ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Джесс

2 октября

— У нас встреча в половине двенадцатого, — Камилла, операционный директор, высовывает голову из-за моего стола. В офисе открытой планировки царит шум и оживление, потому что приближается одна из крупнейших издательских выставок во Франкфурте, и у нас в продаже появилось несколько больших книг. Я была так погружена в работу, что не видела Джеймса всю неделю, а сегодня вечером мы должны были пойти в кино сразу после работы. Втайне я думаю, заметил бы он, если бы я просто вздремнула два часика вместо просмотра фильма. Несмотря на то, что я поздно вернулась домой с работы и планировала сразу лечь спать, прошлой ночью все в доме засиделись на кухне, играя в убийственную игру в карты, распивая бутылку, ладно, несколько, вина и заказывая пиццу в полночь. Я проспала, наверное, часа четыре, все болит, а голову словно кто-то использовал в качестве груши для битья.       Когда на моем столе пиликает телефон, я поднимаю его, ожидая, что это Джеймс, но это моя мама.

Бабушка Бет не очень хорошо себя чувствует. Позвони мне.

Такое чувство, что мой желудок только что провалился сквозь пол. Кладу телефон обратно на стол лицевой стороной вниз, чтобы не видеть сообщение, и автоматически встаю, отодвигая стул. Мои руки лежат на столе, костяшки пальцев побелели. Я прерывисто вздыхаю.

— Джесс, — ласково произносит голос позади меня. — Ты в порядке?

Я оборачиваюсь, все еще держась за стол. Это Камилла.

— У тебя такой вид, будто ты увидела привидение. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Только что пришло сообщение, что моя бабушка Бет неважно себя чувствует, — я смотрю на фотографии, где мы вдвоем, стоящие на моем столе. Фотографии меня, когда я была крошечным ребенком, сидящим у нее на коленях, еще одно наше фото, где она держит меня за руку, когда мне было десять и я получила пару роликовых коньков на Рождество. Есть фотография, на которой она стоит в университете Кардиффа в день моего выпуска, а Бекки улыбается на заднем плане. Меня немного подташнивает, и я снова сажусь в кресло.

— Давай я принесу тебе стакан воды, — говорит Камилла.

Я смотрю на часы. Уже двадцать минут двенадцатого. Почти время нашей встречи.

— Вот, держи, — она протягивает мне воду и, как ни странно, салфетку. — Итак, что мы можем сделать?

Я качаю головой:

— У нас встреча в половину.

— Тебе не обязательно быть на встрече, — мягко говорит Камилла. — Тебе нужно отправиться домой и повидаться с ней?

Я переворачиваю телефон, снова глядя на четкие слова, подсвеченные на фоне меня, Джен и Софи в лыжной одежде, смеющихся на снегу в Новый год. Меня мучает чувство вины из-за того, что я переехала в Лондон и не навещала бабушку Бет так часто, как следовало бы.

— Думаю, может, и так.

— Хорошо. Предоставь это мне. Мы можем дать тебе отпуск. А теперь почему бы тебе не вернуться домой, не разобраться с делами, не собрать сумку и не сесть на поезд до… где это?

— Борнмут, — говорю я, мой голос звучит странно слабо и как будто издалека.

Как только я выхожу из поезда, то чувствую, что море неподалеку. В воздухе что-то есть – открытость огромного неба, раскинувшегося над нашими головами, и, конечно, запах озона с пляжа. Я прыгаю в такси и направляюсь прямиком в больницу с дорожной сумкой на плече.

Уезжаю домой на несколько дней, потому что бабушка Бет нездорова, я написала Бекки. Ее ответ, я смотрю на часы, понимая, что она, вероятно, только что закончила работу, вспыхивает, когда я сажусь в такси.

Бедная ты деточка. Передавай ей мою любовь. Держи меня в курсе.

Обязательно, отвечаю я.

Когда я добираюсь до больницы, на мгновение останавливаюсь, не зная, куда идти. Мне приходит в голову, абсолютно иррационально, что если бы Алекс был здесь, он бы знал. Я направляюсь к стойке администратора, и мне говорят, что она прошла сортировку и находится в боксе. Я следую инструкциям администратора и пробираюсь через вращающиеся двери в коридор, заполненный людьми. На пластиковом стуле сидит молодая женщина, с ее руки свисает капельница. Сидит молодая пара с бледными и обеспокоенными лицами, держа на руках ребенка. Я слышу свою мать прежде, чем вижу ее.

— Это смешно, — говорит она. — Мы здесь уже восемь часов, а ее так и не поместили в палату. Как вы думаете, сколько еще это продлится?

Маленькая женщина в розовом больничном халате, ее косы убраны с лица широкой лентой, смотрит на меня, когда я выглядываю из-за занавески. Она нацарапывает что-то на планшете и кладет его обратно в изножье кровати, улыбаясь бабушке Бет, прежде чем выскользнуть за дверь.

— Привет, утенок, — еле слышно произносит бабуля Бет. Ее кожа голубовато-бледная, а под глазами залегли синяки. — Твоя мама поднимает шум.

Я наклоняюсь над кроватью, кладу свою руку на ее, ощущаю тонкую, как бумага, кожу и нежно сжимаю ее ладонь. Целую ее в щеку и вдыхаю знакомый аромат крема для лица «Нивеа» и лака для волос «Элнетт». Я поднимаю голову.

— Честно говоря, — раздраженно говорит моя мама, — это просто смешно. Привет, дорогая, — она наклоняется и чмокает меня в щеку.

— Теперь, когда ты здесь, Джесс, я пойду выйду на улицу и сделаю пару звонков. Сегодня вечером я должна выступать.

— Все в порядке, — говорю я, обмениваясь взглядами с бабушкой. Она достаточно здорова, чтобы закатывать глаза, поэтому думаю, что, возможно, все не так плохо, как кажется.

Мама выскальзывает из кабинки, а я сажусь на стул рядом с кроватью бабушки Бет, все еще держа ее за руку.

— Так что случилось?

— Ох, это как-то связано с моим сердцем.

Я встревоженно смотрю на нее.

— Беспокоиться не о чем. Небольшая стенокардия, что-то в этом роде.

— Они бы не привезли тебя сюда, если бы не было причин для беспокойства.

Она цыкает:

— Мне просто нужно немного лекарств, и все будет в порядке. Теперь, я хочу, чтобы ты рассказала мне все о том, что происходило, с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Что там с тем приятным Алексом?

Мы говорим о том, чем я занималась в Лондоне, и через некоторое время глаза бабушки закрываются, и она погружается в сон. Я достаю свой телефон из сумки. Не уверена, что вообще должна использовать его в больнице, но я проверяю, нет ли у меня каких-либо сообщений. Первое гласит:

Есть новости? Думаю о тебе. Xx

Конечно, Джеймс уже на связи. Я отправила ему сообщение из поезда, рассказав о том, что происходит.

Привет, говорит сообщение в «ВатсАпп» от Алекса. Я наблюдаю, как на экране появляются точки, предполагая, что он набирает еще одно сообщение. Они исчезают, а затем появляются снова. После приходит остальное сообщение: Бекки рассказала мне, что произошло. Надеюсь, с твоей бабушкой Бет все в порядке – судя по тому, что ты рассказывала, она стойкий солдатик. Дай знать, если я могу что-нибудь сделать? X

Я улыбаюсь.

Появляется медсестра.

— Здравствуйте, миссис Коллинз, — мягко говорит она. Глаза бабушки приоткрываются. — Мы нашли для вас кровать наверху, так что мы просто оформим кое-какие документы и собираемся вас госпитализировать. Вы ближайший родственник? — спрашивает она, поворачиваясь ко мне. Мама все еще где-то разговаривает по телефону, поэтому я киваю.

— Да. Я ее внучка.

— Хорошо, окей, вы можете пойти с ней в палату двенадцать. Вы не знаете, есть ли у вашей бабушки с собой сумка? Рядом со стойкой регистрации есть магазин товаров первой необходимости, если вам нужно купить зубную щетку, салфетки и тому подобное.

Я указываю на сумку в цветочек, которая стоит под моим стулом. Интересно, кто это упаковал – мама или сотрудники ее дома престарелых. Надеюсь, что не мама, иначе половины необходимых бабуле вещей не будет.

— Да, у нее есть сумка. Я проверю ее, когда мы поднимемся наверх.

Проходит еще час, прежде чем приходит проводница и помогает бабушке сесть в инвалидное кресло. Мама вернулась и сказала мне, что ей не удалось уговорить дублершу заменить ее в пьесе. Она выглядит бледной и встревоженной, ее губная помада стерлась, а волосы торчат сзади. Я протягиваю руку и приглаживаю их, и она подпрыгивает.

— Прости, — она проводит рукой по волосам.

— Они торчали, — я прикусываю губу. Где-то на заднем плане раздается грохот, как будто кто-то что-то уронил. Я бросаю взгляд на маму, и она слегка качает головой, как бы говоря, чтобы я не волновалась.

Мама поспешно прощается и уходит в театр.

— Ты такая хорошая девочка, — тихо произносит бабушка Бет. Она выглядит маленькой в своей ночной рубашке и халате – как будто усохла за последние несколько месяцев.

— Тогда пойдемте, дорогая, — весело говорит проводница. — Мы быстро доставим вас наверх.

Палата двенадцать – это небольшая комнатка с шестью кроватями. Все, кроме одной, заняты, и, должно быть, сейчас время посещений, потому что почти во всех палатах сидят члены семьи. На приставных столиках лежат открытки «выздоравливай», воздушные шарики и коробки шоколадных конфет, слышны негромкие разговоры. Приходит медбрат и помогает бабушке подняться с кресла и лечь в постель, пока проводница увозит кресло.

— Вы в лучшей палате, — говорит медбрат теплым, глубоким голосом, похожим на мёд. Бабуля, которая не может устоять перед красивым мужчиной, улыбается ему, позволяя подоткнуть простыни вокруг ее талии и взбить подушки у нее за спиной. — Мы здесь о вас хорошо позаботимся, не волнуйтесь.

Я смотрю, как он, насвистывая, уходит. Это заставляет меня задуматься об Алексе и о том, как он, должно быть, относится к пациентам в своих палатах. Он сейчас занимается ортопедией, как сказал мне на днях, и в основном это пожилые люди со сломанными бедрами. О, и еще одна мать четверых детей со сломанной лодыжкой. Очевидно, она сделала это, играя в роллер-дерби, и сказала, что ей очень нравятся тишина и покой.

Бабушка Бет снова закрыла глаза.

Я пользуюсь возможностью, чтобы ответить Алексу:

Она в палате. Мама ушла в театр.