Она повернула голову вправо, когда Кейн поцеловал её в шею, и комната на долю секунды последовала за ней, усилив её тошноту. Языки пламени изгибались и кланялись ей, вытягиваясь и превращаясь в формы, в лица, удлиняющиеся, а затем сплющивающиеся.

Она закрыла глаза, нуждаясь в отдыхе своих тяжёлых век.

— Всё ещё со мной? — Кейн прошептал ей на ухо.

Она кивнула.

Она позволила ему раздвинуть её ноги и вонзиться в неё.

У неё перехватило дыхание, и она сжала его шею и предплечье, когда он полностью вошёл в неё.

Её тело ощущалось шокирующе расслабленным, на удивление непринужденным. Его прохладные пальцы переплелись с её и сжали, но он всё ещё казался далёким, а её рука казалась чужой. И когда он начал проникать в неё, темнота казалась более насыщенной, эта глубина почти дышала, сжимаясь и расширяясь.

Она знала, что могла бы умереть тогда и никогда бы не почувствовала себя более полноценной. Она знала, что ничего не могла желать больше, чем чувствовать его внутри себя, чувствовать его так близко к себе, как часть себя. Она притянула его ближе и прижала к себе, а он целовал её шею, ложбинку между грудями. Он отстранился и скользнул ниже, задирая её платье. Он поцеловал внутреннюю поверхность бёдер. Она выгнула спину, зная, к чему он ведёт, и страстно желая, чтобы он добрался туда. Его холодный язык мгновенно встретил её жар, облизывая складочки и обводя клитор, пока она не схватила его за затылок. Он проник языком внутрь, и это ощущение почти толкнуло её на грань оргазма. Но он почувствовал это, его рот снова встретился с её ртом, и он снова вошел в неё.

— Я никогда не смог бы возненавидеть тебя, — тихо сказал он ей на ухо. — Ты заставляешь меня чувствовать слишком много.

Они встретились взглядами. Его лицо было расплывчатым, но по тому, как он смотрел на неё, и по искренности его тона, она могла сказать, что он говорит правду.

Правда, от которой у неё защемило сердце.

Его толчки стали более плавными, хватка крепче. Он начал доводить её до оргазма. Расслабление её тела сделало каждый крошечный пульс почти невыносимым, возбуждение поглощало её, подавляя. Её не волновало, что она не могла этого сдержать.

Её не волновало, что она хныкала от восторга. Её не волновало, что она выкрикивала его имя или плакала, когда у неё наступал очередной оргазм. Кульминация, которую Кейн продлил, пока не поцеловал её нежно в ухо и не отстранился.

Слова. Она услышала слова. Далёкие, приглушенные слова, как будто она была под одеялом или в другой комнате. Но она узнала голос Кейна. Она уловила ритм заклинания. Он начал процесс.

Она слышала потрескивание камина. Языки пламени, казалось, вибрировали на потолке, прыгая пугающе быстро, как будто они были в панике, пытаясь убежать.
На неё накатила волна, и весь пол, казалось, закачался под ней. Потом ещё раз.

Следующий удар был сильнее и быстрее, как будто приливная волна не обрушивалась на неё, а вытекала изнутри. Ей потребовалась вся концентрация, чтобы сохранить равновесие, вцепившись пальцами в ковер.

В комнате, в её ушах, раздавался гул, похожий на далёкий барабанный бой, только более тихий, как большая птица, готовящаяся к полёту, взмахивающая крыльями в замедленной съёмке. Она почти могла видеть их: эти тяжёлые коричневые крылья были раскинуты, набирая воздух с каждым взмахом. И они стали быстрее, громче, легче, теперь вместо этого они хлопали, как крошечные птичьи крылья. Чем сильнее тянуло внутрь, тем более бешено хлопали крылья. И она поняла, что это была бумага — страницы быстро переворачивались — переворачивались, потому что заклинание сработало. Её душа вытягивалась наружу, её содержание переходило в слова на бумаге.

Хлопанье крыльев стало таким неистовым, что у неё зазвенело в ушах. Её тело изнывало, грудь сдавило. Она чувствовала себя опустошённой, потерянной, точно так же, как в тот день, когда мать рассказала ей об отце, точно так же, как она чувствовала себя в тот день, когда Макс усадил её, чтобы сообщить те же новости о её матери. И слёзы потекли по её щекам. Разобщенность захлестнула её, боль была слишком велика, чтобы признать её, пустота была слишком реальной и всепоглощающей. Пустота росла с каждой секундой, пока она не услышала глухой стук, когда книга захлопнулась.

Вода отхлынула, и Кейтлин почувствовала себя так, словно лежала в пустой ванне, не двигаясь, в то время как темнота пульсировала перед её глазами.

Она сжала руки в кулаки, и они снова стали её собственными. Ковёр под ней был тёплым и мягким. Она открыла глаза и посмотрела в потолок. Мерцающие на потолке языки пламени дарили удивительное утешение.

Кейн пристально посмотрел на неё сверху вниз, опираясь на предплечье.

— Дело сделано, — мягко сказал он.

Она вздохнула и повернула голову, чтобы посмотреть на книгу, которая лежала закрытой рядом с ней. Она оглядела комнату. Всё выглядело по-прежнему. Всё казалось прежним. Всё пахло одинаково. Если не считать ноющего чувства пустоты внутри, она не чувствовала никакой разницы. Она посмотрела на него тяжёлыми, сонными глазами.

— Теперь мы будем ждать?

Он кивнул.

— Я принесу нам несколько подушек. Мы можем переночевать здесь.

Кейн стащил с кровати пару подушек.

Кейтлин повернулась на бок, спиной к нему. Он стоял, очарованный её женственным силуэтом в свете камина – внутренним изгибом её тонкой талии, спускающимся к округлому бедру, её тонким, стройным ногам, этими изящными ступнями, пальцы которых изгибались и разгибались на ковре. Её песочно-каштановые волосы каскадом ниспадали на красивые плечи, голова покоилась на предплечье, обнажая соблазнительную шею. Шея, с которой он питался и насиловал. Тело, которое он узнал почти до каждой частички. Тело, от одного прикосновения которого по его телу пробегала волна возбуждения. Тело, с которым он был чересчур близок к тому, чтобы сотворить столько злодеяний, – мысли, которые теперь вызывали у него отвращение.

Потому что, какой бы жесткой она ни была, отчаянно решительной, раздражающе упрямой, её уязвимость перевешивала всё это. Уязвимость, которая никогда ещё не была столь очевидной. Уязвимость, которую он больше не мог отрицать, завораживала его с того момента, как он прижал её к стене в коридоре и уставился в эти кофейно-молочные глаза. Глаза, которые даже тогда предупреждали его, что она собирается сломать его и что она собирается всё изменить – что она собирается сделать всё по-другому.

И он подавлял это и боролся с этим, потому что этого требовал его план. Его план не мог привести к тому, что он попадётся на удочку своей цели. Его план не мог заставить его смягчиться ни на мгновение. И он осквернит её, поиграет с ней и уничтожит, чтобы доказать это.

И он собирался добиться успеха. Он собирался добиться успеха даже после того, как она спасла ему жизнь в том подвале. Даже после того, как она доверилась ему настолько, что сняла оковы. Даже когда она добровольно отдалась ему для двойного кормления.

До тех пор всё шло так гладко. Даже её побег позволил ему проникнуть в неё глубже. Даже в её отчаянии он видел, как она смотрела на него, когда он ухаживал за её ногой. Она не привыкла, чтобы о ней заботились. Она не привыкла к тому, что кто-то другой собирал всё по кусочкам за неё. И когда она прижалась к нему в первый раз, он понял, что она не привыкла, чтобы её утешали.

И он справился с этим – с чувством вины, с обманом. Он справился со своими чувствами. Он принял их.

До этого ключевого момента. В тот момент она посмотрела ему в глаза и увидела его. Настоящего его. Смотрела на него с теплотой, пониманием и любовью. В тот момент она открыла своё сердце и разбила его. Пока она не поцеловала его без преград и без сдерживания. Пока, впервые за четырнадцать лет, он не установил связь и не почувствовал проблеск удовлетворения. Удовлетворение от познания её. Настоящей Кейтлин. Он всё ещё испытывал удовлетворение, наблюдая, как она лежит перед его камином, как будто она всегда была частью его жизни и всегда будет такой.

И он понял, что солгал, когда сказал, что его пугает только одна вещь. Ничто не сравнится с этим: мысль о том, чтобы быть без неё.

Он почувствовал это, как только её рука сомкнулась на его груди, чтобы вынужденно прочитать его мысли. Явная паника, которую он испытал, была вызвана не тем, что его план провалится, а тем, что через несколько секунд она бы исчезла.

Погибла от его руки.

Прошло всего три дня с ней. Три дня близости с ней, и она разрушила стены, открыв те части его, которые он считал потерянными навсегда.

И когда она посмотрела ему в глаза и спросила, ненавидит ли он её, с таким же успехом она могла попросить его любить её.

Но любить её было не самым трудным. Проблема заключалась в том, что он пожертвовал своей любовью к Аране, чтобы иметь возможность любить её.

Проблема, которая приковала его к тьме, ставшей частью его самого. Тьма, которая была слишком переплетена с ним, чтобы он не был разорван в клочья после её освобождения.

Он подложил им под головы подушки и лёг позади неё. В полубессознательном состоянии она прислонилась к нему спиной, положив голову на подушку рядом с его головой. Когда он переплёл свои пальцы с её, она томно заиграла с его пальцами, проводя большим пальцем по каждому короткому ногтю по очереди, прежде чем погладила костяшки его пальцев.

Он мог бы убить потрошителя душ, как только тот появится. Вонзить кинжал глубоко в его позвоночник и вернуть Кейтлин её душу. Держать её тут. Её никогда не найдут. Они могли бы прожить следующие несколько дней, даже недель, запертые в его убежище, пока он придумывает другой способ привлечь виновных.

И тогда, когда он добьётся успеха, она будет презирать его. Она будет разорвана на части ещё больше.