— Я не мудрец, друзья мои, я мыслю сегодняшним днём, — немного виновато произнес Олх. — Я думаю, что у каждого есть своя правда, по которой он и живет. И вот моя правда заставляет меня пойти и попытаться вызволить Ская. Если я этого не сделаю, то до конца своих дней буду терзаться тем, что бросил его в беде.

— Кого ты хочешь взять с собой? — поинтересовался Дак.

— Теокла, Барасу, Глида, Реша, Соти и Льют. Больше никто не нужен.

— Плохой выбор…

— Почему?

— Подумай о Теке и Эстрели. Кто позаботится о них, если они потеряют сразу и отца, и мать?

— Лес позаботится. Но, думаю, нужды в этом не будет. Мы отправляемся в Толу не для того, чтобы погибнуть. Мы идем туда спасти попавшего в беду товарища. Если выяснится, что это невозможно, то мы вернемся назад. Покупать жизнь Ская ценой наших жизней мы не станем.

Дак согласно кивнул. Слова у Скаута не расходились с делом, да и здравомыслием он был не обделен. И всё же дракон не расставался со своими опасениями:

— Мне не по душе эта затея. Я боюсь, что, пытаясь освободить Ская, вы перейдете ту грань, когда риск становится неоправданным. Это может стоить многих жизней. Да, правда, что вольные драконы вымирают, но подумайте о том, каково будет нам выжить, зная, что наша жизнь обеспечена кровью других народов? Можете ли вы представить себе, как тяжело принимать такие жертвы? Ведь за них невозможно отблагодарить.

— Возможно, — не согласился Олх.

— И каким же образом?

— Сделать так, чтобы эта жертва не осталась напрасной. Я повторю, мы идем туда не умирать, а спасать товарища. Но если кто-то из нас погибнет — бывает всякое, всё же мы не в лес по орехи отправляемся, так вот, если кто-то из нас погибнет, то нужно сделать так, чтобы дело, ради которого он отдал жизнь, было исполнено. Это и будет той самой благодарностью.

— Внушить Скаю мысль о том, что у Крылатых есть долг перед бескрылыми обитателями Вейтары будет не легче, чем вытащить его из плена, — вздохнула Ланта.

— Ты права. Но я обещаю сделать всё возможное, чтобы он понял это. Мне горько это говорить, но мы, драконы, сами виноваты, что Скай стал тем, кем он стал. Мы молчаливо мирились с его ненавистью к людям, стараясь представить её как любовь к драконам, желание защитить их. Как же надо лгать самому себе, чтобы выдавать ненависть за любовь…

— Стоит ли сейчас говорить об этом, Дак? — осторожно спросил Теокл.

— Именно сейчас об и стоит говорить. Я не желал быть диктатором, потому что считал, что познающему не следует вступать на путь властителя, а знания всегда манили меня сильнее, чем сколь угодно большая власть. Я уходил от жизни, чтобы суета не мешала моим размышлениям. А получилось, что я сам загнал себя в ловушку: стремясь к вершинам, я оторвался от основ, на которых должна стоять любая мудрость. Мы все — дети одной матери: нашей Вейтары. Люди забыли об этом — и для нелюдей жизнь превратилась в кошмар. Но если об этом забудут драконы — кошмар не будет ни меньше, ни легче. Я обещаю вам, что если Скай обретет свободу, то драконы не позволят ему обижать кого бы то ни было только за то, что они родились без чешуи и крыльев.

— Мы ни о чем не просили, Дак.

— Конечно, нет. Вы только разбудили нашу совесть, принявшую за действительность свой кошмарный сон.

— Сколько же времени я ждала от тебя этих слов, — с горечью произнесла Ланта.

— Ты была права, моя девочка. Ты всегда была права. Прости, что я заставил тебя ждать так долго.

— Это вы обсудите попозже, без нас, — с грубоватой прямотой заявил полуорк. — Сейчас мне бы хотелось узнать, поможете ли вы моей команде добраться поближе к Толе?

— Конечно, да. Мы готовы перенести вас к предгорьям хоть сегодня ночью.

— В таком случае, мы встретимся на этом же месте на закате. Время не ждёт!

— Извините, что мы к вам обращаемся. Сами мы не местные, из Молдавии приехали, проездом.

— Да, я Вас слушаю.

И доброжелательная улыбка.

— Вот, хотел сыну зоопарк показать, а что-то никак не сориентируюсь.

— Да что Вы, вот же он, зоопарк. Вон ворота.

— Ой, и правда. Извините, пожалуйста…

— Ну что Вы, бывает.

И поспешил по своим делам.

Всё же москвичи — немного странные люди. Вечно куда-то торопятся, а куда — сами толком не знают. Поэтому-то и похож город на большой развороченный муравейник.

— Серёжка, не зевай. Хотел в зоопарк — так идём.

— Пап, а в этом доме тоже люди живут?

Серёжке всё интересно. Москва совсем необычная, ничуть не похожая ни на Тирасполь, ни на Кишинёв. Сколько памятников. Какие шикарные вокзалы. А метро? А дома? Это не дома, это настоящие дворцы.

Мальчик с восхищением разглядывал высотку — от пандуса до шпиля и размышлял о том, как было бы здорово пожить в таком доме.

— Конечно — люди. А кто же ещё?

Серёжка подумал, что это наверняка какие-то особенные люди. Очень уважаемые, очень заслуженные. Ветераны Великой Отечественной войны, космонавты, хоккеисты…

— Давай, пошли. А то времени мало, — поторопил отец.

Времени у них действительно мало: поезд в Куйбышев уходил в восемь вечера. Там, в Куйбышеве, жила мамина двоюродная сестра, тётя Галя. К ней, отдыхать на целый месяц, отец и вёз сейчас мальчишку. Специально взял билеты через Москву, чтобы показать город. Обратно придётся ехать уже напрямик, через Харьков.

— Ой, пап, а я знаю эти ворота. Через них дяденька в фильме лазил.

— Какой дяденька?

— Ну, там такой фильм был… Где лев сокровище сторожил.

— Действительно, — папа, наконец, вспомнил, о каком фильме идёт речь. — Верно, эти ворота и снимали.

— Пап, а лев там будет?

— Обязательно будет: какой же зоопарк безо льва.

— А тигр?

— И тигр.

— А пингвин?

— Серёжка, не строчи, как пулемёт, сто слов в минуту. Помолчи чуть-чуть. Сейчас дойдем — и всё увидишь.

Но как можно помолчать, когда вокруг столько интересного?

— Пап, а почему здесь улица камнями выложена?

— Для красоты. Когда-то все улицы так мостили булыжником. Поэтому и называется — "мостовая".

— А почему не асфальтом?

— Потому что не умели асфальтом. Так, внимательно: переходим улицу.

Серёжка важно кивнул. Переход улицы в Москве — это серьезное дело, тут машин — видимо-невидимо. Идти надо только на зеленый сигнал светофора. И сначала посмотреть налево, а, дойдя до середины, — направо.

У билетных касс никакой очереди. Купили билеты, тут же отдали их контролёру и прошли в ворота. А за воротами Серёжка просто остолбенел: глаза разбежались. Прямо перед ним раскинулся большой пруд, в котором плавали настоящие лебеди — и белые, и чёрные. Справа вдоль аллеи стояли большие клетки, из которых доносилось разноголосое чирикание.

— Так, а ну-ка, прочти, что написано на этой табличке, — вывел его из задумчивости голос отца.

Серёжка улыбнулся снисходительной улыбкой взрослого человека. Букварь они прошли ещё к Новому Году, и по чтению у него — твердая пятерка.

— Лев. Тут написано: "Лев".

— Правильно. Значит нам — туда.

Туда — это налево, между прудом и забором, отделяющим зоопарк от улицы. Серёжке уже не так сильно хотелось ко льву, он бы с большим удовольствием посмотрел на птиц. Но сказать об этом мальчик не решился: это только девчонки всё время меняют свои намерения.