Глава 51
Брайар
Другие «Ангелы» присоединяются к нам, когда полицейские допрашивают меня в одиночной палате. Это невыносимо. Медсестры постоянно прерывают нас, чтобы потыкать в меня иглами или проверить жизненные показатели, а Мэтт и Глен не перестают рычать на офицеров за то, что они «оказывают на меня сильное давление». Это сводит меня с ума. Мне нужно поговорить с полицией, и чем скорее я закончу, тем скорее смогу попасть домой, но они оба ведут себя так, словно я могу сорваться в любой момент.
В конце концов, я отсылаю обоих, пока не воспользовалась против них шокером или скальпелем, и остаюсь с Кентой. Он сидит в кресле напротив, наблюдая за мной темными глазами. Позволяя мне делать то, что нужно. Веря, что я достаточно сильна для этого. Когда я протягиваю руку, он подходит, берет её и начинает массировать мне пальцы, пока я вяло рассказываю полиции обо всем, что произошло. Я чувствую себя чуждо и отстраненно словно кто-то другой управляет моим телом, а я просто наблюдаю за этим.
Наконец, меня выписывают из больницы с обезболивающими, местным антибиотиком и диагнозом «две поверхностные рваные раны и симптомы психологического шока». Врачи пытались оставить меня для наблюдений на ночь, что глупо, поскольку они фактически признали, что единственное, что со мной не так, это пара порезов и приступ тревожности. Мне пришлось проявить настойчивость, но в конце концов меня отпустили.
Мы возвращаемся в отель в тишине. Мы с Гленом сидим на заднем сиденье, его рука крепко обхватывает меня за плечи. Кента ведет машину, а Мэтт сидит на переднем пассажирском сиденье, застыв и уставившись на дорогу прямо перед собой. Он не сказал мне ни слова с тех пор, как набросился на меня в хижине. Он даже не взглянул мне в глаза. Он полностью игнорирует меня. Видимо, я недостаточно сегодня настрадалась.
Когда мы входим в фойе отеля, на нас бросают множество странных взглядов. Я не удивлена. Мы все в грязи и крови. Под пиджаком Глена на мне больничный халат. Белая рубашка Мэтта полностью в крови. Он выглядит так, словно кого-то убил.
Мы возвращаемся в номер, и я, как зомби, ковыляю в ванную. Я писаю, мою руки, встаю и рассматриваю себя в зеркале над раковиной. Под резким флуоресцентным освещением мое отражение выглядит суровым. Потрепанным. Мое лицо сплошь в тенях и бликах, словно маска. Я изучаю свое выражение лица в поисках любого проявления жизни, любой искры эмоций, но ничего не нахожу.
Я не знаю, что чувствую, и это меня пугает. Я должна плакать. Или паниковать. Или испытывать облегчение. Или злость. Я должна испытывать хоть какие-нибудь эмоции, но их нет. Только оцепенение и усталость. Настолько сильная, что не могу стоять.
Я медленно опускаюсь на коврик. Мягкий голубой материал оказался пушистым и комфортным, поэтому я осторожно ложусь и закрываю глаза. Такое чувство, что гравитация тянет меня вниз. Я знаю, что мне следует встать и помыться, но не могу.
Не могу.
Не думаю, что сейчас вообще на что-то способна. Я опустошена.
Я только начинаю погружаться в сон, когда слышу стук в дверь.
— Брайар? — говорит Глен со своим низким, раскатистым шотландским акцентом. — С тобой там всё в порядке?
Я открываю рот, но мне слишком тяжело двигаться. Я слышу, как открывается дверь, затем Глен резко втягивает воздух.
— Брайар? — В его голосе звучит ужас. Чувство вины охватывает меня. Он подходит ближе, опускаясь на колени рядом со мной. — Дерьмо, ты что, упала? У тебя закружилась голова? О Боже, детка, нам нужно отвезти тебя обратно в больницу…
— Нет. Я в порядке, — бормочу я.
— Да? — Он убирает прядь волос с моего лица, его взгляд смягчается. — У тебя была очередная паническая атака, любимая?
Я качаю головой.
— Я просто… — Я пытаюсь придумать причину, по которой лежу на полу. — Не могу?
— Не можешь чего?
— Всего. Я действительно устала.
Он издает тихий звук.
— Ладно. Всё в порядке. Тебе не нужно ничего делать. Вот так вот. — Большие руки поднимают меня, подхватывая под мышки, чтобы не коснуться бока. Глен осторожно сажает меня на край ванны, затем принимается снимать больничный халат. Я смотрю, как он обнажает мою окровавленную кожу.
— Прости, — говорю я, когда он достает мочалку из корзины с бесплатными туалетными принадлежностями и подставляет её под кран.
— За что, милая? — Он опускается на колени у моих ног, осторожно берет ступню в руку и начисто вытирает её.
— Что не в состоянии сделать это сама. — Я просто сижу здесь, ощущая себя грустным, голым, бесформенным нечто.
Он поднимает на меня взгляд.
— Это нормально, любимая. Я видел как это происходит со многими парнями после заданий.
Я смотрю, как он трет мочалкой мою икру.
— Мм?
— Ага. Черт возьми, после того, как мы попали в больницу после нашей последней миссии, Кенни не разговаривал где-то неделю. Просто целыми днями сидел в постели, уставившись в стену. Иногда твоему мозгу нужно восстановиться. — Он целует мое колено. — Всё пройдет. Обещаю.
Я киваю.
Глен очищает всё мое тело мягкими, успокаивающими движениями, затем выжимает мочалку и выбрасывает в мусорное ведро.
— Хочешь, чтобы я вымыл твои волосы, милая?
Я думаю и затем киваю. Мои волосы полны пота, грязи и крови. Я позволяю ему опустить меня так, чтобы голова оказалась в раковине. Под струей теплой воды он тщательно промывает мои волосы шампунем. Его грубые пальцы почти невыносимо нежны, пока он вымывает грязь. Мы почти не говорим. Я закрываю глаза, наслаждаясь его прикосновениями. Одна крошечная ниточка эмоций вспыхивает внутри меня, освещая огромную темную пустоту в моих мыслях.
— Я люблю тебя, — шепчу я. Он вздыхает, наклоняется и очень нежно прижимается своими губами к моим.
— Это чувство взаимно, ласс.
Когда я прихожу в себя настолько, насколько это возможно, Глен вытирает мои волосы и приносит одну из своих рубашек и пару джоггеров. Когда мы входим в гостиную, Кента расставляет на кофейном столике контейнеры с едой навынос.
— Я не голодна, — говорю я ему, дрожа. Я думаю о тарелке с жареным цыпленком и чуть ли не срываюсь на бег обратно в ванную, чтобы вырвать.
Глен сжимает мое плечо и подводит к дивану.
— Просто попробуй. Здесь всего понемногу. Просто возьми то, что тебе приглянется.
Мэтт, который так и не сменил свой запятнанный костюм, врывается к нам и, схватив коробку наугад, направляется к балкону.
— Пойду покараулю, — бормочет он.
— Зачем? — огрызаюсь я, мой голос холоден. — С ним покончено.
Он останавливается в дверном проеме, затем отодвигает стеклянную панель и выходит наружу.
— Хочешь лапшу из черной фасоли? — Кента протягивает мне коробку. — Спринг-роллы?
Я качаю головой, прижимаюсь лицом к шее Глена и вдыхаю его запах.
Кента садится рядом со мной. Возможно, мне это кажется, но он выглядит шокирующе бледным.
— Ты потеряла кровь, милая. И вырвала всем, что было у тебя в желудке. Тебе следует что-нибудь съесть.
— Я всё ещё чувствую тошноту.
— Тогда просто рис. — Он наклоняется, чтобы зачерпнуть немного на тарелку. — Может от него тебе станет лучше.
Глен трется своей шершавой щекой о мою, и я чувствую, как что-то сжимается у меня в горле. Моя губа начинает дрожать. Кента протягивает мне небольшую порцию риса. Я беру тарелку, подношу вилку ко рту… и тут же заливаюсь слезами.
Глен обнимает меня крепче.
— Ох, Брайар.
— Это нечестно! — кричу я. Внезапно внутри словно прорвало плотину, и меня захлестнуло эмоциями. Гневом. — Я не сделала ничего плохого!
— Конечно, — успокаивают они оба.
Я машу рукой на балконную дверь.
— Тогда почему, черт возьми, он прячется от меня?! Почему он ведет себя так, будто я все испортила? Почему мне объявили бойкот?!
Кента делает паузу.
— Подожди. Ты имеешь в виду Мэтта?
— Меня ранили, а он не хочет меня успокоить. — Я стискиваю зубы, сердито вытирая щеки.
Мужчины обмениваются взглядами.
— Он напуган, — говорит Кента.
— Он напуган. — Я встаю, с громким стуком ставя тарелку на стол. — Этот человек служил в САС, но слишком труслив, чтобы обнять меня? Ради бога, я тоже напугана. Я думала, ему не наплевать!
— Думаю, он разбирается в оружии гораздо лучше, чем в своих собственных чувствах, — уныло говорит Кента.
— Мне всё равно! — Откидывая назад влажные волосы, я топаю в сторону террасы и толкаю раздвижную дверь. Мэтт сидит в садовом кресле, глядя на горизонт. Лос-Анджелес, полный ярких огней, сверкает под нами.
— Ты караулишь на балконе? — огрызаюсь я. — Разве ты не рискуешь быть подстреленным снайпером или что-то в этом духе?
Он поворачивается и смотрит на меня. Дрожь пробегает по мне, когда его холодные глаза встречаются с моими. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга. Я пытаюсь разобраться в эмоциях, вспыхивающих в моем сознании. Боль от того, что он не разговаривает со мной. Гнев от того, что он солгал мне. Облегчение от того, что с ним всё в порядке.
Любовь, притягивающая меня к нему, словно ракушку, подхваченную приливом.
Я хмурюсь, подавляя это чувство.
— Мне очень холодно, — бормочу я.
— Это реакция организма на повышенную тревожность, — медленно говорит он. — Из-за адреналина кровь приливает к внутренним органам, чтобы можно было более эффективно защищаться. Потеря крови может вызвать чувство холода.
Я фыркаю.
— Ага, спасибо, WebMD[74]. — Я скрещиваю руки на груди. — Мне холодно, — повторяю я.
— Хочешь вернуться внутрь?
— Нет.
Он ерзает, одергивая свой мятый, грязный смокинг.
— Хочешь одолжу пиджак?
Я морщу нос.
— Нет.
Он ждет. Проходит пара секунд.
— Тогда… чего ты ждешь?
— Того, что ты предложишь согреть меня, тупица.
— Ох. — Он делает паузу, затем неуверенно раскрывает объятия. Я забираюсь к нему на колени и прижимаюсь к его груди. Я слышу, как его сердце колотится у моего уха. — Я думал…
— Я всё ещё злюсь на тебя, — предупреждаю я его. — Но я могу злиться и обнимать тебя одновременно.