ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Джесс

3 мая

Я смотрю на небо, лазурно-голубое и безоблачное, и чувствую тепло солнца на своем лице. С таким же успехом могла быть середина августа, а не мая. Тихий практичный голосок всплывает в моей голове и указывает, что мне, вероятно, следует воспользоваться солнцезащитным кремом. Я останавливаюсь на секунду и роюсь в своей сумке – уверена, что где-то там есть немного.

— Лучше всего в мае, до того, как появятся туристы на летние каникулы, — говорит Алекс. Мы в Риджентс-парке, рядом с зоопарком. Мы какое-то время не выходили на прогулки и вообще не были вместе после Марафона – я была полностью поглощена работой, а Алекс начал работать в гериатрическом отделение. Он работал в ночи, когда, казалось, все умирают – довольно мрачно, поэтому я осторожно спрашиваю, как дела, потому что, кажется, каждая история начинается с «прошлой ночью мы потеряли еще одного…» Не знаю, как он это делает и остается жизнерадостным. Это странно. Я не могу представить, что могло заставить кого-то захотеть стать медбратом или медсестрой, но что бы это ни было, я за них очень рада.

— Я так устал, что мог бы проспать неделю, — говорит Алекс.

— Можем немного поваляться на траве. Нам не обязательно проходить по десять миль в день, если ты не хочешь.

Он останавливается и смотрит на траву. Свежескошенной она выглядит довольно соблазнительно.

— Ненадолго?

— Ненадолго, — соглашаюсь я.

Мы ложимся на траву, бок о бок, и смотрим в небо.

— Когда я была маленькой, мы с дедушкой часто лежали на пляже и разглядывали очертания облаков, – сказала я. Я забывала об этом до сих пор, глядя на облако, смутно напоминающее снеговика, парящее над нами.

— «Хочешь слепить снеговика…» — поет Алекс.

— Ты потратил слишком много времени на работу в детском отделении.

— Будто я не знаю. Думаю, я знаю весь сюжет «Холодного сердца».

— У него вообще есть сюжет? — я спрашиваю.

Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня:

— Есть ли сюжет? Я хочу, чтобы ты знала, что прямо сейчас ученые спорят о том, является ли «Холодное сердце» феминистским трактатом или он по своей сути проблематичен из-за изображения троллей.

— Серьезно?

Он кивает:

— Серьезно.

— Думаю, мне нужно посмотреть его и выяснить.

— Договорились, — он поворачивает голову и снова смотрит на небо. Воздух насыщен ароматом сахарной ваты, горького кофе и слабым запахом чего-то явно животного из зоопарка.

— Роаааар!

Что-то пролетает мимо наших голов, и я переворачиваюсь на бок так же, как это делает Алекс, так что мы смотрим прямо друг на друга. Его брови хмурятся, но он смеется. Он переворачивается и заставляет себя встать.

— Что, черт возьми, это было? — я поднимаюсь, отряхивая с ног свежескошенную траву.

— Сбежавший из зоопарка низко-летающий зверь? — спрашивает он.

Я указываю на другой конец парка:

— Кажется, я нашла преступника.

Маленький ребенок держится за пульт дистанционного управления, неумело пытаясь управлять крошечным самолетом и одновременно создавая звуковые эффекты.

— Тимми, не летай так близко к людям, — кричит его мать, подбегая к нему и хватая пульт, но уже слишком поздно. Самолет, который секунду назад пронесся над нашими головами, врезался прямо в газету, которую читает пожилой и угрюмого вида мужчина, сидя в полосатом шезлонге. Он опускает газету и смотрит на нас поверх очков. Мы с Алексом отворачиваемся, стараясь не хихикать.

— Давай убираться отсюда, пока у нас не начались неприятности, — говорит Алекс.

Мы идем вдоль края ограды зоопарка, глядя на сетку, которая свисает с высоких перил, не пуская нас и животных внутрь.

Жираф смотрит на нас через ограду, задумчиво жуя.

— О, смотри, — указываю я на нее.

Алекс поднимает взгляд, прикрывая глаза:

— Привет, красавчик.

— Она прелестна, не так ли?

— Возможно, это он. Не знаю, как ты определяешь пол жирафов.

— Извини. Привет, великолепный жираф неопределенного пола, — говорю я, смеясь. Алекс держит руки в карманах джинсов и легонько подталкивает меня плечом.

— Хочешь мороженого? — спрашивает он.

— Божечки, да.

Он указывает на киоск на другой стороне парка:

— Наперегонки.

— Тебе сколько, пять лет? — спрашиваю я, но он уже убежал.       Я добираюсь туда спустя целую вечность после него, осознавая, когда стою, уперев руки в колени, а мои легкие словно горят, что, возможно, пришло время мне как следует размяться.

— Прости, — говорит Алекс сверху, рядом с которым я склонилась. Я делаю вдох и выпрямляюсь, вставая, чтобы посмотреть ему в глаза. Он протягивает мне мороженое, политое малиновым соусом и покрытое радужной посыпкой.

— За это, — я беру у него рожок и слизываю дорожку мороженого, стекающую по краю рожка, — я прощу тебя. На этот раз.

— Как у твоей подруги Джен продвигаются дела с охраной с проживанием?

— Ох… — я поднимаю глаза. Он помнит так много деталей. Алекс обращает внимание на мелочи, я это заметила. Он единственный в доме, кто помнит, как все пьют чай и кофе, и ему не нужно спрашивать об этом. Это мило. — Я забыла, что говорила тебе об этом. Думаю, у нее все в порядке. Блестящий шар в спальне – это очень в ее стиле.

— Я хотел спросить у тебя совета кое о чем, — говорит Алекс, когда мы снова начинаем идти. Я искоса смотрю на него. Он кусает краешек своего рожка с мороженым, сосредоточенно хмурясь и вертя его в руках. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь так ел мороженое.

— Продолжай, — я шаркаю носком ботинка по гравию дорожки. Стайка туристов пролетает мимо нас на велосипедах, визжа от смеха, и мы отскакиваем в сторону.

— Это насчет Эммы.

Ох.

Нет.

Мое мороженое становится очень интересным, и я пристально смотрю на него, надеясь, что не покраснела. Алекс останавливается, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. Я пытаюсь не глядеть на него, но мне приходится смотреть ему в глаза, и я сглатываю при этом.

— Эммы? — беззаботно переспрашиваю я. — А что с ней?

— Ну, дело в том… — он замолкает, кусает ноготь большого пальца и смотрит вдаль, обратно на животных зоопарка. Я вижу высокую фигуру жирафа, тянущегося вверх, чтобы набрать в рот листьев с одного из деревьев. Мимо пролетает самолет, на задней панели которого висит реклама в старомодном стиле. Жужжат пчелы, визжат дети, шуршит гравий, и я жду, что он что-нибудь скажет, а потом все это превращается в мешанину слов. — Не знаю, знаешь ли ты… — он проводит рукой по волосам. — Я не хочу, чтобы это было неловко.

— Все в порядке, — беззаботно говорю я. — Имею в виду, думаю, каждый уже немного догадался, так что это не будет важным делом. И я уверена, что вы будете очень счастливы. Из вас получится хорошая пара, — думаю, что у меня неплохо получилось. Возможно, было бы лучше сейчас. Я сжимаю губы, прежде чем с них сорвутся еще какие-нибудь слова.

Он снова проводит рукой по волосам, отчего они встают дыбом. Мне наполовину хочется рассмеяться, но в то же время хочется разрыдаться и закричать, это нечестно, как ребенку, и убежать прочь. Он мне нравится, и я нравлюсь ему, и мы ладим и смешим друг друга, а я никогда не видела, чтобы они с Эммой смеялись вместе, и почему так должно быть, что я всегда такая…

— Мы не вместе, — твердо говорит он. — И я не хочу, чтобы мы были. В этом проблема.

— Оооо, — я поднимаю брови, пытаясь выглядеть мудрой и знающей, но определенно не испытываю облегчения. Не уверена, насколько хорошо у меня это получается.

— Дело в том, что на прошлой неделе она упомянула кое-что обо мне по телефону подруге, и я… Боже, мне так неловко это говорить. Я не строю из себя самонадеянного человека. У меня просто возникло ощущение, что она хочет большего, чем…

Он морщится и слегка краснеет на щеках, затем прикусывает губу, ожидая, что я что-нибудь скажу.

— Ох, но Эмма же милая, — великодушно говорю я. Теперь я могу позволить себе быть милой. Боже, неужели я стерва? Я делаю мысленную заметку спросить Джен и Софи, думают ли они, что я такая.

— Так и есть. Я не хочу все испортить, — говорит Алекс.

— Боже, нет, — я думаю об Олбани-роуд и пытаюсь представить, как кто-то другой переезжает в комнату Алекса. Мы все привыкли друг к другу, и, в любом случае, я не хочу, чтобы Алекс куда-либо переезжал. Нет, если его отношения с Эммой определенно не сложатся.

— Я уверена, что все будет хорошо. Просто объясни ей, что ты не хочешь быть втянутым во что-то серьезное прямо сейчас, или что-то в этом роде.

Затем он на мгновение становится серьезным:

— У нас был этот разговор в самом начале. На самом деле это была ее идея. Может, мне нужно убедиться, что она осознает это сейчас. Думаю, пришло время просто вбить ей это в голову.

— Ага, — говорю я. Мы начинаем прогуливаться вдоль озера, наблюдая за лебедями и утками, плавающими вдоль берега, наслаждаясь солнцем.

Ох, думаю, может быть, это означает, что шанс все-таки есть. Не сейчас, конечно. Но это уже стало началом прекрасной дружбы… Может быть, это могло бы привести к чему-то большему.

Но затем Алекс выдает сенсацию, и я вспоминаю, что то, что я мечтательный романтик, не означает, что мир встанет на свои места только для того, чтобы меня устраивать.

— Дело в том, — задумчиво говорит Алекс, — что я просто не готов к отношениям с кем бы то ни было, — он вздыхает. — Ох, не знаю. На днях я получил электронное письмо с напоминанием о моей предстоящей свадьбе.

Я открываю рот и снова закрываю его.

Не уверена, как правильно на это ответить.

Я отвечаю:

— Мне жаль.

— О, не стоит, — говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, и улыбается так, что его милые глаза с морщинками мерцают так, что у меня немного подкашиваются колени. — Я имею в виду, что это явно не могло случиться со мной и Элис. Она хотела «все включено». Дом, деньги, муж-юрист, дети…

— У нее могло быть «почти» все, — замечаю я.

— Элис в реальности не была человеком «почти». Она немного похожа на твою Софи.

— Ах, — говорю я. Тогда все немного встает на свои места, и я думаю, что, возможно, пришло время мне взять себя в руки и признать, что ни Элис, ни Эмма совсем не похожи на меня, и поэтому я совершенно определенно не во вкусе Алекса, и что мне следует двигаться дальше, очень по-взрослому и разумно. Чтобы спрятать лицо, я достаю телефон и фотографирую двух лебедей, отдыхающих у куста, их длинные шеи переплетены. Даже они с парой, думаю я сердито.