— В какую зону? В ту, что для посетителей?

— Нет. В главную. — Проходит больше времени молчания, чем нужно, прежде чем экономка дает ответ, которого я ожидаю.

— Будет сделано, Дон.

— Хорошо. Это все, — отпускаю я ее, и Луиджия встает. Она коротко кланяется и идет к двери, но перед тем, как открыть ее, чтобы уйти, поворачивается. Экономка, похоже, раздумывает, уходить ей или продолжать, она бросает на Тициано неуверенный взгляд, прежде чем принять решение.

— Есть еще кое-что, дон Витторио.

— Что?

— Девушка не пользуется кроватью.

— Что ты имеешь в виду? — Спрашиваю я, откинувшись на спинку стула.

— Она спит на полу с тех пор, как приехала. — Я пытаюсь вспомнить хоть какой-то намек на это во время ночи, проведенной в Риме, но я не заходил в комнату, где спала Габриэлла, поэтому не мог знать.

— Она сказала, почему? — Спрашиваю я, не понимая.

В каморке, где жила Габриэлла, была только одна крошечная кровать, и ту занимала ее больная сестра. Девочка должна быть благодарна за большой матрас, который ей дали, должно быть объяснение ее отказу от него, но Габриэлла в очередной раз доказывает, что объяснять что-либо она отказывается.

— Нет. Но ее кровать никогда не расстилается, простыни меняются из-за обычной пыли, а не из-за контакта с телом. Она использует запасное постельное белье, чтобы застелить ковер, — объясняет она.

Я мог бы поверить, что это всего лишь странное предпочтение, если бы, когда я смотрел в глаза Габриэллы несколько недель назад в этой грязной лачуге, я не увидел столько ее души. Когда смерть для тебя - работа, это навык, который ты развиваешь. Девочка отказывается от кровати, потому что считает, что не заслуживает ее, на это я готов поставить свой титул.

— С завтрашнего дня Габриэлла больше не работает в домоуправлении.

— Должна ли я поручить ей другие задания, дон Витторио?

— Нет. — Женщина моргает и крутит пальцами в нервном жесте, после чего поворачивается и покидает мой кабинет.

Я опускаю взгляд на экран компьютера, увеличенная фотография, сделанная давным-давно, - живое доказательство того, что иногда судьба действительно любит разыгрывать фокусы, называемые совпадениями. В информацию, которую Дарио сообщил мне вчера вечером, как только мы закрыли дверь в мою каюту в самолете, было бы трудно поверить, если бы ее нельзя было опровергнуть.

Массимо Коппелин потратил годы, обвиняя нас в том, что мы убили его дочь и внучку, которая была еще во чреве матери, и заставили исчезнуть их тела. Однако дело не только в том, что Саграда не была ответственна за эти смерти, но и в том, что мы так и не смогли выяснить, кто именно.

Сегодня, наблюдая за всеми попытками Массимо навредить нам, мне трудно поверить, что ошибочная уверенность старого Коппелина не была подброшена. Кто бы ни убил его отпрысков, он сделал это не случайно, и это также не помешало ему найти бесцельные тела. Они хотели, чтобы он обвинил нас. Они хотели, чтобы он, как носитель иммунитета, которым обладают немногие, отказался от статуса нашего союзника и принял статус нашего врага. Но никто из нас не ожидал, что в самый критический момент этой вражды, когда Массимо мог нанести самый сильный удар из всех, которые он когда-либо наносил по нам, у меня в руках окажется единственное, чего он мог желать.

На экране моего компьютера темные глаза Габриэллы смотрят на меня в цифровой версии пожелтевшей от возраста фотографии. В маленьком, изогнутом теле есть изгиб, которого я не видел вживую и, возможно, никогда не увижу: живот, раздувшийся от девятимесячной беременности.

Сходство почти невероятное, бразильянка - очень точная копия Мартины Коппелин, дочери Массимо, и я не удивляюсь тому состоянию изумления, в которое повергла его встреча с Габриэллой.

Если бы она была жива, его внучка была бы точно такого же возраста, как бразильянка. Я также не удивляюсь абсолютной ненависти, с которой этот человек смотрел на меня, когда я пришел и сказал ему, чтобы он не трогал то, что принадлежит мне. В тот момент уверенность, которую Массимо носил с собой восемнадцать лет, получила неоспоримое подтверждение. Жаль, что для того, чтобы вернуть внучку, ему придется отказаться от всей этой ненависти и дать мне все, что я скажу, что хочу получить взамен.

Габриэлла Матос, действительно, послушная девочка. Я сказал ей, что ее жизнь должна быть чем-то ценна, и она это доказала. Гораздо больше и за гораздо меньшее время, чем я предполагал.

Браво, Габриэлла! Браво!