В итоге компания получила педиатрическое показание. Но по техническим причинам им было отказано в продлении срока эксклюзивности, что оставило их очень недовольными и, возможно, готовыми воспринять неприятные сообщения в прессе о том, что семья хотела продавать опиоиды детям, хотя на самом деле они хотели получить дополнительные шесть месяцев монопольного ценообразования. И даже перед лицом беспрецедентного прилива плохой прессы семья все еще искала другие способы продажи опиоидов. Через несколько недель после выхода статьи в New Yorker Джонатан Саклер в ярости от негативных публикаций, изображающих его семью как жадных спекулянтов таблетками, предложил компании Purdue рассмотреть возможность запуска еще одного опиоида. Ричард продолжал требовать информацию о продажах, и сотрудники компании не знали, как на это реагировать. "Я думаю, нам нужно найти баланс, - писал один сотрудник другому, - между тем, чтобы ясно представлять себе реальное положение дел... и тем, чтобы сообщать столько плохих новостей о будущем, что все будет выглядеть безнадежно". Семья придерживалась своей стратегии, призывая пациентов принимать большие дозы в течение длительного времени. В McKinsey посоветовали, что так можно защитить прибыль компании. Но этот совет противоречил формирующемуся медицинскому консенсусу о том, что такой подход не является лучшим способом лечения хронической боли. Центр по контролю и профилактике заболеваний недавно заявил, что "недостаточно доказательств" того, что эти препараты продолжают снимать боль у пациентов, принимающих их более трех месяцев, и предупредил, что почти четверть всех пациентов, длительно принимающих опиоидные обезболивающие, могут стать зависимыми.

Некоторые руководители призвали совет директоров признать, что стратегия интегрированной компании по лечению боли не работает и что им необходимо диверсифицировать свою деятельность. В 2014 году Кате Саклер участвовала в обсуждении инициативы под названием Project Tango. Идея заключалась в том, что одной из естественных сфер, в которой Purdue могла бы развиваться, была продажа препаратов для лечения опиоидной зависимости. Сам Ричард Саклер входил в команду изобретателей, которые подали заявку на патент для лечения зависимости. ( В патентной заявке люди, пристрастившиеся к опиоидам, названы "наркоманами" и выражается сожаление по поводу "преступной деятельности, связанной с наркотиками, к которой прибегают такие наркоманы, чтобы собрать достаточно денег для финансирования своей зависимости"). Согласно презентации PowerPoint для Project Tango, "Рынок злоупотреблений и зависимостей" был бы "хорошим вариантом и следующим естественным шагом для Purdue". В некотором роде эта инициатива представляла собой рифму на бизнес-модель, которую Purdue уже давно использует. Одним из побочных эффектов употребления опиоидов является запор, и в течение многих лет торговые представители Purdue рекламировали надежное слабительное "Сенокот" как полезную добавку к "Оксиконтину". С откровенностью, которая могла бы насторожить даже Саклеров, в презентации Project Tango говорилось: "Лечение боли и зависимость естественным образом связаны". В презентации отмечалось, что "опиоидная наркомания может стать для Purdue интересной точкой входа".

Но в итоге совет директоров решил отказаться от проекта "Танго". Это было частью закономерности. Похоже, в Purdue понимали, что компании необходимо разрабатывать или лицензировать другие линейки продуктов. Но всякий раз, когда совету директоров представлялись потенциальные кандидаты, не являющиеся опиоидами, Саклеры интересовались, насколько прибыльными они будут. "Они пытались заставить их диверсифицировать свою деятельность, - вспоминает один из бывших руководителей. Они рассматривали препараты для лечения болезни Паркинсона. От мигрени. От бессонницы. "Но совет директоров не был заинтересован. Прибыль была не такой, как в случае с опиоидами". Это была высокая планка - немногие фармацевтические препараты приносят такую же прибыль, как "Оксиконтин", - поэтому Саклеры пропускали на одно предложение за другим. "Они совсем не были заинтересованы в разработке неопиоидных продуктов", - вспоминает другой бывший руководитель. "Их больше всего интересовала продажа как можно большего количества оксиконтина". Крейг Ландау, после того как его назначили генеральным директором, на словах поддерживал идею о разработке других продуктов, но на деле, по словам одного из руководителей, "Крейг - бизнесмен". Все, о чем говорил Крейг, - это о том, какую долю в бизнесе занимает определенный сегмент населения, страдающего от боли. 'Это 10 процентов нашего бизнеса'. 'Это 15 процентов нашего бизнеса'. Он никогда не произносил слово "пациент", но постоянно говорил о бизнесе".

Третий бывший руководитель вспоминает, как ему приходилось выступать перед членами семьи с новыми бизнес-идеями: "Прийти на заседание совета директоров Sackler - все равно что попасть на плохой ужин в День благодарения, когда две стороны семьи просто не ладят друг с другом. Ричард со стороны Рэймонда тянет в одну сторону, а Кате со стороны Мортимера - в другую, и все они ссорятся, а вы стоите перед залом и просите перейти к слайду 2". Но это было бесполезно. Бывший руководитель вспоминает, что "не было никакого интереса к развитию других линий продуктов". Каким бы новаторским ни было предложение, "это был не Оксиконтин".

Хорошей новостью для Саклеров стало то, что даже после разоблачений в Esquire и The New Yorker оказалось, что негативная огласка мало повлияет на филантропические связи семьи и ее положение в вежливом обществе. После публикации статей в журналах газета The New York Times связалась с двадцатью одним культурным учреждением, получившим от Саклеров значительные суммы, в том числе с Гуггенхаймом, Бруклинским музеем и Метрополитен-музеем. "Но мало кто из них, похоже, обеспокоен тем, что полученные ими деньги могут быть каким-то образом связаны с семейным состоянием, построенным на продаже опиоидов", - сообщает газета. Ни один из музеев или галерей не выступил с заявлением о Саклерах, которое было бы менее чем благожелательным, и не указал, что вернет пожертвования или откажется принимать подарки от этой семьи в будущем. Некоторые открыто выступили с защитой. "Семья Саклеров продолжает оставаться важным и ценным донором", - заявила газете представительница Музея Виктории и Альберта, добавив, что сотрудники музея "благодарны за их постоянную поддержку". Оксфордский университет был так же непоколебим, заявив, что "не намерен пересматривать отношения с семьей Саклер и трастами".

Прохладным субботним днем в марте 2018 года Нэн Голдин вошла в Метрополитен-музей. Она была одета в черное с ног до головы, на шее у нее был длинный черный кашне, губы накрашены ярко-красной помадой, а пунцовые волосы спадали на глаза. Оказавшись внутри музея, она направилась в крыло Саклера.

Она пришла не одна. Попав в зал с огромной стеной из стекла, выходящей на парк, она влилась в толпу посетителей музея, но при этом спокойно координировала свои действия с группой из сотни или около того человек, которые прибыли инкогнито, как и она. Внезапно, в 16:00, они начали кричать: "Храм жадности! Храм Окси!" Кто-то развернул черный плакат с надписью "Финансируйте реабилитацию".

Голдин создала группу по образцу активистов борьбы со СПИДом 1980-х годов, которыми она так восхищалась. Они называли себя PAIN, что расшифровывалось как Prescription Addiction Intervention Now, и собирались в бруклинской квартире Голдин, планируя эффектную акцию. Пока десятки протестующих скандировали, сотни людей стояли вокруг и глазели, снимая видео на свои телефоны. Несколько фотокорреспондентов, которых заранее предупредили о том, что они будут присутствовать на акции, делали снимки. Голдин решила, что хочет нанести удар по Саклерам там, где они живут, - в элитной среде художественного музея. В постоянной коллекции Метрополитен-музея есть несколько фотографий Голдин, и теперь она будет использовать свое положение в этом мире и свою индивидуальность как признанного художника, который, как оказалось, выздоравливает от оксиконтиновой зависимости, чтобы призвать учреждения культуры отказаться от денег Саклеров и потребовать, чтобы семья использовала свое состояние для финансирования лечения наркомании.

"Мы - художники, активисты, наркоманы", - объявила она, заняв позицию между парой внушительных статуй из черного камня. Несколько ее коллег-активистов вывесили плакат с надписью "Позор Саклеру", и теперь Голдин стояла перед ним. "Мы сыты по горло", - сказала она. Протестующие расположились вокруг большого отражающего бассейна, который был центральным элементом стольких блестящих вечеринок. Они полезли в сумки и достали оранжевые бутылочки с таблетками, а затем бросили их в бассейн. "Посмотрите на факты!" - кричали они. "Читайте статистику!"

Охранники Met набросились на протестующих, пытаясь заставить их успокоиться и уйти, но вместо этого они рухнули на пол в символической "акции смерти" . В течение нескольких минут они лежали там, как разбросанные трупы, символизируя смерть от оксиконтина. Затем они поднялись и пошли к выходу, мимо Храма Дендура, через мраморные залы Метрополитен-музея, который Артур, Мортимер и Рэймонд так старались сделать своим. Они размахивали знаменами и скандировали, их голоса звенели в галереях. "Саклеры лгут! Тысячи умирают!" Когда они выходили из здания и спускались по ступеням, Нэн Голдин обернулась и крикнула: "Мы вернемся!"