Глава 17

Малакай

— Я здесь, чтобы увидеть Кейдена, — говорю я женщине с кислым лицом, стоящей в дверях огромного грёбаного особняка.

Она смотрит на меня, слегка приоткрыв рот, а затем быстро качает головой.

— Тебе нужно уйти. Он отказался от своего заявления. Он не хочет никаких неприятностей. Я позвоню в полицию.

— Во-первых, леди, вы можете вызвать грёбаных копов, посмотрим, не всё ли мне равно, а во-вторых, мне наплевать на его грязную грёбаную ложь. Я здесь, потому что Амалия пропала. А теперь либо вы впустите меня, либо я вернусь с тридцатью людьми, и мы найдём способ проникнуть внутрь. Копы они или нет.

У неё отвисает челюсть, и она просто смотрит на меня несколько мгновений, а затем отходит в сторону и впускает меня внутрь. Умная женщина; очевидно, что её сын унаследовал свои тупые грёбаные мозги не от неё.

— Покажите мне, где он, — требую я, и она тихо шепчет:

— Следуй за мной.

Я следую за ней по огромным коридорам в совершенно другую часть дома. Она открывает дверь, и мы заходим внутрь. Её глаза несколько раз бросаются на меня, и когда мы входим в огромную чёртову столовую, она указывает на мужчину, сидящего у окна и смотрящего на улицу. Я киваю ей и подхожу, не предупредив его ни о чём. Он поворачивается, когда слышит, что я приближаюсь, его рот приоткрывается, и он откидывается назад в своём кресле.

— Успокойся, — бормочу я, скрещивая руки на груди. — Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль, хотя мне бы чертовски этого хотелось, так что не дави на меня. Я здесь по поводу Амалии.

— Я отказался от своего заявления, — заикается он.

Я внимательно вглядываюсь в его лицо. Фотография, которую они напечатали, была гораздо хуже. Теперь его лицо покрыто шрамами, но это не страшно. Черты его лица всё ещё не изменились. Он полная противоположность всему, во что я когда-либо представлял Амалию влюблённой, но я уверен, что её семья не ожидала, что она влюбится в байкера, так кто я такой, чтобы судить.

Тем не менее, желание вышибить этого маленького ублюдка из его кресла очень сильно.

Я воздерживаюсь.

— Я знаю, что ты, блядь, это сделал, я здесь не за этим. Ебать меня, вы, люди, параноики.

Его рот открывается, а затем закрывается.

— Тогда почему ты здесь?

— Я здесь, потому что Амалия пропала, и я хочу знать, есть ли у тебя какие-нибудь идеи, где она может быть?

— Пропала? — говорит он, широко раскрывая глаза.

— Не делай вид, что она тебе небезразлична, мы оба знаем, что это, блядь, не так. Никогда не заслуживал такой чистой девушки, как она, так что вытри это дерьмо и ответь на мой вопрос.

— Я действительно забочусь о ней...

Я наклоняюсь вперёд, хватаю его за пиджак обеими руками и поднимаю из кресла. Он издаёт хлюпающий звук, но я перебиваю его.

— Послушай меня, ты, членосос. У меня нет времени на твою жалкую дерьмовую ложь. Мы оба знаем правду о том, что произошло, Амалия рассказала мне всё. Так вот, как я уже сказал, я здесь не для того, чтобы обсуждать это. Я здесь, чтобы обсудить мою девушку, ту, которая пропала. Поверь мне, когда я говорю, что сожгу на хрен всё, что встанет у меня на пути, когда дело дойдёт до неё, так что либо ты скажешь мне, знаешь ли ты что-нибудь, либо я заставлю тебя сказать мне, знаешь ли ты что-нибудь. Выбор за тобой.

Я опускаю его обратно в кресло, и он в ужасе смотрит на меня снизу-вверх, но не ломается. Сильный. Это хорошо для него.

— Я не знаю, где она, это правда.

— После той статьи у тебя не было посетителей, ничего необычного? Телефонные звонки? Письма?

— Ну, да, но ни одно из них не касалось Амалии. Большинство из них касались дальнейшего распространения моей истории.

Проныра.

Я бы хотел врезать ему прямо сейчас просто за то, что он дышит, но я не буду, потому что, чёрт возьми, моя девушка где-то там, и мне нужно её найти.

— Я узнаю, солгал ли ты мне, и я вернусь, и тогда тебе не понравится то, что я с тобой сделаю. Всё ясно?

— Ясно.

— Ты уверен, что больше ничего нет?

— Я уверен.

— Тогда я оставлю тебя наедине с этим, — бормочу я, поворачиваясь и направляясь к двери. Когда я добираюсь до нее, я оглядываюсь на него. — О, и Кейден? Если ты ещё когда-нибудь, чёрт возьми, причинишь моей девочке такую боль, я лично позабочусь о том, чтобы ты пожалел о том дне, когда родился.

Он кивает.

Я выхожу из огромного дома и достаю свой телефон, звоню Мейсону.

— Йоу, През.

— Здесь ничего нет, скажи мне, что ты, блядь, нашёл какую-нибудь зацепку с того телефона?

— Местонахождение неизвестно, но я узнал имя его заместителя. Сейчас ищу информацию об этом ублюдке.

— Позвони мне, если что-нибудь узнаешь, я свяжусь с Мавериком.

— Принято.

У меня сжимается грудь, и я пытаюсь отогнать свои мысли от того, что Амалия, вероятно, переживает прямо в эту секунду. От грёбаной мысли о том, что этот подлый кусок дерьма мог с ней сделать, у меня внутри всё переворачивается. Но я нужен ей. Я должен отложить это в сторону и найти её. Я звоню Маверику.

— Скажи мне, что у тебя что-то есть, — говорю я, как только он отвечает.

— Вообще-то, да, — отвечает он мне. — Его старый сосед по дому дал нам кое-какую информацию после того, как мы дали ему стимул поговорить.

Другими словами, они били его до тех пор, пока он не открыл рот. Именно так мне и нужно, чтобы всё было до тех пор, пока мы не получим информацию, необходимую нам, чтобы вернуть мою девочку.

— Есть местоположение?

— Есть несколько мест, где он тусовался или мог бы тусоваться. Два дома на окраине города и старый заброшенный склад примерно в получасе езды отсюда. Возможно, ни на одном из них его не будет, но это только начало. Мы подержим его маленького друга, пока не доберёмся до него, убедимся, что он не предупредил его о нашем приезде.

— Хорошо, встретимся в клубе в десять. Мы разделимся, охватим все три места. Запаситесь оружием, столько, сколько сможете найти. Не думайте, что Трей работает в одиночку. В каждое место отправятся по пять человек, я хочу, чтобы Кода и Мейсон были вместе. Остальные два ты можешь выбрать сам. Держи их наготове.

— Принято. Увидимся в десять.

Я завожу байк и ещё раз оглядываюсь на особняк, прежде чем направиться к клубу.

И, чёрт возьми, молюсь, чтобы ещё не было слишком поздно.

***

Амалия

Я сплёвываю кровь изо рта, и в ушах у меня звенит. По моей левой ноге четыре раза ударили этим ломом, а его ботинок ещё пять раз попал мне по рёбрам. Он бесчисленное количество раз бил меня по лицу, швырял о стены и делал всё, что мог, чтобы причинить мне вред. Это сработало, моё тело чувствует себя так, словно бомба взорвалась прямо в центре него. Я ничего не слышу, я едва вижу, и, по большей части, я не могу пошевелиться.

Все надежды на спасение улетучились.

Теперь я никогда не освобожусь. Я и так слишком слаба.

— Думаю, на сегодня этого урона достаточно, — говорит Трейтон, нанося последний удар мне по рёбрам.

Я кричу от боли; слёз не осталось, их вытащили из моего тела вместе со всей моей надеждой. Он убьёт меня, Чарли тоже. Он ясно дал это понять. Но он не хотел возвращать нас чистыми, он хотел, чтобы Малакай и клуб знали, что мы пострадали первыми. Он хочет, чтобы наши тела были в синяках и побоях, чтобы это навсегда осталось в их памяти.

Я перекатываюсь на бок, сплёвывая ещё больше крови. Звон в моих ушах превратился в громкий рёв после того, как Трейтон ударил меня головой о стену. Из одного из них сочится кровь. Боль от этого хуже, чем от чего-либо другого. Если я ещё больше потеряю слух, то никогда не восстановлюсь. Он знает это, это именно то, чего он хотел.

— Как только я проверю периметр, я вернусь. Сначала я убью Чарли, — говорит он мне, убедившись, что я могу читать по его губам.

Раньше я пыталась закрыть на это глаза.

Я быстро поняла, что это плохая идея.

Он не слишком благосклонно относится к невежеству.

— Я заставлю тебя смотреть, — улыбается он. — Затем я выпотрошу тебя и отправлю всё это твоему парню на красивом блюде. Ты можешь представить себе его лицо?

Я могу, и моё сердце сжимается. Страх в моём теле не похож ни на что, что я когда-либо испытывала. Ни один ночной кошмар не мог сравниться с этим. Это отчаяние, смешанное с ужасом. Мысль о смерти пугает меня безмерно, и я отчаянно пытаюсь остановить это, но в то же время беспомощна, потому что ничего не могу сделать. Это худшее чувство, которое я когда-либо испытывала, и даже боль не может замаскировать страх, поглощающий каждую мою мысль.

— Наслаждайся своими последними минутами, я собираюсь наточить свои ножи.

Он и двое других мужчин выходят из комнаты, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Чарли, по её лицу текут слёзы, она наблюдает за мной. Они заставили её смотреть всё это, и я знаю, что то, что она видит, ужасает. Она подтаскивает своё столь же избитое тело к моему и кладёт руку мне на лицо, пытаясь стереть немного крови с моих глаз.

— Мне так жаль, Амалия. Я ничего не могу сделать.

Я протягиваю руку, крича от боли, и беру её за руку.

— Всё в порядке, — хриплю я. — Теперь ты здесь.

— Они убьют нас.

Да. Они убьют.

Её взгляд падает на кусок дерева, который я начала отвинчивать от стены, и с криком, от которого моё сердце разрывается надвое, она встаёт на ноги и ковыляет. Затем она начинает скрести по дереву, её пальцы кровоточат, тело обмякло и ослабло, но она тянет и дёргает, царапая до тех пор, пока дерево не покрывается её кровью, пока, наконец, два верхних гвоздя не освобождаются.

Я делаю глубокий, прерывистый вдох и кричу от боли, поднимаясь на четвереньки и в чистой агонии подползая к заколке для волос, которую я припрятала. Я поднимаю её и медленно подхожу к дереву, и с силой, которую, как я думала, никогда в себе не найду, начинаю расшатывать два нижних гвоздя. Слёзы катятся по моим щекам, и моё тело умоляет меня остановиться, но необходимость спасти свою собственную жизнь намного перевешивает мою боль.

Чарли тянет, и дерево издаёт громкий треск, разламываясь пополам. Она опрокидывается назад, плача и задыхаясь от боли, но деревяшка у неё в руках. Это зазубренный, отломанный кусок с острыми краями. Настолько острые, что могли бы пронзить кого угодно с достаточной силой.