Но, к счастью для неё, годы практики облегчили дистанцию, сделали гнев и разочарование более лёгкими эмоциями, более безопасными эмоциями. Она отстранилась, вытерла влагу со своих щёк.

— О, ты молодец, — сказала она. — Очень технично.

И когда она попятилась, пустота, которую она создала, причинила ей такую боль, что она пришла в ужас.

Это было идеально. Этот единственный акт, когда она отстранилась, сказал ему всё, что ему нужно было знать. Это было даже более красноречиво, чем то, как она прижалась к нему, чтобы принять его утешение. Она в панике отстранилась, и было только одно, что могло вызвать такой отклик: её душа была готова к тому, чтобы её забрали.

Это должно было вызвать у него чувство триумфа, но, к его досаде, этого не произошло.

И когда она сердито посмотрела на него, в её глазах читалась настороженность и трепет, ему захотелось снова притянуть её к себе и сказать, насколько оскорбительным было её последнее заявление. Что единственной мыслью, когда услышал её почти беззвучные слёзы, было утешить её. И, возможно, если бы он сказал ей это, это могло бы достичь его цели.

Но признаться тогда в правде было бы жестоко. Она явно уже была у него в руках. В чём-либо большем не было необходимости.

Она была права, что отстранилась. И ему нужно было снова установить эту дистанцию – для неё и для себя.

Его раздражало, что, прижимая её так близко, он задумался о том, что могло бы случиться, если бы он действительно разыграл героя. Это даже не должно было прийти ему в голову, потому что играть её героя означало позволить тем, кто причинил боль его сестре, выйти сухими из воды. Этого не могло случиться. Не для неё. Ни для кого.

Да и зачем, даже если бы он это сделал? Он не мог быть тем, в ком она нуждалась. Возможно, в сексуальном плане. Даже интеллектуально. Но эмоционально — нет. Ей нужна была глубокая связь, то, чего он не хотел никому давать. Не после Араны. С тех пор, как у него вырвали сердце. Он доведёт это до конца, и тогда через пять, десять, пятьдесят лет Кейтлин станет далёким воспоминанием – точно так же, как женщина, с которой он был в ночь смерти Араны. Он был обязан своей сестре гораздо большим, чем какому-то агенту ПКВ. Это должно было находиться в его сознании на первом плане.

Но всё же это кипело: как он мог отпустить Макса и Роба с признанием; оставить ликанов гнить в изоляторе временного содержания; заставить их сначала бросить туда Ксавьера. Но ни одна из этих вещей не была достаточной справедливостью за то, что они сделали с Араной.

Не только из-за того, что он чувствовал к Кейтлин прямо тогда.

У неё всё равно не было никакой жизни, только одинокое существование, основанное на работе. И теперь даже это было разрушено; она больше никому не будет доверять. Её жизнь всё равно была кончена.

Но она влюбилась в него. Красивая, храбрая, замкнутая чтица теней открылась ему. И он никогда не смог бы смягчиться к ней больше, когда она заглянула глубоко в его глаза, её собственные отзывались глубокой и болезненной обидой. Это было нечто большее, чем физическое влечение. Больше, чем просто острые ощущения. Она увидела в нём что-то такое, что ей понравилось.

И он не мог отрицать, что почувствовал, когда она сбежала, – эту мучительную пустоту оттого, что её там не было. Но он не мог так жить. Он не мог допустить её в свою жизнь, когда она начала что-то значить для него. Он не мог испытывать давления от беспокойства о ней каждый день, от необходимости защищать её, делать её счастливой, быть тем, кем она хотела, чтобы он был. Чтобы она однажды ушла, когда поймёт, насколько он испорчен. Потому что он был испорчен. Он слишком привык быть сам по себе, ни за кого не чувствовать ответственности, делать всё, что ему заблагорассудится. Удерживая палец подальше от кнопки самоуничтожения только для того, чтобы заставить людей, причинивших боль Аране, заплатить. Он не знал, что его ждёт, как только с этим будет покончено.

Ему было незачем влюбляться в Кейтлин. Не в девушку, чьё самосохранение даже тогда было поразительным. Многие бы сдались, столкнувшись с тем, кем она была, но она собиралась бороться с ним до победного конца. И из-за этого, так или иначе, он собирался, в конечном итоге, причинить ей боль.

Ему нужно было убираться оттуда, пока он не поступил вопреки здравому смыслу. Ему нужен был свежий воздух. Ему нужно было побыть одному. Ему нужно было напомнить себе, что она ничего не значила. Она была всего лишь средством для достижения цели.

Её прекрасные глаза сузились от огорчения.

— Что творилось в твоей голове, когда ты увидел, что я влюбилась в тебя?

— Поверь мне, ты не захочешь этого знать.

— Почему? Потому что, если я наконец-то увижу тебя таким, какой ты есть, весь твой прогресс пойдёт прахом?

— Потому что то, что творится у меня в голове, тебя не касается. Я ясно дал понять, зачем ты мне нужна. Я трахнул тебя, ты была за. Вот и всё, что в этом есть.

Кейтлин отдёрнула руку и сильно ударила его по лицу.

Он знал, что мог бы остановить её. Но он также знал, что это было оправдано. И боль в её глазах в этот момент была невыносимой, скручивая его внутренности и вызывая тошноту. Ему потребовалось мгновение, чтобы взять себя в руки, затем он снова посмотрел на неё. Он не мог сердиться или испытывать негодование по отношению к ней, когда она выглядела такой испуганной и смущенной, как сейчас. Это была инстинктивная эмоциональная реакция, и он ясно видел, что она ненавидела себя за это.

— Думаю, я это заслужил, — сказал он.

Её глаза заблестели, нижняя губа задрожала, что было бы почти незаметно, если бы он не привык так пристально изучать её.

— Ты действительно чувствуешь себя таким ничтожеством, Кейн?

Он оторвался от интенсивности её испытующего взгляда, от жажды в её глазах. И он ненавидел себя за то, что довёл её до этого. Из всех вопросов, которые она могла бы задать ему, этот был самым глубоким. И когда он снова посмотрел в её душераздирающие глаза, честность сорвалась с его губ прежде, чем он смог её сдержать.

— Иногда, когда я прикасаюсь к тебе, мне почти больно. Стоя сейчас так близко к тебе, я просто хочу поглотить тебя. Это заставляет меня хотеть забыть о своих принципах и намерениях и просто позволить себе пойти с тобой. И прямо сейчас я чувствую себя так близко к краю, что мне требуется всё, что у меня есть, чтобы не швырнуть тебя на пол и не забыть все части своего плана, просто чтобы провести один момент с тобой таким, какой я есть на самом деле. Только, конечно же, ты бы возненавидела меня за это. Ты бы возненавидела меня за то, кто я есть на самом деле. Так вот почему я не могу отступить, Кейтлин. Ради нас обоих.

У Кейтлин перехватило дыхание, её глаза вспыхнули. Он выбил её из колеи. Он почти видел, как она прокручивает в уме его слова. Она не знала, что ответить. Она не знала, что с собой делать.

Он взглянул на её сжатые руки, затем снова на губы, которых хотел коснуться. И из-за этого ему больше никогда не нужно было напоминать себе о том, кем и чем она была, и о том ущербе, который причинили её семья и люди, о которых она заботилась. Ему пришлось напомнить себе о том, как сильно она раздражала его своим догматизмом и неповиновением. Она была агентом ПКВ. Она была достаточно самонадеянна, чтобы думать, что может выследить его. Он ничего не мог чувствовать к ней. Она не могла испытывать к нему ничего большего, чем влюбленность. И это пройдёт. Она никогда не смогла бы полюбить его. Недостаточно. Она бы возненавидела его. Они разорвали бы друг друга на части.

Но сейчас в этих глазах не было ненависти или гнева, они смягчились от шока и замешательства.

Но было кое-что ещё. Что-то, с чем он не мог разобраться.

Её губы были приоткрыты, готовые заговорить. Но она колебалась. Обдумывая. Она выглядела обеспокоенной. Даже в панике.

Предательство поразило его сильно и быстро, ранив сильнее, чем он предполагал, когда осознал, что произошло.

Он схватил её за запястье и притянул к себе.

— Ты добралась до телефона, не так ли?

Ей даже не нужно было отвечать ему – вспышка в её глазах сказала сама за себя.

Он отпустил её и направился к гардеробу. Он взял книгу и пакеты с верхней полки.

— Кейн, ты должен отпустить меня, — сказала она, и слёзы навернулись на её глаза.

Он даже не взглянул на неё, проходя мимо неё к двери. Он рывком распахнул её и направился к машине. Он открыл пассажирскую дверь и сунул книгу и пакеты в отделение для перчаток, прежде чем нажал на пульт дистанционного управления автоматической двери гаража.

Он зашагал обратно к ней, когда ночной ветерок просочился за стены.

— Кейн, пожалуйста, — сказала она, делая шаг назад к порогу.

Он уловил запах. Человек. Мужчина.

Почувствовал укол в спину.

Ещё три выстрела заставили его упасть на колени.

Он услышал шаги. Двое.

Ему не нужно было оглядываться через плечо.

Он точно знал, кто это был.