Глава 20. Тающий айсберг
Я просто не могу писать, когда происходят такие вещи.
Письмо Джону Леманну, 6 июля 1940 года
... Я бы с готовностью отдал жизнь за Англию, если бы посчитал это необходимым.
Дневник, 8 августа 1940 года
Английскому писателю мужского пола поколения Оруэлла, желающему стать полезным во время Второй мировой войны, предстояло преодолеть целый ряд препятствий. Одним из них, скорее всего, был возраст: большинству полковых субалтернов было около двадцати лет; младший офицер в возрасте от середины до конца тридцатых годов был сравнительной редкостью. Другим фактором было отсутствие военного опыта. Обладание последним часто могло свести на нет недостатки первого: Алек Во, которому на момент начала войны исполнился сорок один год, отслужил в Великой войне и предусмотрительно оставил свое имя в армейском резерве; к апрелю 1940 года он снова был во Франции в составе Британских экспедиционных сил. У более молодых современников дела обстояли не так хорошо. Ивлин Во провел несколько безрезультатных месяцев осенью 1939 года в Глостершире, пока его наконец не зачислили вторым лейтенантом в Королевскую морскую пехоту. Энтони Пауэллу тоже пришлось ждать до декабря, пока его зачислили в Уэлшский полк. Но трудности Оруэлла всегда усугублялись его плохим здоровьем. В отличие от значительного числа его сверстников, которые просто расширили свой профессиональный круг до пропагандистской деятельности - Патрик Гамильтон, приехавший отдыхать в ENSA (Ассоциация национальных служб развлечений), или Беверли Николс, писавший репортажи о развертывании RAF над Северным морем, - он был полон решимости бороться. Не обращая внимания на идеологическое расстояние, которое он преодолел за последние несколько недель, и оставаясь глухим к протестам друзей-пацифистов - "Я думала, ты считаешь все это безумием, это разбивание нацистских лиц", - тихо упрекнула его Этель Маннин , - он ждал всего шесть дней после заявления Чемберлена, чтобы написать властям, выражая готовность присоединиться к военным действиям.
Все это было легче сказать, чем сделать. Большинство планов Оруэлла на оставшуюся часть 1939 года основывались на предположении, что его быстро зачислят в какое-нибудь военное или квазивоенное подразделение. Вернувшись в Уоллингтон в конце первой недели сентября, он обнаружил, что сад в конце лета разбушевался от жары и требует срочного внимания: покорить его было бы первым шагом к закрытию коттеджа, продаже скота и возвращению в Лондон. Через месяц он передумал и сказал Муру, что в отсутствие официальной работы он решил провести осень, дописывая очерки, которые войдут в книгу "Внутри кита", и приводя сад в порядок к зиме. В итоге, не считая пары вылазок в Гринвич, он остался в "The Stores" на следующие восемь месяцев. В письме к Муру отмечается, что "моя жена уже нашла работу в правительственном офисе", как будто бы быстрое перемещение Эйлин было самой естественной вещью в мире. Но можно задаться вопросом, как именно в параноидальных условиях, царивших в коридорах Уайтхолла в 1939 году, жена писателя, которого Министерство Индии считало "экстремистом", подозревало в импорте контрабандных материалов и который уже находился на радаре МИ-5, могла оказаться в столь чувствительной части бюрократии военного времени. Есть подозрение, что Эйлин воспользовалась вмешательством какого-то высокопоставленного сочувствующего, и что решающее дерганье за ниточку, возможно, было сделано бывшим редактором "Адельфи" Джоном Миддлтоном Мерри, главным цензором во время Великой войны, к которому часто обращались за советом его преемники.
Время, проведенное в Уоллингтоне во время первой фазы так называемой "фальшивой войны", когда о военных действиях почти не сообщалось, - еще один из великих незадокументированных отрезков в жизни Оруэлла. Эйлин, которая теперь жила в семье своего брата, приезжала на выходные по очереди; друзей, многие из которых стремились найти удобную работу в столице, было трудно заманить в коттедж. Помимо обычного бюджета рецензий и рутинной переписки с Муром - в письме от начала октября содержится просьба предоставить информацию о тираже журналов, опубликованных в "Boys' Weeklies" - единственным надежным путеводителем по вынужденному секвестру осени 1939 года является домашний дневник Оруэлла. Из его неторопливых заметок о природе и терпеливого накапливания деталей - яйца, проданные молочнице, урожай ежевичного варенья в 25 фунтов, поездки в Болдок за садовым инвентарем, последние ласточки, которые "все еще здесь, летают очень высоко" - следует, что Оруэлл получал удовольствие от мелочей и проявлял живой интерес к процессам сельскохозяйственной жизни. В этом духе он написал восторженную рецензию на книгу Крихтона Портоса "Teamsman" для газеты "Listener". По его мнению, увлекательность этого рассказа о годе из жизни фермы заключалась в способности описать работу: "охота за заблудившимися коровами и борьба с хитрыми лошадьми, изнурительный труд по подъему тюков соломы... ледяное страдание от пахоты при боковом ветре". Даже такая скучная работа, как вытаскивание каменного столба из земли, становилась интересной, если ее с пользой описать. Здесь, в рамках рецензии из пятисот слов, начинает вырисовываться большая часть предыстории "Фермы животных".
Бывали моменты, когда старые привычки неожиданно подтверждались и возвращалось что-то приближенное к норме. Эйлин и Лидия Джексон приехали из Лондона на пару дней, чтобы помочь ему собрать урожай ежевики, а также был визит Коннолли, принесшего новости о новом литературном журнале, который он собирался редактировать во время войны. Профессиональная жизнь Оруэлла в первый год конфликта представляет собой любопытный случай борьбы необходимости с темпераментом. Серьезная работа стала невозможной, а менее серьезная - морально неоправданной. "Меня бесит, что я пишу рецензии на книги и т.д. в такое время, - писал он в июне 1940 года, за неделю до капитуляции Франции, - и даже бесит, что такая трата времени еще допускается". Но ему было тяжело, и деньги нужно было зарабатывать. Учитывая обстоятельства, темпы работы Оруэлла в начале войны можно назвать просто невероятными. Если оставить в стороне более длинные эссе, то за первые двадцать месяцев он написал 123 книжных, 38 театральных и 43 кинорецензии. Между тем, "Внутри кита" была закончена к первой неделе декабря 1939 года. Все еще недоверчиво относясь к Голландцу, Оруэлл сомневался, что книга будет соответствовать строгим критериям Генриетты Стрит ("во всяком случае, есть один отрывок, который политически ему не понравится"), и предложил Варбургу альтернативу. К счастью, сборник понравился издательству Gollancz, и оно вызвалось опубликовать его весной.
Две недели до Рождества и два дня после него Оруэлл провел с Эйлин у О'Шонесси. Через неделю он снова был в Гринвиче в течение четырех дней. В какой-то момент во время праздников, либо в Лондоне, либо в Уоллингтоне, он, похоже, подстроил встречу с Брендой Салкелд. В январе 1940 года отмечалась годовщина его первой опубликованной книги. Чего он добился за семь лет, прошедших с тех пор, как в его руки впервые попала книга "Down and Out in Paris and London"? Для широкой публики, покупающей книги, подписчиков библиотеки Boots и любителей бестселлеров он был не более чем именем, умеренно успешным романистом и литератором, чьи работы привлекали крошечные авансы - Gollancz предложила скудные 20 фунтов за "Внутри кита" - чьи романы продавались небольшими тысячами, а публицистика появлялась в малоизвестных периодических изданиях, иногда появляясь на страницах элитных New Statesman и Nation, но чаще ограничиваясь Adelphi и New English Weekly. Если количество его писем от читателей и росло, то, как он признался Рейнеру Хеппенстоллу, "всегда от людей, презрительно указывающих на какую-то мою ошибку, и никогда от молодых женщин, говорящих мне, что я шейх". Покупатели книг левого толка знали его по "Дороге на Уиган Пирс", но "Homage to Catalonia", первая веха на пути к "Animal Farm" и "Nineteen Eighty-Four", была сметена приливом испанских военных книг. С другой стороны, знатоки книжного мира начали признавать его талант. Роман Этель Маннин "Катящиеся по росе" (1940) содержит его имя на странице посвящения ("Джорджу Оруэллу, который так отвратительно относится к бородатым, пьющим фруктовый сок, носящим сандалии школьникам, катающимся по росе перед завтраком"). Сачеверелл Ситвелл заверил его, что его сестра Эдит "с восхищением прочитала почти все, что вы написали". Даже небезызвестный К. Д. Ливис достаточно разогнулся, чтобы сделать комплимент за спиной: "Если бы он отказался от попыток стать романистом, мистер Оруэлл мог бы найти свое призвание в литературной критике, в особом, свойственном ему направлении, которое сейчас особенно необходимо".
Ни один из этих "больших пальцев вверх" не был особенно важен сам по себе, но взятые вместе они являются убедительным доказательством аргумента, рассматривающего первые годы Второй мировой войны как решающий этап в литературном развитии Оруэлла. Если одна его часть боялась, что он утопает в халтуре в то время, когда вся литературная деятельность становится бесполезной из-за более широкой политической ситуации, то другая должна была осознавать, что его карьера раскрывается, принося его произведения новым читателям и позволяя ему обращаться к темам, которые ранее были вне его сферы. В частности, в начальный период войны он начал писать для Horizon, Tribune (его привел туда Раймонд Постгейт для написания рецензий на неоплаченные романы) и американского журнала Partisan Review - все эти связи будут поддерживать его почти до конца жизни - и сделал свою первую передачу на BBC. Были времена, когда разочарование от поиска военной работы и одиночества в коттедже стало отступать, и он начал ценить возможности, которые, казалось, предлагала ему война . Возможно, все это было замаскированным благословением, задавался он вопросом в начале 1941 года, "хотя, конечно, в настоящее время это очень глубокая маскировка".