В 2017 году, в пятидесятую годовщину смерти Аденауэра, Ангела Меркель отдала дань уважения его историческому вкладу:

Сегодня мы чествуем великого государственного деятеля, который, проявив дальновидность и мастерство, дал нашей стране перспективу и стабильность после краха Веймарской республики и ужасов национал-социализма. Мы с огромной благодарностью преклоняемся перед Конрадом Аденауэром. Мы также воспринимаем его заслуги как обязательство для выполнения наших задач в запутанном, сложном мире. Ввиду того, чего добились Конрад Аденауэр и его современники, мы должны иметь мужество продолжать эту работу.

Конрад Аденауэр, со своей стороны, не задумывался над суждением потомков. Когда его спросили, каким он хочет, чтобы его запомнили, он ответил просто: «Он выполнил свой долг».

Шарль де Голль: Стратегия воли

Близкие встречи

В течение месяца после своей инаугурации в качестве президента 20 января 1969 года Ричард Никсон совершил, как было сказано, рабочий визит в столицы Европы, чтобы подчеркнуть то значение, которое он придает атлантическим отношениям. Никсон был тепло принят своими европейскими коллегами в Брюсселе, Лондоне и Бонне, со всеми из которых он встречался ранее и которые стремились подтвердить ведущую роль Америки в атлантических отношениях.

Атмосфера в Париже была неуловимо иной. За полдюжины лет до этого, вскоре после поражения Никсона на губернаторских выборах в Калифорнии в ноябре 1962 года, Шарль де Голль принял его на обед в президентской резиденции, Елисейском дворце. Похвала французского президента в адрес Никсона, который проявил свои способности в области внешней политики, будучи вице-президентом Дуайта Эйзенхауэра (1953-61 гг.), много значила для американца, находившегося тогда на низшей точке своей политической карьеры. Теперь де Голль лично встречал Никсона и его свиту в аэропорту, возведя это событие в ранг государственного визита.

Это был первый раз, когда я встретился с де Голлем. Он использовал этот случай для краткого, но теплого приветствия Никсона, подчеркнув отличительную и историческую идентичность Франции:

За двести лет, в течение которых произошло так много событий, ничто не могло поколебать чувство дружбы, которое наша страна испытывает к вашей. С другой стороны, вы приехали к нам, чтобы мы могли уточнить наши мысли и намерения в отношении мировых дел, а вы - свои собственные взгляды и инициативы. Как мы можем не придать этим обменам самый большой интерес и самое большое значение?

Приветствие было полностью основано на национальных интересах Франции и личном уважении де Голля к Никсону. В нем не упоминались НАТО, Общий рынок и европейская многосторонность - все это было стандартной риторикой других лидеров в европейских столицах.

Затем последовал прием в Елисейском дворце. Во время него помощник де Голля увлек меня из толпы в присутствие строгой фигуры, возвышавшейся над собравшимися. Де Голль не излучал тепла и не подавал никаких признаков предыдущего контакта или нынешнего приветствия. Его первые слова, обращенные ко мне, были вызовом: "Почему вы не уходите из Вьетнама?" - странный вопрос, учитывая, что его собственному решению уйти из Алжира, принятому всего за семь лет до этого, предшествовали почти три года интенсивных военных действий. Когда я ответил: "Потому что внезапный уход повредит американскому международному авторитету", он ответил отрывистым "Например, где?" ("Par exemple, où?") Я ответил не лучше: 'Например, на Ближнем Востоке'. Это, казалось, повергло де Голля в задумчивость, которую он прервал, сказав: "Как странно. До этого момента я думал, что именно ваши враги [то есть Советы] имеют проблему доверия на Ближнем Востоке".

На следующий день де Голль организовал содержательную встречу с Никсоном в элегантном замке Гранд Трианон на территории Версальского дворца, возведенного Людовиком XIV. Когда разговор зашел о Европе, де Голль воспользовался случаем, чтобы в течение тридцати пяти минут развивать свое приветственное заявление в изложении необычайной страсти, элегантности и красноречия.

Исторически, сказал он, Европа была ареной различных национальностей и убеждений. Не существовало такого понятия, как политическая Европа. Каждая часть Европы создала свою собственную идентичность, пережила свои собственные страдания, выработала свой собственный авторитет и миссию. Страны Европы находились в процессе восстановления после Второй мировой войны и стремились защитить себя на основе стратегии, определяющей их характер. Ситуация, сложившаяся после войны, породила необходимость и опасность, которые требовали тесного сотрудничества между государствами Европы - и между Европой и Соединенными Штатами. Франция была готова к сотрудничеству в решении общих задач и окажется верным союзником. Однако она не откажется от своей способности к самозащите и не передаст определение своего будущего многосторонним институтам.

Это были принципы, во имя которых де Голль оспаривал атлантическую политику двух предыдущих президентов США, Линдона Б. Джонсона и Джона Ф. Кеннеди. Никсон, который восхищался де Голлем и не желал вступать в аналогичные дебаты в первые дни своего президентства, пригласил меня прокомментировать это как профессора истории.

Несколько ошеломленный неожиданной просьбой, я сказал: "Это была глубокая и трогательная презентация. Но как президент де Голль предлагает удержать Германию от доминирования в Европе, которую он описал?". Он замолчал на мгновение, а затем ответил: "Par la guerre" ("Путем войны").

Еще один содержательный разговор состоялся на обеде вскоре после этого. Признав, что ему известны мои научные труды, де Голль спросил о государственной деятельности во второй половине XIX века: какая фигура произвела на меня наибольшее впечатление? Когда я упомянул канцлера Германии Отто фон Бисмарка (1871-90), он поинтересовался, какими качествами Бисмарка я больше всего восхищался. "За его умеренность, которая, к сожалению, подвела его в урегулировании после франко-прусской войны 1871 года", - сказал я. Де Голль закончил разговор, вспомнив о последствиях этого урегулирования: "Так было лучше, потому что это дало нам возможность вновь завоевать Эльзас".

Всего за шесть лет до этого де Голль подписал Договор о дружбе с канцлером Германии Конрадом Аденауэром, с которым у него были более теплые личные отношения, чем с любым другим мировым лидером. Но для де Голля дружба не отменяла ни уроков истории, ни требований стратегии. Вполне возможно, что его агрессивные высказывания были сделаны для того, чтобы посмотреть, как отреагирует его собеседник.

Через два месяца после встречи с Никсоном де Голль подал в отставку. На него не оказывалось ни внутреннего, ни международного давления. Он выбрал момент своего окончательного ухода, потому что он подходил для исторического перехода.

Кем же был этот возвышающийся человек, столь красноречивый в своих размышлениях о мировом порядке, столь уверенный в себе, что мог непринужденно ссылаться на войну с Германией за канапе, столь уверенный в своем наследии, что мог уйти в отставку, когда посчитал бы момент подходящим? Де Голль прекрасно понимал, что он поддерживал свой легендарный статус, скрывая себя под покровом тайны. Кто же был колоссом, скрывавшимся за завесой?

Начало путешествия

21 марта 1940 года, в связи с поражением французских войск, пытавшихся отразить нападение Германии на Норвегию, Поль Рейно был назначен на пост премьер-министра вместо Эдуара Даладье. За пять лет до этого Рейно интересовался взглядами тогдашнего подполковника Шарля де Голля, который стал советником высокопоставленного политика.

В середине мая 1940 года все еще малоизвестный сорокадевятилетний профессиональный военный будет повышен в звании с полковника до действующего бригадного генерала в знак признания его выдающегося руководства бронетанковым полком в борьбе за отражение немецкого вторжения в Бельгию. Две недели спустя Рейно, одновременно исполнявший обязанности министра обороны, выбрал де Голля своим заместителем министра обороны.

Де Голль открыл свой кабинет в Министерстве обороны 5 июня, в тот самый день, когда авиаудары Люфтваффе достигли окраин Парижа. В течение недели французское правительство отступило из столицы. 17 июня вновь назначенный заместитель министра, узнав об отставке Рейно и о плане заключить перемирие с Адольфом Гитлером, внезапно вылетел в Лондон из Бордо. Самолет де Голля пролетел над гаванями Рошфор и Ла-Рошель, где немцы подожгли десятки кораблей, а также над бретонской деревушкой Паимпон, где лежала при смерти его мать Жанна. Улетая, он приказал срочно выдать паспорта жене и трем детям, чтобы они могли последовать за ним в Лондон. На следующий день он выступил по Би-би-си с обращением, в котором объявил о создании движения сопротивления в противовес политике французского правительства:

На карту поставлена судьба мира. Я, генерал де Голль, находящийся сейчас в Лондоне, призываю всех французских офицеров и мужчин, которые в настоящее время находятся на территории Великобритании или могут оказаться там в будущем, с оружием или без него, и приглашаю всех инженеров и квалифицированных рабочих с оружейных заводов, которые в настоящее время находятся на территории Великобритании или могут оказаться там в будущем, связаться со мной. Что бы ни случилось, пламя французского сопротивления не должно и не должно умереть.

Это было, по меньшей мере, экстраординарное заявление человека, пока еще совершенно неизвестного подавляющему большинству французского народа. Младший министр, самый низкопоставленный генерал Франции, нагло призывал к оппозиции правительству Франции, в которое он сам вошел менее двух недель назад и членом которого номинально все еще являлся. Лаконичные фразы передачи, в отличие от возвышенной риторики, обычной для других исторических заявлений, таких как американская Декларация независимости (1776), были именно тем, чем они звучали: приглашением французским гражданам на британской земле восстать против своего правительства, сделанным от имени неопределенного предприятия.