В стиле централизованного планирования и регулирования - в противовес дикой, самоорганизующейся добровольной торговле - люди ожидали и даже хотели, чтобы их экономика была предсказуемой. Французский кинорежиссер Жан-Клод Карьер в 2009 г. рассказывал о своем родственнике-землевладельце, который в старые времена "в январе делал расчеты на предстоящий год. Результаты прошлого года были надежной основой для прогноза. . . . Ничего не менялось.¹⁶ Экономист Стэн дю Плесси рассказывает о своих прабабушках и прадедушках-африканерах, их родителях, их родителях, их родителях, их родителях, вплоть до своих предков-гугенотов XVII века: "Для этих семейных пар, как и для всего человечества в целом на протяжении почти всей истории, родители жили так же, как и их дети". Дети "богатели, если вообще богатели, и то редко, накапливая больше земли, больше скота, больше труда. . . . Это та же модель, о которой мы читаем в Ветхом Завете (Бытие 13:1-30; Бытие 30:25-43)."¹⁷ Модель была такова: твой выигрыш - мой проигрыш, с нулевой суммой, прямо сейчас, не обращая внимания на будущее.
В 1600 г. Англия - несмотря на то, что к тому времени она была уже большим обществом с единой ценой на многие товары, во всяком случае, по узким стандартам Девентера или Нюрнберга, - все еще накладывала цепи на предпринимательство, исходя из теории нулевой суммы в торговле. Многие англичане считали, как писал один из них около 1600 г., что "добавлять больше людей в число авантюристов-купцов - значит загонять больше овец на одно и то же пастбище, которое должно служить им всем".¹⁸ Пусть у нас будет предсказуемая жизнь.
Именно это стоит за постоянными современными возрождениями меркантилизма против международных сравнительных преимуществ, как это делает Лу Доббс на Fox News, или книги Роберта Райха и Джона Грея, или французские виноградари, требующие еще большей защиты, или Министерство торговли и промышленности ЮАР, требующее труднодоступных лицензий для любого бизнеса, или антиглобалистские бунты на встречах "Группы семи".Странно, но люди, которые охотно согласятся с тем, что попытка заложить будущее, скажем, в живописи, рок-музыке, журналистике, науке, написании романов или научных книг, считают, что мы уже знаем, как организовать простую экономику, и что правительство лучше всего разбирается в централизованном планировании, регулировании или подталкивании. В 2013 году винные магазины штата Индиана провели кампанию против разрешения продуктовым магазинам предлагать холодное пиво по воскресеньям на том основании, что, по словам их представителя, половина винных магазинов штата выйдет из бизнеса при наличии такой удобной для покупателей конкуренции. Свободный торговец ответил бы: так тому и быть; люди говорят о своем удобстве в том, что они готовы предложить в обмен. Как сказал Адам Смит в первых фразах "Введения и плана работы" в книге "Богатство народов", "ежегодный труд каждого народа - это фонд, который первоначально снабжает его всеми жизненными потребностями и удобствами, которые он ежегодно потребляет. . . . Поэтому в зависимости от того, насколько этот продукт... больше или меньше пропорционален числу тех, кто должен его потреблять, нация будет лучше или хуже обеспечена". Целью экономики страны является потребление, а не рабочие места или количество винных магазинов.
После изменения риторики около 1707 г. в такой большой зоне свободной торговли, как Британия, могло развиться достаточно материальных и интеллектуальных интересов в свободной торговле, чтобы развязать Прометея.²⁰ Баланс интересов против страстей, иными словами, не является просто современной либеральной фантазией. В XVIII веке в Великобритании сформировалась группа интересов, которая к тому времени была заинтересована в свободной торговле внутри страны и за рубежом, и тем более через 82 года после 1707 года в расширяющейся зоне свободной торговли Соединенных Штатов. В Конституции, принятой в 1789 г., Коммерческая оговорка (ст. II, разд. 2, п. 3) наделяет Конгресс правом "регулировать торговлю" между штатами и сразу же была истолкована как препятствующая межштатным тарифам (усиленная, как представляется, ст. I, разд. 10, согласно которой любой тариф, будь то на иностранные товары или товары другого штата, является прерогативой Конгресса). Ключевым событием является то, что до появления современного и всемогущего государства державы утратили контроль над торговлей, которая пошла (в буквальном смысле) сама по себе непредсказуемым путем. Это объясняет неспособность ранних и небольших, а потому легко монополизируемых купеческих республик достичь того, чего почти достигла Голландия, а затем Англия, Шотландия и английские колонии в Северной Америке. Масштаб имел значение. Имел значение и отказ от централизованного управления (регулярно становившегося идиотизмом). В отличие от государства Бурбонов, ганноверское государство действительно имело контроль над фискальной системой. Но когда в XVIII веке остатки меркантилизма утратили свое очарование, оно решило, что у него нет острого желания мешать людям прясть хлопок на радость их сердцам и кошелькам.
Когда новая риторика давала лицензию новым предприятиям, эти предприятия могли обогатить достаточно людей, чтобы создать свои собственные корыстные интересы для противостояния меркантилистскому плану местного величия через монополию. В случае смягчения "синих" законов в штате Индиана продуктовые магазины через некоторое время сформировали бы группу интересов, препятствующую повторному введению закона о продаже холодного пива, который искусственно создавал преимущества для винных магазинов. Такие новые интересы за последние несколько столетий воспитали терпимость к созидательному разрушению, к непредсказуемой жизни и к тому, что большинство детей имеют гораздо больше, чем их бабушки и дедушки. По этой причине маловероятно, что Индия вернется к чрезмерному регулированию и протекционизму даже после ухода со сцены либералов, ответственных за 1991 г. (роль Сингха преувеличена, а в 2010-х гг. он уступил меркантилистско-социалистическим силам), или что любое будущее правительство Китая отменит реформы, проверенные торговлей. Как недавно отметили Норт, Уоллис и Вайнгаст, "созидательное экономическое разрушение порождает постоянно меняющееся распределение экономических интересов, что затрудняет политическим деятелям закрепление своих преимуществ за счет создания ренты"²¹.
В 1720 г. европейские производители шерсти, шелка и льна были заинтересованы в противодействии импорту индийских хлопчатобумажных изделий. Однако ввоз, а затем (к ужасу шерстяников) даже производство хлопка в Европе обходили жесткие запреты закона и в итоге создали интерес в производстве хлопка, который мог требовать собственных законов. Мы называем эти интересы "наделенными", но этот термин не совсем корректен, поскольку наделенный интерес является абсолютным и гарантированным законом, как, например, наделенное наследство на имущество. Слово "наделенный" происходит от метафоры облачения священника. Оно является постоянным и безусловным. Даже английские производители шерсти, хотя и удерживали долгое время исключительное право на изготовление намотанных простыней для одежды покойников (речь идет о буквальном наделении), не смогли предотвратить по другим причинам снятие облачений. Улучшения, как говорят юристы, пересиливали старые доходы pro tempore, создавая новые, квазизаложенные интересы, все более сильные в своей защите. В 1774 г. бывший цирюльник Ричард Аркрайт, стремясь защитить прибыль от внедрения машины для изготовления прочной хлопчатобумажной пряжи, подкупил и убедил парламент отменить прежний запрет на производство цельнохлопчатобумажных тканей, а через год добился даже отмены импортного тарифа на хлопок-сырец. Так, по счастливой случайности идей и обстоятельств, в Европе возникла, так сказать, партия улучшения.
Опасность состоит в том, что склероз корыстных интересов, как утверждал в свое время экономист Манкур Олсон, закупорит артерии прогресса.²² Но голос и идеология имеют значение. Вспомним, как сегодня растет недовольство свободного рынка, особенно среди компьютерщиков, растущими монополиями на патенты и авторские права. Громче всех жалуются экономисты Мишель Болдрин и Дэвид К. Левин, которые подробно рассказывают о том, как обход патентов, скажем, в ранних автомобилях или самолетах сделал эти две технологии коммерчески возможными. Они зловеще спрашивают: "Где сегодня разработчику программного обеспечения найти убежище от юристов Microsoft?"²³ Или от юристов Coca-Cola, Disney или Pfizer? Когда в 1791 г. французы решили подражать британскому патентному праву, они подражали и его высокой стоимости (в отличие от американских патентов, разрешенных конституцией 1789 г.) - за пятнадцать лет охраняемой государством монополии плата составляла 1500 ливров, что соответствует многолетней зарплате рабочего.²⁴
Или сравните теперь жалобы американских фермеров на свободный рынок с антииспанскими консерваторами. Фермеры жалуются на то, что без иммигрантов, легальных или нелегальных, они не могут собрать урожай. Открытость к иммиграции действительно была важной частью либеральной веревки, в отличие от ксенофобии, которую мы время от времени наблюдаем даже в либеральной Европе и США. (Комик Стивен Колберт на слушаниях в Конгрессе по иммиграционной реформе 24 сентября 2010 г. заявил: "Мой дед пересек четыре тысячи миль Атлантического океана не для того, чтобы увидеть, как эту страну заполонили иммигранты. Он сделал это потому, что убил человека в Ирландии"). Журналист Альваро Варгас Льоса отмечает, что благодаря Милтону Фридману и другим представителям смитианско-либерального направления в ХХ веке "аргументация в пользу тарифов против конкуренции ради защиты отрасли потеряла свой престиж и дорого обходится тем, кто осмеливается открыто говорить в таких терминах". "Битва за свободное перемещение товаров, услуг, капитала и идей в принципе выиграна" - но не битва за свободное перемещение людей. Напротив, по его словам, "призывы к изгнанию своих соседей или коллег по работе за то, что они приехали из другой страны, достойны уважения"²⁵ (Экономист добавил бы технический момент в пользу иммиграции: свободное перемещение товаров оказывает такое же экономическое воздействие на заработную плату и цены, как и свободное перемещение людей. Они являются заменителями. Вы можете купить телевизор, импортированный из Китая, а можете купить телевизор у китайских рабочих-иммигрантов в Чикаго: это один и тот же телевизор. Поэтому, по крайней мере, с экономической точки зрения, нелогично выступать за свободный импорт товаров и против свободного импорта людей).