Когда Киндерман заглянул в палату, Дайер по-прежнему лежал на кровати и читал.

– Ну, как же ты долго шлялся, – пожаловался он. – Мне тут уже несколько раз переливали кровь.

Киндерман подошел к кровати и выгрузил книги прямо на живот Дайера.

– Вот все, что ты заказывал, – доложил он. – «Жизнь Моне» и «Беседы с Вольфгангом Паули». Знаете ли вы, святой отец, за что распяли Христа? Он тоже прятал эти книжонки, боясь, что другие их обнаружат.

– Ну, не будьте таким снобом.

– Да, святой отец, а вы слыхали о иезуитской миссии в Индии? Может, и для вас там найдется работенка? И мухи там не такие уж и злые, как люди судачат. А очень даже милые – всех цветов радуги. Кстати, «Угрызения совести» уже перевели на хинди и все, к чему вы так привыкли, вам будут сразу же непременно доставлять первым рейсом. А еще там можно приобрести сразу несколько миллионов экземпляров «Камы Сутры».

– Это я уже проштудировал.

– Я и не сомневался. – Киндерман подошел к краю кровати, где лежала медицинская карта Дайера и, пробежав ее глазами, положил на место.

– Вы уж простите меня, если я прекращу нашу милую мистическую беседу. Эстетика в непомерных количествах вызывает у меня страшную головную боль. Кроме того, в соседних палатах меня ждут еще два священника: Джо ди Маджо и Джимми Криик. Посему я оставляю вас.

– Оставляйте.

– А к чему такая спешка?

– Я хочу вернуться к «Угрызениям». Киндерман повернулся и направился к выходу.

– Разве я что-то не так сказал? – забеспокоился Дайер.

– Мать Индия зовет нас к себе, святой отец. Киндерман вышел из палаты. Как только он скрылся из виду, Дайер, глядя в открытую дверь, улыбнулся.

– Прощай, Билл, – тихо проговорил он и сноса углубился в чтение.

Вернувшись в участок, Киндерман миновал шумную приемную, вошел в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Аткинс уже ждал его, прислонившись к холодной стене. На сержанте поверх синих джинсов и теплой водолазки била наброшена блестящая черная кожаная куртка.

– Мы погружаемся слишком глубоко, капитан Немо, – посетовал Киндерман, грустно глядя в глаза своему помощнику. – Корпус может не выдержать такого давления. – Он не спеша подошел к столу. – То же самое и с моей обшивкой. Аткинс, о чем ты все время думаешь? Довольно «Двенадцатую ночь» гонят не здесь, а в кинотеатре напротив. А это еще что такое? – Следователь нагнулся и, взяв со стола два рисунка, посмотрел на них, а потом исподлобья взглянул на Аткинса. – И это что, подозреваемые? – раздраженно вскинулся он.

– Никто в точности не запомнил их, – попытался оправдаться Аткинс.

– Сам вижу. Старик смахивает скорее на сушеный плод авокадо. А второй меня просто сбивает с толку. Разве у него были усы? Что-то я не припомню, чтобы в церкви мне хоть кто-нибудь обмолвился об усах.

– Это мисс Вольп вспомнила.

– Мисс Вольп... – Киндерман бросил рисунки на стол и устало потер рукой лицо. – Мисс Вольп, познакомьтесь, это Джулия Фебрэ.

– Мне надо вам кое-что сообщить, лейтенант.

– Только не сейчас. Неужели ты не видишь, что я готовлюсь к смерти? А ведь это требует от человека полной сосредоточенности и абсолютного внимания. – Киндерман тяжело опустился в кресло и уставился на рисунки. – Вот Шерлоку Холмсу было намного легче. – заворчал он. – Ему ведь не подсовывали таких портретов собаки Баскервилей. И уж, конечно, мисс Вольп не идет ни в какое сравнение с Мориарти.

– Пришло дело о «Близнеце».

– Я знаю. Вот оно передо мной на столе. Ну что, Немо, мы понемногу всплываем на поверхность? По-моему, видимость слегка улучшается.

– Лейтенант, есть новости.

– Не забудь о них. А вот у меня сегодня выдался чудеснейший денек в Джорджтаунской больнице. Неужели тебе не интересно?

– Что же там произошло?

– Пожалуй, я еще не готов к обсуждению. Тем не менее, горю желанием узнать, что ты думаешь по этому поводу. Хотя пока это только теория. Понимаешь? Просто некоторые факты. Известный психиатр, занимающий в больнице видное место, скажем, заведующий целым отделением, делает зачем-то откровенно неуклюжую попытку выгородить одного из своих коллег, скажем, невропатолога, работающего над проблемами боли. Так вот, когда я спрашиваю психиатра, не напоминает ли ему определенный почерк руку одного из его коллег, он вдруг начинает притворяться. Психиатр целый час буравит меня взглядом, а затем очень четко и громко произносит слово «нет». И я, как опытная лиса, тут же делаю вывод, что между ними уже давно кошка пробежала. Может быть, я и ошибаюсь, но почему-то уверен. Ну, и какое же умозаключение можно вывести из всего сказанного, Аткинс?

– Несомненно, психиатр хочет подставить невропатолога, но боится сделать это открыто.

– А почему, Аткинс? – выпытывал следователь. – Не забывай, ведь своим «нет» он вводит следствие в заблуждение.

– Вероятно, он чует за собой вину. Может быть, он и сам впутан в какую-то историю. Однако, если он кого-то и покрывает, то его самого уж никак не заподозришь.

– Да, хитрая бестия. Но я с тобой вполне согласен. Однако должен сообщить и кое-что более важное. В городе Белтсвилл, штат Мэриленд, существовала когда-то больница для пациентов, умирающих от рака. Врачи назначали безнадежным больным большие дозы ЛСД. Хуже ведь от этого уже не стало бы. Верно? Наркотик снимает боль. Однако странное дело: все пациенты, независимо от своего прошлого и религиозных убеждений, переживали одни и те же невероятные ощущения. Будто сквозь бесчисленные слои грязи, помоев, нечистот и прочей гадости они проникают в самые недра земли. Так вот, в короткие мгновения несчастные чувствуют себя частью этой мерзости, сливаясь и растворяясь в ней. И вдруг направление резко меняется. Они внезапно взлетают и движутся вверх до тех пор, пока вое вокруг не преображается до неузнаваемой ослепительной красоты. Тогда они вроде бы являются пред ясны очи Господа. А Он им и заявляет: «Придите же скорей ко Мне, это же вовсе не Ньюарк!»

Аткинс, каждый больной испытал подобное хотя бы раз. Ну, ладно-ладно, пусть не сто процентов. Но девяносто – уж точно. Вот так. Однако суть не в этом. Все пациенты в один голос утверждали, будто их пронизывает ощущение абсолютного слияния со всей Вселенной. В эти мгновения больные понимали, что они и весь космос – одно и то же. Они словно чувствовали себя неким единым существом. И разве неудивительно, что подобные переживания испытывал каждый? И еще, Аткинс, покумекай над теорией Белла: в любой системе, состоящей из двух частей, изменение спина одной ее части тут же влечет за собой изменение спина другой ее части. При этом совершенно все равно, каково между ними расстояние. И неважно, о чем идет речь: о галактиках или световых годах!

– Лейтенант...

– Помолчи, пожалуйста, когда глаголет твой шеф! Я еще не все сказал. – Следователь подался вперед, глаза его заблестели. – А еще пораскинь-ка мозгами над автономной системой. Это она управляет всеми заумными процессами, которые поддерживают твое драгоценное тело в полном здравии. Но эта система лишена собственного разума. Да и твое сознание не властвует ни над ней, ни над самими процессами. «Так что же ею управляет?» – справедливо поинтересуешься ты. Твое подсознание. А теперь прикинь в уме: Вселенная – это твое тело, а эволюция и охотящаяся оса суть автономная система. Так что же всем управляет, Аткинс? Ну-ка, поразмышляй. Да, и не забудь про коллективное 'подсознание. А вообще-то, на эту тему можно без умолку чесать языки. Так ты навестил старушку или нет? Впрочем, для нас это не так важно. Она душой и телом принадлежит Джорджтаунской больнице. Звякни, куда надо, и пусть ее заберут. Она обитает в психиатрическом отделении, и, видимо, пожизненно приговорена к заключению.

– Старушка умерла, – сообщил Аткинс.

– Что?

– Сегодня днем она умерла.

– От чего?

– Сердечный приступ.

Киндерман несколько секунд не шевелился, а потом, опустив голову, кивнул.

– Да, для нее это, наверное, единственный выход, – пробормотал он. Его вдруг охватила тоска – горькая и мучительная. – Мартина Отси Ласло, – с искренней нежностью произнес он, глядя на Аткинса. – Это была великая старушка. В жестоком мире, где любовь так недолговечна, старушка была просто грандиозна. – Киндерман выдвинул ящик и достал из него заколку, найденную на пристани. Он грустно взглянул на нее и произнес: – Я надеюсь, она уже с Ним. – Потом положил, заколку на место и задвинул ящик. – У нее брат где-то в Виргинии, – обратился он к Аткинсу. – Его фамилия Ласло. Позвони, пожалуйста, в больницу и сообщи им. Свяжись с человеком по фамилии Темпл, доктор Темпл. Он заведует отделением психиатрии. Но только не позволяй ему гипнотизировать себя. Я думаю, с него станется сделать это даже по телефону.