В библиотеку входит стайка хихикающих первокурсниц, они собираются вокруг стола в противоположном углу, и я направляюсь к стойке, руки трясутся, а голова идет кругом.

Я должна быть рада, что он не лапал меня, как его товарищи по команде. Рада, что он не воспользовался мной.

Он ненавидит меня. Ему нравится мучить меня. Он мой хулиган.

Но часть меня все еще цепляется за Уэса Новака, которого я знала раньше. Часть меня даже хочет того Уэса, которым он является сейчас.

Меня не волнует, что он груб. Меня не волнует, что это больно.

Вопреки здравому смыслу, вопреки всем инстинктам моего тела, борющимся с моим разумом, я хочу его.

Уэс

Рыжая вернулась, но на этот раз она привела подругу.

Я мог бы заниматься в своей квартире в наушниках с шумоподавлением, обычно это мое любимое место для занятий, особенно после того, как Трей выпил несколько кружек пива и вырубился. Но быть здесь означает держать Вайолет в поле зрения, потреплю хоккейную зайку.

Она даже одевается как библиотекарь. Длинная струящаяся юбка, старомодный свитер под кардиганом. Она не хочет, чтобы ее замечали, и я бы предпочел этого не делать. Хотел бы я прожить хотя бы секунду, не думая о ней.

Гребаному Трею пришлось посадить ее к себе на колени. Обхватил ее своими грязными гребаными руками. Я пытался сдержаться, пытался бороться с желанием вырвать ее из их объятий, перегнуть через стол и трахнуть ее прямо здесь, у них на глазах, показать им всем, кому она принадлежит.

Он вытащил резинку из ее волос и сохранил ее. Как гребаный трофей.

Как только я понял, что он собирается попробовать ее на вкус, я больше не мог сдерживаться.

За столом распространения она улыбается студентке. У меня скручивает живот. Прошло много времени с тех пор, как я видел улыбку на ее лице. С тех пор, как она улыбнулась мне.

— Я так взволнована твоей игрой, Уэс. — Рыжая сжимает мой бицепс. Я забыл, что она рядом со мной.

— Мы должны пойти куда-нибудь отпраздновать это позже, — предлагает ее черноволосая подруга.

— Я планирую это, — говорю я им.

Рыжеволосая водит пальцем вверх-вниз по моей руке, и мне хочется стряхнуть ее.

— Мы действительно хороши в праздновании.

Девушка не распознала бы тонкости, даже если бы это укусило ее в задницу.

— Хорошего дня, — обращается Вайолет к студентке.

Даже после всего, у нее все еще хватает сил быть доброй, милой. После всего, что она сделала. Через все, через что мы заставили ее пройти.

Ее яркие карие глаза находят мои через всю комнату. Я наклоняюсь навстречу прикосновению рыжей.

— Да, детка. Давай праздновать всю ночь.

Вайолет не слышит, о чем мы говорим, но не нужно быть гением, чтобы понять, что эта девушка фактически предлагает забраться ко мне на колени и оседлать меня прямо здесь.

На щеках Вайолет появляется знакомый румянец, и она отводит взгляд. Я ухмыляюсь. Мой член напрягается от ее ревности.

Рыжеволосая замечает, но думает, что мой стояк предназначен для нее. Она жеманничает и проводит рукой по моему бедру.

— Помнишь, как твой член едва помещался у меня во рту?

Все, что я помню о той ночи, — это лицо Вайолет, когда рыжая отсасывала у меня.

Теперь она подбирается вплотную к моей эрекции, задевая острым ногтем внутреннюю поверхность моего бедра, в опасной близости. Сводит меня с ума, и не в хорошем смысле.

Вайолет будет ждать моих инструкций. А потом она сделает все в точности так, как я ей скажу.

Библиотекарша выходит из задней комнаты, и Вайолет прогоняет ее. Судя по тому, как женщина прихрамывает, ей тяжело стоять на ногах. Каждый раз, когда она пытается встать со стула или толкать тележку, Вайолет берет верх. Она такая. Из кожи вон лезет ради людей, которые этого заслуживают. И люди, которые этого не заслуживают.

Однако на этот раз библиотекарь не отступает.

— Иди за своим обедом! — рявкает она. Не типичный библиотекарь, держащий все в секрете.

Вайолет с улыбкой выбегает из комнаты, и по какой-то дурацкой причине я заворожен каждым ее шагом — покачиванием бедер, шуршанием длинной юбки - и жалею, что она не захватила с собой ланч.

Библиотекарша смотрит на меня своими глазками-бусинками поверх очков и жестом подзывает к себе согнутым пальцем.

— Мне пора, дамы. — Я испытываю слишком большое облегчение, чтобы стряхнуть ладонь рыжей со своего бедра. — У меня горячее свидание.

Я неторопливо подхожу к столу и прислоняюсь к нему с кокетливой улыбкой на лице. Пожилые леди любят меня.

— Привет, красавица. Что я могу для тебя сделать?

Я заметил, как она обмахивается веером всякий раз, когда кто-нибудь из студентов-спортсменов или профессоров вальсирует в комнате. Эвен однажды видел ее в спортзале, притворяющейся, что поднимает тяжести, в то время как она, разинув рот, смотрела на бицепсы футболиста, делающего упражнения рядом с ней. Держу пари, те любовные романы, которые она всегда читает, абсолютно непристойны, если полуобнаженные мужчины на обложке хоть что-то говорят о содержании.

Но она сбивает меня с толку, когда закатывает глаза от моего обаяния. Затем она тычет пальцем мне в лицо.

— Не делай ей больно.

Я напрягаюсь. Вайолет рассказала ей о том, что я натворил? Ей следовало знать, что лучше не открывать рот. Или, может быть, она имеет в виду рыжую, которую я практически игнорировал, пока она лапала меня.

— Кому я причинил боль?

— Не прикидывайся дурачком, мальчик. Вайолет милая девушка. Чувствительная. И у нее уже разбито сердце. Ей не нужно, чтобы ты разбивал его снова.

Господи Иисусе. Она беспокоится не о том, что я в буквальном смысле причиню Вайолет боль — она беспокоится, что Вайолет влюблена в меня. Она беспокоится о чем-то столь же несущественном, как разбитое сердце.

Я заставляю себя улыбнуться, хотя очарование ускользает.

— Не стоит беспокоиться об этом. Между нами все по-другому.

Библиотекарша снова закатывает глаза.

— О, пожалуйста. Я вижу, как ты на нее смотришь. В последний раз, когда мужчина так смотрел на меня, он женился на мне.