяющийся среди европейских скул, ничего не говорили про его глаза, которые, если хорошо присмотреться, были разные: левый - серо-голубого цвета, а правый - карий с зеленым фрагментом на радужке...

4

После обеда Гордин отказался от дневного морфея, предложенного радушными родителями. "Успею ещё на том свете выспаться", - мрачно пошутил он и опять отправился в путешествие по земле обетованной. Вечный скиталец, он только недавно решил, что слово это этимологически происходит от "скиталы" - шифровки, писавшейся на ремне, обернутом вокруг палки автора письма. Чтобы прочесть написанное, требовалось навернуть ремень на точно такой же посох. Скитала использовалась спартанскими властями для пересылки тайных сообщений полководцам. Так что с настоящими скитальцами ухо надо держать востро!

Владимир Михайлович вошел в центральный книжный магазин, располагавшийся рядом с ЦУМом. Занимавший весь первый этаж длинного четырехэтажного дома, он раньше казался и выше, и наряднее. Может быть, восприятию сейчас мешала грязно-зеленая краска, которой выпачкали (отнюдь не выкрасили) дом; должно быть, когда привыкнешь взглядом, то раздражение сникает, все милее и параднее постоянному жильцу, ведь уже не замечаешь ни выщербин, ни недостатков, которые всегда видны свежему ревнивому глазу.

Одним словом, с испорченным уже настроением Гордин вошел в магазин. Внутри были те же приметы нового времени, что и в столице, и, видимо, по всей стране... Вместо книг на полках стояли видеокассеты, аудиокассеты, пачки стирального порошка, детские игрушки, словом, книжный магазин напоминал лавку сельхозкооперации застойных времен, только с переизбытком забитую всевозможными товарами.

Отыскалось и два чисто книжных прилавка, где мирно соседствовали детские издания, фантастика, детективы и справочные пособия. Здесь-то и узнал Гордин, что иных давешних продавцов уж нет, а те - далече. Оказывается, давно умерла Стелла, величественная полная брюнетка царившая за прилавком в годы его провинциальной юности. Она была на три-четыре года постарше (в юности это значительный разрыв, особенно, если старше женщина), на неё многие засматривались, но Владимир Михайлович свято блюл ряд важных заповедей, главной из которых считал таковую: не люби - где живешь, а где любишь - не живи, старался он не нарушать сексуальное табу и относительно мест работы и книжных магазинов, приравниваемых по важности для него, а то и превосходящих работу. Но в этот раз он был сражен наповал: в отделе стояло белокурое совершенство, причем правая часть лица была закрыта волнистой прядью и левый голубовато-серый глаз смотрел куда-то поверх голов загадочно и эфемерно. Одето совершенство было в легкие светлые шифоновые брюки, мягкими и одновременно упругими волнами теряющимися за прилавком (так прячет хвост русалка) и такой же волнующийся и волнительный пиджачок.

"Пропал казак", - почему-то озорно и весело подумал Владимир Михайлович, брошенный год назад любимой супругой и с той поры не смотревший на лучшую половину человечества без внутренней дрожи и испуга, он попробовал подступиться к совершенству с каким-то книжным вопросом, но услышан не был, наконец, он все-таки понял, что спрашивал таким тихим от волнения голосом, что услышать его мог только глухонемой, в совершенстве читающий по губам собеседника.

Гордин не стал усугублять свое и так незавидное положение и, ничего не купив, ретировался на улицу. Оставшиеся до закрытия книжного магазина полтора-два часа он провел в соседнем ЦУМе, пересмотрев дважды, а то и трижды все отделы, все прилавки, все витрины на четырех этажах, приобретя в качестве сувениров селенитовые яйца кунгурской камнерезной фабрики и пару каменных же подсвечников.

Белокурое совершенство вышло точно в 19 часов, правая волнистая прядь по-прежнему закрывала пол-лица. Владимир Михайлович сначала пристроился в кильватере, потом догнал девушку и зашагал рядом.

- Извините, скажите, пожалуйста, вы не бываете в Москве около памятника Пушкину, - начал он отработанную тираду, чтобы навести мосты. Совершенство молчало, чуть повернув к нему голову и радостно светясь левым глазом.

- Девушка, дайте мне интервью, я - из столичной газеты "Макулатура и жизнь", специально приехал узнать ваше мнение о будущем нашей книготорговли, - продолжил Гордин чуть более уверенно. "Зацепило, - подумал он. - Клюнуло. Надо подсекать". (В детстве Вова был неплохим рыболовом, хотя последние тридцать-тридцать пять лет рыбачил только на бумажную удочку).

- Меня зовут Владимир, а вас как? - разыгрывал как по нотам свою сольную партию соблазнителя Владимир Михайлович.

- Света, - ответило совершенство неожиданно низким грудным голосом и стала по-прежнему сосредоточенно смотреть перед собой.

- Света, а вы любите поэзию? - гнул свое Гордин.

- Терпеть не могу. Я вообще читать не умею, - со смешком отрубила Света.

- Жаль, а я написал много-много книг, между прочим, о любви, прихвастнул Владимир Михайлович, издавший, если вы помните, всего одну стихотворную брошюру именно в городе П.

- То-то вы пешком ходите, а не на машине, - не совсем логично констатировала Света.

- А вы куда? Домой? А где вы живете? - продолжал наступление Гордин. Может вам подвезти?

- Мне два квартала пешком, - удостоила его оценивающим взглядом спутница.

- Можно я вас провожу? - настаивал Владимир Михайлович.

- Что ж, если не боитесь осложнений, пожалуйста, - уже откровенно насмешливо посмотрела на него Светлана.

- А чего мне бояться?

- У меня поклонники очень сердитые и спортсмены, между прочим, добавилась издевательская нотка в голосе совершенства.