Она задыхается, когда я хватаю ее за бедра и сажаю на пианино. Зазвучали диссонирующие ноты. Ее пальцы вдавливаются в клавиши, а она дико пытается найти равновесие.

Я поддерживаю ее рукой за шею и прижимаю к себе, чтобы углубить поцелуй. Ее рука ударяет по клавишам, когда она отвечает на мою страсть своей.

Из рояля вырываются еще более разрозненные ноты.

Чистый хаос.

Напряжение перед крещендо.

— Это так... — она присасывается к моей нижней губе, — неуважительно... по отношению к фортепиано.

— Не беспокойся об этом. — Я вдыхаю ее. — Будь плохой девочкой сегодня вечером.

Мои мысли растворяются, когда мой язык исследует ее рот. Она тихонько стонет, и я крепче прижимаю ее к себе, желая снова услышать этот звук. Хочу быть ближе к ней.

Этого недостаточно. Мне нужно больше ее кожи.

Я пытаюсь сделать шаг между ее ног и натыкаюсь на крышку клавиш. Разочарованный, я ворчу и возвращаюсь к оценке.

Она смотрит на меня, глаза полузакрыты, рот влажный. Лунный свет блестит на рыжих волосах, которые запрещены. Ее зеленые глаза темные и знойные, как у кошки, готовой наброситься.

Она чертовски сексуальна, но я понимаю, что ее положение на клавишах не самое лучшее для того, что мне нужно сделать. Набравшись решимости, я хватаю ее за бедра. От ее удивленного визга у меня замирает сердце.

Подняв ее повыше, я усаживаю ее на стол пианино.

— Лучше? — Рычу я.

Она поворачивается так, что ее ноги болтаются в стороне.

— Может быть.

По всему моему телу разливается жар. Обхватив пальцами одну лодыжку, я решительно тяну ее, пока она не оказывается на краю пианино, и делаю шаг между ее ног.

— Тебе трудно угодить. — Бормочу я.

Ее глаза темнеют. — Если тебе от этого станет легче, то у тебя сейчас не все так плохо.

Мой пульс бьется в груди, когда она прижимает ногу к моему телу, чтобы удержать меня на месте.

Я снова врезаюсь в нее. Затем, оторвав губы от ее рта, я осыпаю поцелуями ее шею, а мои руки пытаются освободить ее от блузки.

Ее пальцы скользят по моей коже головы и спине. Везде, где она прикасается, ощущается жжение.

Отбросив блузку, я преследую мурашки, пробегающие по ее плечу. Ее кожа нежнее лилии. Мне это так нужно, что я почти ослеп.

Мое.

Моя.

Она должна понять это после сегодняшнего вечера.

Ее пальцы хватают и дергают меня за волосы, пока я снимаю с нее лифчик. Ее вкус мне знаком. Как и звуки, которые она издает.

Ее тоненькие струйки заставляют мой язык двигаться быстрее, и я сосредотачиваюсь на моменте. В моей голове только она. Больше никого. Ее нельзя сравнивать с Каденс. Я не позволю.

Когда я чувствую, что ее тонкие руки тянутся к подолу моей футболки, я отпускаю ее ровно настолько, чтобы сорвать футболку. Ее глаза расширяются, но я не даю ей времени полюбоваться моими татуировками. К тому времени, как я закончу с ней, она уже будет знать каждую из них наизусть.

Когда мы снова целуемся, дыхание почти не сбивается, я направляю ее руку, чтобы она почувствовала меня. Везде, где касаются ее руки, проскакивает электричество. Я провожу рукой по своим грудным мышцам. Мой пресс. Ниже. Ниже.

Она вырывает у меня стон, а потом улыбается, словно только что нашла новую игрушку.

Я предупреждающе рычу: — Осторожнее.

Ее глаза вспыхивают от вожделения. Одна сторона ее губ изгибается в сексуальной ухмылке. Я шиплю, когда она обхватывает мое лицо одной рукой и прижимает свои полные красные губы к моему пульсу, как будто она вампир, пытающийся высосать из меня жизнь. Это сводит меня с ума.

Мой рот сталкивается с ее ртом, и я опрокидываю ее назад, пока верхняя половина ее тела не оказывается на столе рояля. Ее глаза закрываются, когда я расстегиваю пуговицу ее брюк.

От отчаяния у меня дрожат руки.

Никогда раньше я не испытывал подобных чувств. Я готов отдать ей все.

Все.

Позволил бы ей погрузиться во все места, где разрешалось слушать только музыку.

Застежка-молния громко звякнула, когда я потянул ее вниз. От этого звука она прикусывает нижнюю губу.

— Ты в порядке? — Спрашиваю я, заметив.

— Да.

Ее голос дрожит.

Я наклоняюсь над ней так, что верхняя часть моего тела прижимает ее к пианино, а бедро — к ее месту. От ощущения ее обнаженной груди, упирающейся в мою, у меня кружится голова.

— Ты делала это раньше? — Серьезно спрашиваю я.

Она сглатывает, и ее нежное горло вздрагивает.

Я просовываю свои пальцы в ее пальцы и сжимаю ее запястья по обе стороны от головы. Поверхность рояля холодная, и я трусь о нее, чтобы добиться трения и тепла.

— Ответь мне.

— Н...нет. — Признается она, и ее лицо краснеет еще сильнее.

Проклятье. Я не имею дела с девственницами. Они придают слишком большое значение своему первому разу. Выстраивают в голове фантазии о том, что проведут со мной всю жизнь.

Но я колеблюсь лишь мгновение, прежде чем отбросить эти опасения.

— Ты хочешь сделать это со мной? — Рычу я.

Она нервно кивает.

Я не думал, что она сможет заставить меня нарушить еще хоть одно из моих правил, но вот я здесь. Жажду, как чертова пчела, попасть в медовую ловушку.

Я закатываю ее джинсы, когда в кармане вибрирует телефон. Сначала я не обращаю на него внимания. Я концентрируюсь.

Но телефон не перестает звонить.

Я зажмуриваю глаза, раздраженный до чертиков.

— Может, это важно. — Говорит она.

Я смотрю ей в лицо, не зная, пытается ли она оттолкнуть меня, чтобы не делать этого.

Ее рука исчезает в моих джинсах, как будто она владеет ими, и я смотрю на нее с ошеломленным выражением лица, когда она достает мой телефон прямо из кармана и сует его мне.

Я хочу сбросить эту жужжащую штуку с крыши, раздвинуть ей ноги и играть на ней, как на инструменте, пока она не закричит громче моей гитары.

Но я не могу.

Потому что имя, мелькающее на экране, принадлежит моему брату.

Финн не стал бы звонить мне без остановки, если бы это не было срочно.

Я подношу телефон к уху. — Алло?

— Датч.

Я мгновенно напрягаюсь. Мой брат никогда не был самым жизнерадостным из нас троих, но он также никогда не звучал так невесело.

Рыжая, должно быть, что-то почувствовала в моем выражении лица, потому что она сразу же садится и закрывает ноги. Монстр внутри меня недовольно ворчит. Я хочу, чтобы она не раздвигала ноги. Я хочу быть первым. Я хочу проникнуть в ее маленькое красивое тело так же, как она проникла в мою голову.

Вместо этого я крепче сжимаю телефон.

— Это Сол, чувак. — Финн в панике. — Он пытался покончить с собой.

Все внутри меня отключается.

Я не могу осознать эти слова. Сол? Самоубийство?

— Зейн в больнице. — Говорит Финн. — Я тоже туда направляюсь.

Мое сердце вылетает из груди. — Я уже еду.

Когда я оборачиваюсь, Рыжая уже спрыгнула с пианино. Она нагибается, чтобы собрать свою одежду.

Я помогаю ей, передавая бюстгальтер, который каким-то образом оказался на скамейке у пианино. Затем я нахожу свою футболку и стягиваю ее через голову.

— Мне нужно идти. — Говорю я ей.

— Я все собрала. Что-то случилось?

Она выглядит скорее обеспокоенной, чем застенчивой.

— Да. Это...

Сол... самоубийство.

Я даже не могу закончить предложение. Сол ни за что не стал бы причинять себе боль. Ни за что.

Мир кружится. Чувство вины грызет меня заживо. Это моя вина. Если бы я не втянул его в эту историю на летних каникулах, если бы я не бросил его, если бы я не спешил разобраться с Каденс, ничего бы этого не случилось.

В тот момент, когда я выныриваю, что-то останавливает меня.

Я опускаю взгляд.

Бледные пальцы скользят по моей руке и крепко сжимают ее. Секунду я просто смотрю на ее руку.

Я не из тех, кто прогуливается по пляжу, держась за руки. Но ее рука в моей кажется правильной, и я не отстраняюсь.

Мы бежим к лифту, и я свободной рукой набираю номер Зейна на своем телефоне.

Он наконец отвечает. — Датч.

— Как Сол? Что они говорят?

— Пока что он в порядке, но все плохо, чувак. — Его голос трещит и звучит так, будто он на грани психического срыва.

Я знаю своего брата, и когда Зейн чувствует себя беспомощным, он делает одно из двух — бьет в барабаны или трахается с девчонкой. Поскольку он застрял в больнице, у него нет возможности сделать ни то, ни другое.

— Успокойся...

— Не говори мне успокоиться, черт возьми. — Взрывается Зейн. — Сол пытался покончить с собой. И если бы ему это удалось, это была бы наша вина.

Я смотрю на Рыжую. Она смотрит на меня снизу вверх. Я знаю, что она наверняка слышит громкие крики Зейна и недоумевает, что происходит.

Я сжимаю ее руку, а затем слегка отворачиваюсь.

— Ты прав. Я тянул время с Каденс. Но с этим покончено.

Рука Рыжеволосой выскальзывает из моей.

— Что мы будем делать? — Спрашивает Зейн.

— То, что я должен был сделать с самого начала. — Я выдыхаю, мой разум насторожен и прокручивает все мои дальнейшие действия. — Ты останешься с Солом и его семьей. Я приду, когда разберусь с делами.

Каденс терзала меня изнутри, но я не могу позволить себе больше колебаться.

На кону жизнь Сола.

Лифт открывается.

Я жестом приглашаю Рыжую выйти первой. Ее глаза расширены, а лицо побледнело. Я хочу спросить ее, что случилось, но тут снова звонит телефон.

Это Финн.

— Есть новости? — Спрашивает мой брат. — Я застрял в пробке.

Я сообщаю ему последние новости, а затем добавляю: — Я решил. Пришло время разобраться с Каденс навсегда.

Я делаю паузу. Мне кажется, что на меня кто-то смотрит, но когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за мной Рыжая, она быстро отводит взгляд.

— Что ты хочешь, чтобы мы сделали? — Спрашивает Финн.

Я выхожу через стеклянные двери отеля и бегу вниз по лестнице, а Рыжая идет рядом со мной.

— Мы добьемся лишения ее стипендии. — Я понижаю голос. Я не хочу пугать Рыжую, но это должно произойти. Сегодня вечером. — Заставь айтишника завалить ее оценками. Я скажу Кристе, чтобы она подключила своего отца.

— Думаешь, это сработает?

— Она ни за что не выпутается из этого. — Я убираю телефон обратно в карман и касаюсь плеча Рыжей. Даже среди моей паники и страха есть намек на привязанность к ней. — Прости меня за сегодняшний вечер. Я все исправлю.