Танцующие пары в темных освещенных углах.

Танцующие пары в темных освещенных углах.

Мебель выглядела зловеще.

Один или два голых посетителя.

Лифы с глубоким вырезом и разливающиеся кубки с вином.

Чтобы было ясно, ничего из этого не происходило. Это было то, что, как я привыкла думать, происходило в борделе в семь вечера; отдаленный звон церковного колокола снова возвестил о наступлении часа.

Вместо этого звон столового серебра и вздохи семи пресыщенных девушек наполнили столовую, наши движения были вялыми, поскольку удушающая жара просачивалась через разбитое окно, удушая нас всех.

Я предположила, что мое предположение было недалеким; это просто не происходило между семью и восемью часами, когда большинство заведений в Симбии закрывались на ужин.

— Мне кажется, я умру на такой жаре, — сказала Магдалена, откидывая с шеи свои огненно-рыжие волосы.

— На это можно было только надеяться, — пробормотала Джулиана рядом с ней, вертя ложкой в том, что на самом деле было морковным супом.

Магдалена только закатила глаза, подперев подбородок рукой.

— Ты слышала о фестивале? — спросила Синсара. — Это будет чудом — выбраться из этого гнетущего, душного публичного дома.

— У вас у всех есть дела поважнее, чем ходить на фестиваль, — сказала Агнес. Взгляды, которыми наградили ее семь девочек, чуть не опрокинули ее стул, но она продолжила: — До Дня всех сестер остался всего месяц. Половина из вас здесь еще не решила, что вы собираетесь делать. Никто не пойдет на фестиваль, пока я не получу ответ от всех, будете ли вы давать клятву или ходатайствовать о вступлении в ряды Высших Сестер. Тем, у кого плохой послужной список, — ее глаза метнулись ко мне, — лучше даже не тратить время на подачу петиции. Потому что вас не примут.

Я нахмурилась, откусывая кусочек хлеба и жуя.

— Там будет зверинец! — воскликнула Сара, сидя слева от меня, задрав ноги на стул, и читая газетенку со сплетнями, прислоненную к своим ногам.

Брови Агнес нахмурились.

— Девочки, вы слышали что-нибудь из того, что я только что сказала?

— И гонки на шлюпках, пять разных дорам и шоу со светом фонарей! — Сараи продолжила.

— Что за драмы? — Кармелла спросила свою младшую сестру. — Пожалуйста, скажи мне, что это казнь королевы Сефил! Я давно хотела посмотреть на это.

— Какие-нибудь музыкальные мероприятия? — спросила Марлена.

— Сараи, просто дай это мне, — сказала ее сестра, протягивая руку через стол.

Шестнадцатилетняя девушка нахмурилась.

— Нет.

— Ну, это даже не твое. Мама дала это мне, так что верни это.

Когда Кармелла потянулась за ним, Сараи резко встала со стула и направилась к выходу из комнаты. Все остальные вскочили со своих стульев, не обращая внимания на протесты Агнес, и последовали за ними, чтобы узнать, какие мероприятия проходили бы во время недельного фестиваля.

Я сидела там в тишине, рядом были только моя мать и Агнес. Прикусив губу, я сказала:

— Это отличный ужин...

Агнес бросила на меня быстрый взгляд.

Я вздохнула, отправляя в рот ложку супа.

Агнес потерла виски, пробормотав что-то подозрительно похожее на — Ненавижу свою жизнь — прежде чем отодвинула стул и вышла из комнаты.

Даже не взглянув в сторону матери, я встала со стула и вышла из столовой.

— Каламити, подожди.

Я вздохнула, неохотно останавливаясь на лестнице.

Я скрестила руки на груди, когда мама встретила меня на лестнице. Ее изумрудно-зеленое платье было без рукавов, с округлым вырезом на лифе и тонким кожаным поясом на бедрах. Похоже на мое, хотя у меня была склонность к белому цвету; казалось, это давало мне преимущество в моей профессии. Юбки по-прежнему были длиной до щиколоток, но по сравнению с Элджером у Симбией была более свободная манера одеваться. Не совсем в духе Сильвиана, но достаточно щедро.

Было что-то странное в том, чтобы выглядеть похожим на человека, которого ты едва знал. Если не считать того, что глаза моей матери были золотистыми, как эль, в то время как мои были такими же темными, как те дорогие кофейные зерна, которые можно купить в Норти, наше сходство было поразительным. Возможно, у нее было чуть более квадратное и зрелое лицо, в то время как у меня было лицо в форме сердечка, но между нами была неоспоримая кровная связь, и я не совсем разобралась, что я об этом думала.

Она протянула мне письмо, но я только взглянула на него, нахмурившись, прежде чем скрестила руки на груди.

— Мне это не нужно. На самом деле, я совершенно отчетливо помню, что говорила тебе больше не давать их мне. Только если бабушка не решит навестить меня или сообщить о своем местонахождении.

— Ну, она этого не сделает. Потому что ты попытаешься уйти и прийти к ней. А она еще не готова вернуться. Она навещает тетю Дейдре. Тебе не кажется, что это приемлемо после двадцатилетней жизни отшельницей в этом захолустном городке?

— У нее было шесть месяцев! Если она хочет поговорить со мной, пусть придет и сделает это лично. Больше никаких писем.

Я не сдвинулась с места. У меня было такое чувство, будто меня бросили с матерью, и мне это ни капельки не нравилось.

Она вздохнула.

— Это из-за того инцидента у мамы?

Ха. Того инцидента.

Вот почему я часто избегала своей матери, когда она навещала меня. Она либо хотела передать сообщения от бабушки, либо от своего обещания. И я не хотела слышать, что он хотел сказать.

Первое письмо, которое я получила от бабушки, было передано мне моей матерью еще до того, как я попала в этот бордель. Содержащиеся в нем слова изменили мое восприятие всего, что я знала за прошедший год.

Моя мать никогда не была проституткой.

Моя бабушка писала, что Рейна была немного свободнее в своих одолжениях, чем ей бы хотелось, но она никогда не принимала денег за упомянутые услуги. Я подумала, что после знакомства со своей матерью это, возможно, было преуменьшением, и решила, что бабушка все откровенно отрицала.

Моя мать тоже никогда не болела оспой.

Она разозлила не ту ведьму, что после знакомства с ней стало вполне логичным.

Итак, кем была моя мать?

Действительно хороший исполнитель. Я сказала ей, что она могла бы присоединиться к одной из этих дам, но она лишь ответила, что скорее умерла бы, чем работала за деньги.

— Ты когда-нибудь простишь меня за ту ночь? — спросила она.

— Мм, наверное, нет.

Честность — лучшая политика, верно?

— Знаешь, это была не только моя вина. Мама заставила меня смириться с этим.

Я раздраженно выдохнула.

— Бабушка могла бы поступить именно так, но она становится более снисходительной, когда дело доходит до подобных вещей, за то, что воспитывает меня.

В этой истории было несколько важных моментов, которые я узнала за последние несколько месяцев:

1. Я была сестрой. Не сестрой в семейном смысле. Ведьмой. Как ни странно, один Неприкасаемый принц спросил меня об этом почти год назад, и в тот момент, когда я отрицала это, я бы рассмеялась, если бы мне сказали иначе.

2. Моя бабушка убедила мою маму согласиться с историей о нищей матери-проститутке, которая-могла-украсть-у-собственного-ребенка, и все это для того, чтобы скрыть, кто мы такие, и настоящую причину, по которой Рейна сорвала с моего запястья серебряный браслет.

3. Сестрам не разрешалось раскрывать свою личность ни с кем, и они должны были магически поклясться, когда их принимали в Сестричество в День Всех сестер.

В моей памяти всплыла фраза из детства. Она звучала примерно так:

Если вы услышите крик ведьмы, вонзите ей нож в левый глаз, сожгите дотла и развейте пепел.

На самом деле, после мессы девочки держались за руки, кружились по кругу и скандировали эту очаровательную фразу. Я могла бы поучаствовать это. И теперь неодобрительный взгляд бабушки — более неодобрительный, чем обычно, — приобрел больше смысла, чем когда-либо. Но страх, окружавший ведьм, действительно объяснял, почему Община Сестер держала это в секрете.

4. Быть Сестрой сопряжено со взлетами и падениями. Серебро — одно из падений. Вышеупомянутый Неприкасаемый принц сказал мне, что серебро — это ведьмин металл. Так вот, это было не потому, что нам нравилось отваривать его и готовить в нем детям; это было потому, что он блестел как надо, а его текстура была такой гладкой. Это было проклятие после того, как давным-давно женщина прибыла из Элиана и решила извлечь больше магии, чем могла дать ей земля, сожгла ее, создав первую Сестру. Я поняла, что нельзя брать, не взвалив на себя еще и ношу. Именно по этой причине моя алчная мать сняла с меня манжету, чтобы получше рассмотреть, и разрушила мою жизнь, какой я ее знала.

5. И наконец, за вычетом некоторых мелких деталей, моя бабушка — и, возможно, мать — лгали.

Видите ли, с их историей была проблема. Мне было суждено открыть печать, когда мне было шесть, так почему же я заранее надела наручники?

Я рассеянно покрутила единственный серебряный браслет, который остался у меня на запястье. Другой, вероятно, был где-то на дне океана. Я не была уверена в последствиях его снятия, но пока ничего предосудительного из этого не вышло.

Я не задавал своих вопросов маме, потому что, во-первых, я была уверена, что она на них не ответила бы, а во-вторых, я ей не доверяла. Вовсе нет.

— Просто возьми это, Кэл.

— Нет.

Она покачала головой.

— Должно быть, ты унаследовала эту чувствительность от своей бабушки.

— Это было явно не от тебя, — сказала я с милой улыбкой.

— Ладно, не бери. Но зайди ко мне домой, если передумаешь. Клинтону любопытно, как продвигается твое обучение.

— Спасибо за предложение, но я не буду заходить и не буду говорить с твоим обещанным о моем обучении, учитывая тот крошечный факт, что он хочет продать меня своему сыну. Ты же знаешь, мой брат.

Моя мать закатила глаза.

— Сводный брат. Вы не родственники по крови. Ты всего лишь пытаешься найти предлог, чтобы невзлюбить его.

Я рассмеялась.

— О, пожалуйста. У меня полно причин его не любить.