Перед дверью в зал суда, Ирочка отстранилась от Дины, широко улыбнулась ей и сказала: «Вот такой вы мне нравитесь. Оставайтесь такой и дальше». Тут взгляд ее неуловимо изменился, окатив Дину чем-то незнакомым и безжалостным и Ирочка добавила: «Если сможете…»

Дина увидела Андрея как только вошла в зал, и сердце ее сжалось. «С ним что-то случилось, — в панике подумала она. — Наверно тот счет, открытый в зарубежном банке. Говорила же я…»

Она не сразу поняла, о ком идет речь, когда судья заговорил о разводе. Некоторое время она еще хранила уверенность, что попала сюда ошибкой. Но все происходило как в дурном сне:

Ирочка сидела впереди, гордо выпрямив спину, Андрей щурясь поглядывал на нее, а судья говорил о разводе и разделе имущества.

«Прекратите, — хотелось выкрикнуть Дине. — Немедленно прекратите этот спектакль! Этого не может быть!»

«Я ничего не понимаю», — сказала она судье, когда он обратился к ней с вопросом.

«Что же здесь понимать? — удивился судья. — Я говорю о доле имущества, причитающейся вам с дочерью. Насколько я понимаю, вы никогда нигде не работали, так значит…»

Напряжение ее возросло настолько, что Дина боялась потерять сознание или утратить контроль над собой и разрыдаться здесь при этих посторонних и враждебных людях. После врачи зафиксируют у нее микроинсульт, но сейчас, испытывая лишь острое недомогание и не понимая его причины. Дина, не произнося ни звука, кивала головой, подписывала бумаги, выслушивала правила оформления документов.

Когда все кончилось, Ирочка взяла Андрея под руку и оба они, не оглянувшись на Дину, покинули зал заседаний. Только теперь Дина поняла, что здесь делала подруга ее дочери. Вместе с прозрением к горлу подкатывала нестерпимая тошнота. Дина не успела встать, ее вырвало на красный ковер…

Наверно, она потеряла сознание. Потому что когда пришла в себя, над ней стояла пожилая медсестра и совала под нос нашатырь. Ей вызвали такси и помогли спуститься к машине. Она плохо соображала и с трудом передвигала ноги.

У нее не было ни одного желания, ни одной мысли. Она ехала домой только потому, что ей заказали машину и попросили назвать адрес.

Дверь ей открыла Виктория. Глаза у нее были сухими и мертвыми. По дому расхаживали незнакомые люди, составляя опись имущества. Дина прислонилась к стене и сползла на пол. Она не помнила, как Виктория дотащила ее до кровати волоком. Люди с казенными глазами и не подумали помочь ей…

Через месяц Дина выписалась из больницы высохшая и безжизненная. В черных глазах горела одна только ненависть. Вика привезла мать в квартиру ее родителей. Дина обвела глазами стены с выцветшими обоями. «Я оставила им все, — твердо сказала Виктория. — Забрала только кое-какую одежду». Мать внимательно посмотрела на дочь и подумала: «Я бы поступила так же…» Она обняла Вику, и обе они заплакали…

Минуло около года, прежде чем их судьба резко переменилась. Дина устроилась работать корректором в маленькое издательство, Виктория со своим неполным филологическим образованием помогала ей как могла. Развод, лишивший ее в одночасье мужа, здоровья, памяти, денег и надежд, сильно сказался на ее характере. Куда делось холодное благородство, с которым она шагала по жизни и которого не отняли у нее даже очереди за мылом, которое выдавали по талонам.

Теперь Дина цеплялась за жизнь с остервенением безнадежно больного. С помощью интриг в издательстве она выбивала себе работы больше остальных, сражаясь за каждую тысячу знаков, приносящую хотя бы несколько лишних рублей. Она стала подозрительной и хитрой. Мечты о мести бродили в ее душе, но сознавая собственную немощность, она загоняла их глубоко внутрь, тем самым лишь ускоряя и усиливая брожение…

Однажды Дина заболела и вернулась с работы днем. Выпила аспирин, но все никак не могла прилечь и бесцельно шаталась по квартире. И тут ей на глаза попался дневник Вики. Дочь вела дневник класса с шестого, никогда его не прятала, но Дине ни разу и в голову не приходило взять его в руки. А тут словно дьявол какой толкал в спину и шептал: «Прочти! Узнай, что она переживала во время этого отвратительного развода. Проверь, на чьей она стороне. А вдруг она тайно встречается с отцом?»

Последняя мысль привела Дину в такое негодование, что она, плохо соображая что делает, схватила тетрадку, отыскала нужную дату и, отбросив соображения нравственности, стала жадно читать.

Когда Виктория вернулась домой, мать встретила ее с распухшим от слез лицом и счастливой улыбкой. «Прости меня, Вика, — лепетала она, задыхаясь от радости, — прости, но я прочитала…»

Это был захватывающий, терзающий душу рассказ обо всем, что они пережили. Теперь только Дина смогла посмотреть на все случившееся со стороны и ревела белугой над каждой строчкой, перечитывая ее по два раза. Вика писала о ней с такой проникновенной теплотой и преданностью, что Дина напрочь позабыла о своей болезни, перелистывая страницы. Она листала их осторожно еще и потому, что каждая — она понимала — была на вес золота.

Сильнее всего ее потрясло то, что Виктория, увлекшись повествованием, забывала порой ставить даты. Дина с удивлением обнаружила, что повествование, миновав сегодняшний день, уносит ее в будущее. Вика сочинила для матери счастливый конец. «Зачем ты это придумала?» — спрашивала ее потом Дина. «А как иначе я могла все это пережить?» — грустно улыбалась Виктория.

Что может быть слаще мести для брошенной женщины? И что — счастливее того момента, когда она сжимает в руках орудие этой мести?

Дина больше не расставалась с дневником Виктории. День и ночь она стучала на пишущей машинке, набирая текст, написанный Викой, делая вставки, переставляя куски. Через две недели она стояла на пороге нового крупного издательства, активно отвоевывающего рынок.

Два наглых мальчишки, чуть старше Виктории, дерзнувшие назвать себя издателями, бесцеремонно разглядывали ее. Дина положила на стол пухлую папку, но молодые люди не проявили к ней никакого интереса.

— О чем? — кисло спросил тот, что постарше.

«Что им сказать? О жизни, о любви, о предательстве». Дина усмехнулась:

— Слышали когда-нибудь об Андрее Рубахине?

— Слышали, — отозвался другой. — Даже в школе проходили. Но если это, — он ткнул в папку мизинцем, — в том же духе, не тратьте время. Как говорится, не кочегары мы, не плотники…

Дина облокотилась о стол:

— А о личной жизни его наслышаны?

— Да вся страна наслышана, столько об этом писали… Громкий вышел скандал.

— Так вот перед вами — роман, в основе которого и лежит этот громкий и грязный скандал.

Более того. Написан он дочерью Рубахина.

Глаза молодого человека загорелись, а второй тем временем уже открыл папку:

— Весьма любопытно, зайдите завтра…

Назавтра ей предложили подписать договор, на редакцию которого потребовалось достаточно времени. Основным камнем преткновения стало главное требование Дины: Виктория никогда не будет издаваться под фамилией отца. Псевдоним они могут придумать сами, но фамилия Рубахина даже мелкими буквами, даже в скобочках, даже в аннотации промелькнуть не должна. Ребята приуныли, но потом согласились.

Через три месяца на прилавках магазинов появился первый роман тогда никому еще не известной Виктории Королевой «Убийственная любовь», а в центральной газете вышла статья, повествующая об очередной Золушке. О том, как отец — известный писатель прокоммунистического толка — бросил и предал свою семью, оставив жену и дочь в глубокой депрессии, безо всякой помощи. И еще о том, как Золушка вырвалась из глубин депрессии благодаря своему блестящему роману. Вывод был прост и ясен: время отца — в прошлом, на смену ему поднимается новое поколение. Дина постаралась придать статье драматический привкус, и уже через месяц первый тираж романа Вики был распродан.

За год Виктория написала еще пять романов.

Не было такого женского журнала, который не считал бы своим долгом писать о ней регулярно.

Центральное телевидение баловало ее приглашениями в лучшие программы. А Дина блаженствовала, редактируя рукописи дочери и руководя ремонтом в новой квартире.