Глава 3 Время родиться
Бобби и «Белл Тонз» были очень хороши. Они выглядели ловко и профессионально в своих одинаковых светло-голубых спортивных пиджаках и ярких черных галстуках-бабочках. Парень у микрофона действительно умел петь, и они исполнили все, что нравилось публике, а также достаточно медленных номеров, чтобы мальчики могли держать своих девочек в руках каждую вторую песню. Джонни выгнул спину и постарался не дергать за воротник своего слишком тугого галстука-бабочки. В белом спортивном костюме было слишком жарко, и он мечтал о джинсах и ботинках. Сегодня вечером он был накрашен и втиснут в модную одежду, которую настояла надеть его мама. Он думал, что ему стоит заявить о себе и надеть на выпускной свою кожаную куртку, но мама отвергла эту идею.
Веселая розовая гвоздика, приколотая к лацкану, противостояла жаре в переполненном и украшенном спортивном зале. Помещение было превращено в водный мир на тему «Под водой», с фонтанами и аквариумами. Над головой висели огромные рыболовные сети, наполненные зелеными воздушными шарами цвета морской пены, которые явно должны были напоминать пузырьки. Гигантские сверкающие морские звезды шатко свисали из сетей, а вход в ресторан был даже сделан похожим на трап затонувшего корабля. Папа Ирен Ханикатт подарил выпускному комитету, президентом которого была Ирен, солидное пожертвование, и они использовали его с пользой. Часто они экономили на оркестре, но не сегодня. Дети танцевали от души.
Джонни не очень хотел идти на выпускной, но Картер был неравнодушен к Пегги Уилки, и он умолял Джонни пригласить ее, чтобы у них было двойное свидание. Джонни спросил Картера, почему он сам не пригласил ее. Картер застонал и сказал, что его мама сказала, что Пегги — бродяжка, и он должен взять свою кузину, потому что ее никогда не пригласят. Джонни любил танцевать, поэтому он пожалел Картера; к тому же Джонни нравилась Пегги, и он знал, что ее папе не понравится, если он пригласит ее. Папа Пегги был полицейским, и он всегда останавливал Джонни по малейшему поводу. Джонни решил, что заставить старика немного попотеть — это просто расплата, и было приятно ткнуть ему в глаз большим пальцем, когда представилась такая возможность. Он наблюдал, как Картер кружит Пегги по танцполу, розовое платье Пегги развивалось вокруг них двоих. Кузина Картера Нэнси выглядела не слишком счастливой, но, по крайней мере, она смогла прийти. Поймав его взгляд, она тут же толкнула локтем столь же хмурых девушек, сидевших по бокам от нее. Их головы повернулись в его сторону, они выпрямили спины и расправили юбки в ритме синкопирования. Затем все они уставились на него, как стая пираний. Джонни быстро переключил свое внимание на другое место.
Ирен Ханикатт постукивала ногами и с тоской смотрела на танцпол. Роджер Карлтон в окружении компании своих друзей болтал без умолку, не обращая внимания на свою спутницу. Джонни уже однажды приглашал Ирен на танец, просто чтобы поддеть Роджера. Увидев девушку, он подался вперед, чтобы пригласить ее снова. Она была одета в огненно-красное платье, а ее темные волосы были длинными и распущенными, развевались по плечам и нависали над одним глазом, создавая эффект «подглядывания». Никто из девочек в эти дни не носил длинных волос. Все они носили локоны и прически длиной до плеч с завитыми челками. Прическа этой девушки напоминала ту кинозвезду, которая нравилась маме, — Веронику Лейк из 1940-х. Она была уже не очень популярна. Мама говорила, что у Вероники Лейк была плохая репутация из-за того, что она слишком много пила и слишком часто выходила замуж, и разводилась. Мама говорила, что если бы мужчина пил слишком много спиртного и проводил слишком много времени с дамами, никто бы не возражал. Более того, он был бы более популярен! Она защищала Веронику Лейк так, словно это было что-то личное. Джонни покачал головой, прогоняя мысли о матери и ее собственной небезупречной репутации.
Новая девушка выглядела так, словно пришла одна. Она спустилась по лестнице и остановилась, словно пытаясь сообразить, что делать дальше. В бледных руках она сжимала маленькую серебряную сумочку. Джонни перевел взгляд с ее рук на гладкие обнаженные плечи и вниз по стройной фигуре, облаченное в красное платье. Лиф был облегающим, и его взгляд задержался там, где не должен был. Юбка была из очень пышного тюля — так Пегги называла их, — как и большинство платьев других девушек, но никто не был одет в красное. Все остальные девушки были одеты в разные розовые и пастельные цвета. Эта девушка выделялась на фоне остальных… или как роза среди гвоздик. Девушка, казалось, внезапно осознала этот факт, опустила взгляд на свое платье и снова подняла — на клубящиеся бледные оттенки. Она слегка повернулась, словно пытаясь решить, стоит ли ей уходить тем же путем, каким она пришла. Джонни не мог этого допустить. Он начал идти к ней, пробираясь между танцующими парами.
Когда он был уже на полпути, ее глаза остановились на нем, и он увидел, как на ее скулах появился румянец, а рука метнулась к груди. Она смотрела на него так, словно знала его, словно ожидала, что он будет здесь. Он знал, что никогда не видел ее раньше… и вспомнил бы, если бы видел. Своим цветом лица и широким разрезом голубых глаз она немного напоминала Ирен Ханикатт. Он ненадолго задумался, не родственники ли они. И тут же все мысли об Ирен Ханикатт улетучились. Девушка улыбнулась ему, и у него сжалось сердце, а шаг замедлился. Он остановился в нескольких футах перед ней и, черт возьми, не смог сдержать улыбку, которая расплылась по его лицу в ответ. Его обычная развязность подвела его. Он чувствовал себя так, словно ему было двенадцать лет.
— Привет, — мило сказала она и снова улыбнулась. Она посмотрела на танцпол и снова на него. — Ты пригласишь меня на танец?
Джонни протянул руку, она подалась вперед и вложила в нее свою. Ее рука была гладкой и маленькой, и у него возникло необъяснимое желание крепко сжать ее, чтобы она не смогла выскользнуть. Он повел ее на танцпол как раз в тот момент, когда музыка перешла в зажигательный свинг. Проклятье. Он хотел притянуть ее к себе, а не раскачивать. Он повернулся, чтобы спросить, не хочет ли она подождать. Один взгляд на нее, и он понял, каким будет ее ответ. Она практически вибрировала от музыки, ее глаза блестели, ожидая, когда он начнет действовать. Он надеялся, что она умеет танцевать.
Не говоря ни слова, Джонни взял ее маленькую сумочку и засунул ее во внутренний карман своего костюма. Она не могла танцевать с этой штукой в руке. Она не стала протестовать, а протянула ему обе руки и подняла на него глаза. И они начали двигаться. О да, она умела танцевать. Она как будто знала, что он собирается делать дальше, как будто понимала его ритм и уже танцевала с ним раньше. Он кружил ее, то притягивая, то отталкивая, и с изумлением наблюдал, как она делает шаг за шагом в быстром темпе. Ребята вокруг начали обращать на них внимание, и пространство вокруг них расширилось, освобождая им путь для более амбициозных шагов. Ее длинные волосы разметались вокруг нее, а юбка развевались вокруг ее стройных ног, когда ее ноги смели его. Он подбросил ее вверх, и ее ноги запрыгали из стороны в сторону, она встала в стойку на руках и быстро опустились, прежде чем ее юбка открыла больше, чем ей хотелось бы. Раздались аплодисменты, и Джонни стал крутить ее вокруг своих бедер, как обруч. Она громко рассмеялась и вернулась в его объятия, как будто там ей было самое место. Музыка закончилась с грохотом тарелок, и зрители закричали и зааплодировали. Джонни показалось, что он слышит, как Картер и Джимбо приписывают ему некоторые движения. Он рассмеялся и обхватил партнершу за талию, притягивая ее к себе.
Музыка заиграла, и «Белл Тонз» завели медленный ду-воп, а Бобби пропел в микрофон о своей любви. Она подняла на него глаза, и у него снова перехватило дыхание. Ее глаза были такими голубыми и приветливыми, и ему отчаянно захотелось поцеловать ее. Он умел двигаться быстро, но не так быстро! Он познакомился с ней всего несколько минут назад, и вот он уже хочет поцеловать ее посреди переполненного танцпола. Ее губы разошлись в улыбке, а тонкие руки обнимали его в танце, который казался слишком интимным и в то же время недостаточно интимным. Она слегка приподняла подбородок, и его взгляд упал на ее рот. Она выдохнула его имя.
— Джонни. — Его глаза закрылись, когда он почувствовал, как ее шепот коснулся его губ. — Джонни….
А потом она исчезла. Его руки все еще хранили воспоминания о ее формах. Его лицо раскраснелось от напряжения, вызванного их танцем. В голове все еще звучала песня, под которую они танцевали. Глаза его распахнулись, и он резко сел в кровати, но тут же вскрикнул от боли в груди и правом плече.
— Джонни? — Это был уже не ее голос. Он гадал, в какой момент он изменился. Женщина, назвавшаяся его сестрой, стояла у его кровати.
— Твой кардиомонитор начал пищать, как будто у тебя остановка сердца. Простите, что разбудила тебя… Я просто испугалась. Должно быть, тебе приснился кошмар.
Джонни едва не рассмеялся от иронии, прозвучавшей в ее словах. Кошмар существовал только тогда, когда он открывал глаза. Однако он воздержался от комментариев. Это прозвучало бы как жалоба, а он знал, что она лишь пытается ему помочь. Она почти не отходила от него, и, несмотря на все его смятение и злость, она никогда не выходила из себя и не обращалась к нему в раздражении. Он сделал то, что она ему сказала только потому, что не знал, что еще можно сделать. Он утверждал, что не помнит, кто он такой, а она делала все остальное, вмешивалась в дела врачей и следила за тем, чтобы о нем заботились.
Она была похожа на его мать. Она не была гламурной или красивой, но сходство все же было. Она тоже была похожа на Билли. У нее были такие же темные волосы, как у него, и такая же косичка спереди. Так было легче смириться с тем, что она член семьи… и труднее — с тем, что их больше нет. Джонни снова опустился и лег уставившись в потолок. Позднее полуденное солнце заглядывало под жалюзи на окнах, напоминая ему, что он постоянно спит. Они говорили, что это нормальная часть процесса выздоровления, что это должно работать, потому что он быстро поправлялся. Но его это не волновало. Он просто радовался тому, что сон избавляет его от отчаяния, в котором он пребывал каждый момент бодрствования. Он сомкнул веки, желая вернуться в сон.